Мастер и Маргарита. Все варианты и редакции - Михаил Афанасьевич Булгаков Страница 6

И вот снова перед нами прокуратор. Он чем-то раздражен, его лицо наводит страх на слугу. Прокуратор в таком состоянии, что даже разговаривает с самим собой. Его состояние определяется тем, что он «нетерпеливо ждет». «Наконец, услышал прокуратор и долгожданные шаги и шлепанье на лестнице, ведущей к верхней площадке сада перед самым балконом. Прокуратор вытянул шею, и глаза его заблистали, выражая радость». «Человек в капюшоне» — вот, оказывается, кого так нетерпеливо ждал прокуратор и появление которого принесло оживление и радость в душе прокуратора. Ему не терпелось знать, все ли было сделано так, как он повелел. Ему хотелось узнать, как вел себя Иешуа.

Булгаков дает портрет Афрания, отмечая в нем «добродушие и лукавый ум». Решительность и суровость замечается в том взгляде, который он порой — «внезапно и в упор» бросает на собеседника. И в эти мгновения в нем совершенно исчезают юмор и добродушие, этим взглядом он словно бы совершенно пронизывает собеседника, стараясь раскрыть тайные глубины его души.

Афраний — третий, с кем разговаривает Пилат. Этот разговор приоткрывает еще новые черты характера Пилата. И, в сущности, ведется все тот же разговор вокруг Иешуа. Пилат избавил Иешуа от мучительной агонии на столбе и отомстил Иуде из Кириафа. Из текста совершенно ясно, что убийство Иуды предпринято по инициативе Пилата по прямому его указанию. Весь этот разговор полон лицемерия и недомолвок. Говорит одно, приказывает другое. Блюститель закона не может дать прямого указания относительно Иуды, но может высказать свое предчувствие, а предчувствия его никогда не обманывают. Пилат предчувствует, «что кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: “Возвращаю проклятые деньги”». Такова форма, а на самом деле Пилат признается здесь не только самому себе, что такова его воля и что именно он является тайным другом Га-Ноцри и именно он возмущен чудовищным предательством Иуды и его сговором с первосвященником. Пилат ведет игру с Афранием. Для виду он заботится об охране Иуды, в то же время упрямо твердит о том, что предчувствие его никогда не обманывало, что именно сегодня его зарежут. При этих словах «судорога прошла по лицу прокуратора, и он коротко потер руки». Словами можно лгать, лицемерить, говорить не то, что думаешь. Труднее владеть своими жестами, выражением лица. И судорога и потирание рук от предвкушения сладостной мести выдают его истинные намерения. И отчего же снова прокуратор стал тревожен, беспокойно забегал по балкону, каждым своим движением выражая тревогу, томление, тоску. Уже нет того грозного и сурового повелителя, внушавшего страх и ужас всем, кто его окружал. Слабый, расстроенный, малодушный человек, который не выдержал испытаний, постигших его бед, — таким предстает Пилат, как только он остался в одиночестве. Как личное горе принимает он казнь Иешуа. Сон Пилата особенно точно раскрывает его душевное состояние, как бы снимает внешние покровы, обнажая внутреннюю суть: «И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ. Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собою разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением...» Пробуждение как бы подтверждает эту мысль. Со сна Пилат произносит фразу, которая повергает Марка Крысобоя в «величайшее изумление»: «У вас тоже плохая должность... Солдат вы калечите». Он еще не надел на себя должностную маску, он еще не опомнился ото сна, где все раскованно и искренне, где долг не противоречит сердцу и делаешь все, что оно повелевает. Потом-то, пробудившись, он попытается «загладить напрасные слова». Но в этих сетованиях — истинный Пилат, страдающий от бремени власти. Возможно, в этих страданиях — и страданиях Сталина, Ивана Грозного, Петра Первого, посылающих своих близких на казнь за преступления против государства. Тяжко быть властителем, честно соблюдающим Закон.

Пробуждение ото сна ужасно. Все снова встало на свои места. Снова потрясающие страдания начинают изматывать его душу.

Пилат в надежде искупить свою вину перед Иешуа предлагает его ученику Левию Матвею те же блага, которые он обещал Иешуа. И заметьте, Пилат сделал как раз то, что в этой ситуации хотел бы сделать и Левий Матвей: избавить учителя от мук и наказать предателя.

Левий Матвей отказывается пойти на службу к Пилату: «...ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть в лицо мне после того, как ты его убил». Но Пилат и не отрицает своей вины. Напротив, уговаривает Левия Матвея не быть жестоким, напоминает о заповеди Иешуа, что все люди добрые. И словно бы просит прощения за неотвратимость свершившегося.

И опять Булгаков проявляет психологическое мастерство в раскрытии душевного состояния Пилата: напоминая о заповеди Иешуа, он «значительно» поднимал палец (внешне он все еще пытается сохранить должностную маску) и в то же время «лицо Пилата дергалось», дергалось от внутреннего разлада. Здесь выражение лица выдает его истинное состояние, как он ни пытался его скрыть.

Все это подтверждает только одну мысль, которую Булгаков проводит последовательно и настойчиво: Пилат не отрицает своей виновности в гибели Иешуа, но, не отрицая, мучительно переживает нелепость случившегося, свою вину и беспомощность перед неумолимыми обстоятельствами. И самое удивительное: Булгаков прощает Пилата, отводя ему такую же роль в своей философской концепции, как и Мастеру. Пилат, как и Мастер, за свои страдания заслуживает покоя. Пусть этот покой выражается по-разному, но суть его в одном — каждый получает то, что ему хочется.

Заглянем в текст романа, в последнюю главу, которая так и называется «Прощение и вечный приют». Понтий Пилат многие годы сидит «на каменистой безрадостной плоской вершине», погруженный в размышления. «Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница... Он говорит... одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность. Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно