Халлдор Лакснесс - Возвращенный рай Страница 6

Но тут честные люди решили, что больше терпеть нельзя. Некоторые начали кричать, что они приехали в Тингведлир не для того, чтобы видеть, как оскверняется священная лава, и слушать, как поносят честных и порядочных людей. Кругом раздавался ропот, требовали заткнуть рот оратору. Кое-кто из порядочных хуторян бросился к нему, чтобы столкнуть с камня. Мормон кинул на них быстрый взгляд из-под очков и умолк, не закончив.

— Вы что, хотите меня избить? — спокойно осведомился он.

— Если посмеешь еще раз открыть свой бесстыжий рот и будешь продолжать осквернять священное место, поплатишься за это, — крикнул господин, обутый в сапоги, подойдя вплотную к камню.

— Что же, я кончаю, — заявил мормон. — Предпочитаю умолкнуть. Бог все равно победит, даже если мормоны не станут ввязываться в драку. Прощайте, я ухожу…

Кто-то закричал:

— Постыдился бы произносить имя господне!

Мормон стал осторожно спускаться с камня. Несколько бравых молодцов подхватили его, но, конечно, не для того, чтобы помочь сойти, а чтобы поглумиться над ним. Они зажали его между собой, чтобы всякий, кому не лень, мог его ударить. Почтенный хуторянин в сапогах плюнул в него, а другой храбрец залепил ему пощечину.

В стороне стоял человек, вовсе не из важных, какой-то неприметный и невзрачный. В руке он держал кнут.

— Вот здорово, кнут есть! Эй ты, пугало! Дай-ка парням свой кнут, — крикнул толстяк с позолоченным шнурком и острой бородкой.

— Вам от кнута пользы будет немного, хе-хе-хе…. Он не простой. Он послушен только в моих руках, — отозвался Стейнар из Лида и рассмеялся обычным своим фальцетом.

Не получив кнута, люди отказались от мысли проучить мормона. Его отпустили — пусть убирается ко всем чертям. Мормон заковылял к озеру, согнувшись и загребая ногами. Многие, следуя старому исландскому обычаю, улюлюкали ему вслед, одни кричали «Америка», другие — «Соленая лужа», были и такие, которые осыпали его ругательствами. Но мормон не обернулся и не ускорил шага. Возбуждение довольно быстро улеглось, и толпа стала расходиться. Только крестьянин из Лида продолжал сидеть на камне со своим кнутом.

Он был одним из непрошеных гостей в Тингведлире. Никого не представлял — ни свою собственную особу, ни свою лошадь, может быть, в какой-то мере он представлял свой кнут. Следовательно, никто его не ждал здесь, никто не приготовил для него ночлега на этом большом национальном торжестве. Он был вынужден довольствоваться мхом, произрастающим на священных камнях. Не позаботился никто и об его угощении, к его услугам был только свежий воздух, которым дышали тролли в этих местах. Так как лошадь его с самого начала вечера находилась на попечении конюхов, при нем сейчас оставался только один кнут. Оказавшись здесь, в Огненном ущелье, и не зная, куда податься, крестьянин стал приглядываться, где мох потолще, чтобы не так чувствовался холод камней.

И когда все нападавшие на мормона разошлись, а крестьянин из Лида все бродил, погруженный в свои мысли, вдруг откуда ни возьмись вновь появился перед ним этот оратор. Он, оказывается, только пережидал за горами, пока остынет боевой дух преследователей. Мормон тщательно осматривался вокруг в сумерках позднего летнего вечера, будто потерял что-то. Проходя мимо Стейнара, он даже и не подумал приветствовать его.

— Добрый вечер, хороший человек! — окликнул его Стейнар.

— Уж не для меня ли ты приготовил кнут? — спросил мормон.

— Нет, что ты, не в моих привычках бить людей, — ответил крестьянин. — Я присматриваю местечко, где бы мне переночевать.

— А не видел ты мою шляпу?

— Нет. Мне казалось, у тебя ничего не было на голове, когда ты держал речь.

— Я положил ее в расселину, перед тем как начать говорить. Я всегда перед выступлением прячу шляпу — никогда не знаешь, что они сделают с твоей шляпой.

Стейнар из Лида любезно предложил свои услуги, и они оба стали разыскивать шляпу. Они искали ее в лаве, поросшей мхом, у подножия горы. Наступила полная темнота. Вдруг Стейнар заметил какой-то предмет, лежащий среди камней: это была шляпа, завернутая в прозрачную непромокаемую бумагу.

— Не твоя ли это?

— Большое спасибо, что нашел ее. Ты, кажется, везучий человек. Шляпа да смена нижнего белья — это все, что у меня осталось после того, как отобрали книги. Если я ее потеряю, то кто же я тогда без шляпы?

— А зачем ты завернул ее в бумагу?

— Так принято в Америке обращаться со шляпами, чтобы защитить их от дождя. Вощеная бумага не пропускает воды, и шляпа всегда как новенькая.

— И все же, — сказал крестьянин, — пожалуй, самое удивительное из того, что ты рассказывал, — это то, что существует такая чудесная страна в той части света, где ты живешь.

— Как бы вы здесь, в Исландии, ни колотили меня и ни оплевывали, все равно я не устану повторять: страна моя — чудо.

— Ты, кажется, натерпелся здесь немало, — заметил крестьянин.

— Ничего, пустяки. Мне редко когда приходилось так легко отделываться. Три раза попадал я в настоящие передряги, колотили изрядно. А сколько раз наставляли синяки под глазами! Один раз не досчитался зуба… Обошел почти все округи, и хоть бы кто предложил мне кружку воды или корку хлеба, не говоря уж о том, чтобы оставить ночевать: боятся нарушить приказ судей и священников.

Стейнар из Лида по обыкновению ни на кого не сетовал и никого не порицал, но тут он не удержался, чтобы не вспомнить старую поговорку, применимую в тех случаях, когда простым людям уже невмоготу терпеть барские причуды: накося, выкуси, господин судья.

— Ну, что это по сравнению с тем, что они отобрали у меня книги. Сто дней и почти все время пешком, от долины Соленого озера до Дакоты я прошел по Америке, пока нашел единственную типографию на западном полушарии, где есть шрифт с исландскими буквами и где я мог напечатать свою маленькую брошюрку. Там, если поискать, есть несколько таких же горемык из Исландии, как я, живут они у реки за лесами. И когда книги мои были напечатаны в Дакоте, я отправился с ними в Исландию. Теперь вот ничего не осталось…

— Прости, но что сделали эти глупцы с твоими книгами?

— Ясно что, — сказал мормон, — их отправили в Данию. Разум исландцев всегда находился в Копенгагене. Мне сказали, что датский департамент должен расследовать это дело. Я приехал сюда, в Тингведлир, чтобы повидаться с королем. Говорят, он немецкий крестьянин, а я видел много таких в долине Соленого озера. Разум датчан — в Германии. Немцы же не имеют обыкновения издеваться над исландцами, вот поэтому я возлагаю большие надежды на встречу с немцем. Я собираюсь спросить его, почему мне не дозволено иметь книги, как всем остальным в королевстве.

— Ты умно придумал, — сказал Стейнар из Лида. — Он, похоже, неплохой король.

Глава шестая. Большой национальный праздник. Исландцы пожинают плоды справедливости

В этой книге читатель не услышит рассказа о торжественном празднике в Тингведлире, куда народ собрался отметить тысячелетие своего государства и приветствовать короля Дании. Это событие запечатлено в подробных отчетах и позже — в замечательных книгах. Правда, отдельные детали, и далеко не пустячные, по мнению некоторых, не нашли места в этих интересных повествованиях. Здесь мы попытаемся рассказать об одном из эпизодов, описание которого нельзя найти нигде, за исключением не слишком значительных, но тем не менее правдивых книг.

Прежде всего следует напомнить совершенно забытый сейчас факт, а именно: было время, когда исландцы, все без исключения, хотя были они самыми бедными во всем северном полушарии, считали себя особами королевского происхождения. В книгах они возродили многих королей, о которых другие народы не хотят даже вспоминать и которые иначе были бы обречены на полное забвение и на этом и на том свете. Большинство исландцев считают своими предками королей, упоминаемых в древних сагах. Некоторые ведут свою родословную от военных вождей, другие от морских королей — викингов, третьи — от удельных князей из Норвегии или еще каких-то мест Скандинавии, четвертые — от предводителей варяжских дружин, служивших у королей престольного города Миклагарда, и, наконец, есть и такие, что ведут свой род от настоящих коронованных особ. Крестьянин, который не мог проследить свою родословную до времен Харальда Прекрасноволосого или его тезки Харальда Боезуба, многое терял в глазах своего прихода.

Все исландские древа тянутся до Инглингов[7] и Скьёльдунгов,[8] о существовании которых вряд ли кто теперь знает на свете. Многим исландцам ничего не стоит доказать, что их родословная берет начало от самого Сигурда Убийцы дракона Фафнира, короля Гаутрека Гаутландского[9] и Хрольва Пешехода, а кто обладает большими познаниями, тот и вовсе может докопаться до того, что он в родстве с Карлом Великим и Фридрихом Барбароссой, или причислить себя к потомкам Агамемнона — одного из виднейших греческих героев, осаждавших Трою. Ученые считали исландцев самыми великими специалистами в области генеалогии в западном мире, пока Французская революция не доказала, что все родословные — не более чем бахвальство и ерунда.