Ричард Олдингтон - Дочь полковника Страница 6

Даже не подозревая, как ошпарили сердце Джорджи слова, сказанные просто, чтобы умиротворить молодого человека, Марджи продолжала без передышки:

– Я недавно читала в какой-то книге про людей, которые отдавали романы переплетать под молитвенники. Если этот старый драндулет и дальше будет также еле-еле ползти, придется и мне подыскать переплетчика.

Это кощунство ударило Алвину и Джорджи, как электрический ток, и первая поспешила переменить тему:

– Вы здесь надолго?

– Нет, только до понедельника. Ах, я же не представила вам мистера Брока! Миссис Смизерс и Джорджи Смизерс – мистер Брок!

Молодой человек был леденяще нелюбезен. Джорджи заметила, что юбка Марджи стала еще короче и позволяла вдоволь любоваться прелестными шелковыми чулками. Манто она оставила незастегнутым, и Джорджи с вожделением разглядывала сумочку за пять гиней – последнюю новинку моды, хотя Марджи обращалась с ней, точно со старым кошельком, ценой в два шиллинга. Они дошли до перекрестка, и наступил предвкушаемый миг. Марджи поколебалась, но доброта взяла верх над здравым смыслом.

– Совсем забыла! Вы не заглянете завтра к чаю?

Приглашение было принято с почти неприличной быстротой и благодарностью. Но они обо-жали пить чай у Марджи.

– Что это за фантастические чучела? – осведомился мистер Брок, едва чучела отошли достаточно далеко.

– Армия и отставка, – Марджи уже раскаивалась. Странно, как мы связываем себя с людьми, оказывая им одолжения, которые вовсе оказывать не хотим. Тщеславное ощущение своего превосходства над благодетельствуемыми.

– Я даже не знал, что такие люди еще сохранились.

– О да, и их не так уж мало. Ты про них не знал потому что носа не высовывал дальше своей компании.

– И скучны, наверное, до зубной боли.

– Ну… пожалуй, да, – уступила Марджи, – Но Джорджи мне скорее нравится. Она, в сущности, очень милая, только до жути ограничена и, конечно, закомплексована. Мне их всех очень жалко. Папочка говорит, что полковник Смизерс отдал жизнь служению Империи и ничего за это не получил.

Мистер Брок насмешливо процедил:

– Он все еще выписывает из Индии любимые приправы?

– Они жутко бедны. Папочка говорит, что у них навряд ли есть и тысяча в год. Как они на это существуют, вообразить не могу.

– Очень-очень интересно. Но зачем тебе понадобилось разыгрывать мисс Мэтти[23] и губить завтрашний день, приглашая их к чаю? Или этого утра мало? Так по-крэнфордски. Гостить у тебя за городом, Марджи, сплошная пытка. Не понимаю, почему я приехал. Все твоя жуткая сексапильность, наверное.

4

Когда сэр Хорес Стимс вступил во владение своим поместьем, он пришел в ужас, увидев, как приходский священник возвращается со станции в обыкновенной фермерской тележке. Это был злополучный пастырь Мерихэмптона, чей приход приносил в год девяносто фунтов, пополнявшиеся тридцатью фунтами из фонда, учрежденного королевой Анной для помощи беднейшему духовенству. Поскольку пастырь Мерихэмптона был женат, имел троих детей и не хотел, чтобы они голодали, он с мужественным благоразумием арендовал участок земли и сам его обрабатывал. Но с какой стати сэр Хорес окаменел от ужаса? Ведь служители божьи, начиная от святого Петра (рыбака) и святого Павла (мастера-палаточника) и кончая современными монашескими орденами, трудились руками своими, и это ничуть не убавляло им святости. Но в системе мироздания сэра Хореса духовенство было лишь составной частью хитроумного механизма сохранения богатых богатыми, и по его мнению от духовных лиц, трудящихся в поте лица своего, толку было много меньше, чем от тех, кто соблюдал джентльменский декорум. Со свойственной ему энергией сэр Хорес быстро нашел выход из положения. Он убедил престарелого и относительно богатого пастыря Падторпа удалиться на покой, а затем отремонтировал дом при церкви, получил разрешение объединить два прихода, так что доход священника поднялся до 310 фунтов в год, к которым он присовокупил еще 90 фунтов ежегодно при условии, что занятия сельским хозяйством будут оставлены. Они были оставлены с облегчением, но затем пастырь двух приходов с горечью обнаружил, что сменил труд фермера на унизительную кабалу, – сэр Хорес намеревался вернуть потраченные деньги монетой пресмыкательства.

Оставался Клив, где приход приносил несколько больше – около 150 фунтов. Сэр Хорес добавил к ним еще сто и отдал приход бывшему конгрегационалисту, из которого можно было веревки вить, потому что бедняга не знал, куда ему деваться. Но в силу аристократической традиции никому не нравился священник-неджентльмен, и уж тем более пытавшийся замаскировать свое плебейское происхождение всякой англокатолической ерундой, какой только успел набраться. И он ни от чего не предохранял, так как рабочий люд ходил в методистскую молельню, откуда того и гляди мог угодить в лапы либералов. Местное же благородное сословие либо вовсе обходилось без церковных служб, либо отправлялось в Мерихэмптон. Сэр Хорес огорчился, но духом не пал. Он добился, что англокатолического конгрегационалиста куда-то перевели… и обнаружил, что не может найти ему замены. Двести пятьдесят фунтов вкупе с сэром Хоресом отпугнули немногих претендентов на приход. В конце концов сэр Хорес спас положение, – а себе 100 фунтов в год, – назначив Каррингтона, вдовца с собственным состоянием.

Насколько миссис Исткорт соблюдала точность в своих тонких инсинуациях? Был ли он профессиональным актером? Ну-у, в студенческие годы в Оксфорде он был членом драматического общества и дискуссионного клуба, благодаря чему приобрел (и сохранил) хорошо поставленный голос. И действительно, он был дважды женат – но оба раза на женщинах незапятнанной репутации. Одна умерла родами вместе с ребенком, другая не так давно погибла в автомобильной катастрофе. Каррингтон отказался от многообещающей карьеры – его вот-вот должны были сделать каноником – и удалился в деревню, в надежде на скорое воссоединение со своими женами там, где нет ни воздыханий, ни браков.

Когда Марджи Стюарт позвонила ему утром в понедельник и пригласила его на чай, он тут же согласился. Этим Марджи навлекла на себя град бесполезных упреков мистера Брока, доведенного до отчаяния. Но Марджи, раз уж она все равно испортила день, с опрометчивым великодушием пригласив мать и дочь Смизерс, решила с помощью этого чая разом покончить со всеми местными занудами. Потерпеть разок и обеспечить себе покой на ближайшие приезды.

Мистер Брок истошно вопросил:

– Но, Марджи, зачем тебе вообще приглашать этот жуткий зверинец?

– А затем, что, живя в деревне, знакомство приходится поддерживать со всеми или ни с кем, а папочка считает, что это необходимо. И их надо иногда приглашать, иначе они обижаются. Трудность заключается в том, чтобы не дать себя впутать в их пустопорожние, но жутко ядовитые скандальчики и взаимную вражду.

Мистер Брок вздохнул. Он чувствовал, что ему придется порвать с Марджи или, во всяком случае, больше не сопровождать ее в деревню.

Как и следовало ожидать, званый чай удался не особенно. Местным обитателям не понравились лондонские друзья Марджи, глядевшие на них сверху вниз. Приятельницы Марджи не скрывали, как их забавляют старомодные костюмы Алвины и Джорджи, их «наивность». Местный доктор и управляющий сэра Хореса делали, что могли, но чувствовали, что атмосфера накаляется. Алвину невыразимо шокировало, что «молодежь» пьет коктейли в половине пятого, а каждое слово мистера Брока ставило ее в тупик. Она спросила, стараясь любезно выбрать интересный для него предмет разговора:

– Полагаю, вы можете вдосталь наслаждаться футболом и крикетом?

– Боже великий! Этого мне на всю жизнь хватило в Винчестере и Оксфорде.

– В Оксфорде? Так, значит, вы гребец!

Мистер Брок дико озирался в поисках помощи.

– Постарайтесь, чтобы сэр Хорес пригласил вас поохотиться у него. Мой муж был в восторге – так отлично все устроено.

В отчаянии мистер Брок попытался переменить тему.

– Какого вы мнения о Ситуэллах?[24]

– О силуэтах? – переспросила Алвина, недоуменно кудахтнув.

Мистер Брок, ахнув от ужаса, бежал из гостиной с невнятным: «Простите, забыл наверху платок!» и не вернулся. Алвина подумала, что нынешние молодые люди становятся все более странными и совсем отбились от рук. Во время бегства мистер Брок опрокинул бокал, который кто-то поставил на пол, но не извинился и даже не замедлил шаг. Она повернулась к Марджи и спросила, думает ли та побывать на Дешевой распродаже. Мисс Лентон, старая дева с железной волей и с небольшим, но ничем не обремененным состоянием, жившая одна в коттедже, пыталась получить бесплатную консультацию у доктора. Ах, врачи такие прекрасные, такие самоотверженные люди! Она прямо обожает слушать, как они рассказывают о своей работе! Доктор отразил ее натиск с ловкостью испытанного бойца и пригласил как-нибудь зайти к нему в приемную «для подробного осмотра». Друзья Марджи, сбившись в кучку, исступленно говорили о русском балете, Джозефине Бейкер,[25] Ривьере, автомобилях – о чем угодно, лишь бы поддержать разговор. Джорджи, бледноватая, с темными кругами под глазами покорно слушала управляющего, который обличал нестерпимые замашки арендаторов. Марджи в трепете обходила гостиную, задерживаясь то тут, то там, и молила бога, чтобы эта мука поскорее кончилась. И вот, распахнув дверь, лакей доложил о мистере Каррингтоне. Все обернулись, даже мистер Перфлит, втолковывавший принципы психоанализа пустоголовой, но очаровательной лондонской девице с интригующе накрашенными губами.