Джон Пристли - Дядя Ник и варьете Страница 61

— Я устал, малыш, — сказал дядя Ник. — Сбегай наверх и скажи ей, что мы здесь. Если она еще дуется и не желает ужинать, это ее дело. Но я хочу есть.

Когда я вернулся, еда была на столе, и дядя Ник уписывал ужин за обе щеки.

— Долго же ты там, — проворчал он. — Если она не хочет спускаться, то и не надо. Я же тебе сказал. Спорить с ними бессмысленно, так и знай.

— Я не мог с нею спорить, ее там нет, — сказал я, усаживаясь. — Я должен был все осмотреть, чтобы убедиться, что она уехала.

Он уставился на меня.

— То есть как — уехала?

— Там нет ничего из ее вещей, дядя. Она, наверное, заранее уложилась. И ее тоже нет. Она могла успеть на последний лондонский поезд.

— Будь я проклят! Вот мстительная дрянь! Получила деньги между представлениями, притом за неделю вперед, и ушла, не сказав ни слова, и нарочно посадила нас в галошу. Таковы женщины, малыш. Черта с два им можно верить. Она прекрасно знала, что я условился с Дорис Тингли, что га приедет в Престон в воскресенье, стало быть, завтра ее еще никак быть не может — и вот она уезжает, не сказав ни слова, и сажает нас в галошу. Все проклятая бабья злоба. Никакой лояльности ни мне, ни номеру.

По молодости лет этот праведный гнев умного человека показался мне нелепым. (Как я узнал впоследствии, праведный гнев обычно таким и бывает.) Он сам сказал бедной девушке, что в конце этой недели выгоняет ее только потому, что она задела его гордость, а теперь, когда придется отыграть без нее два представления, он осуждает ее за отсутствие лояльности, словно она снова его оскорбила. Втайне я не мог не разделять этот реалистический женский взгляд на вещи, и комичная вспышка дяди Ника объяснила мне, почему мужчины так часто кажутся женщинам тупыми чурбанами и надутыми лицемерами. Но, с другой стороны, я тоже был задет тем, что Сисси уехала, не попрощавшись со мной. В конце концов, мы провели вместе много месяцев и были друзьями.

— Ну что ж, утром найдешь Сэма, Бена и Барни, малыш. Днем мы прогоним весь номер и напихаем всякого старья. И как только прожуем эту жвачку, я закажу сцену для репетиции. А ты скажи Сэму и Бену, пусть проверят аппаратуру. Что бы мы ни делали, все будет из рук вон, но для субботнего вечера в Баррингтоне сойдет. Молю Бога, чтобы глаза наши больше не видели этого проклятого места.

— Я тоже, дядя Ник, — воскликнул я с жаром. — Эта неделя — сплошные неприятности.

Он пристально посмотрел на меня.

— Да, но могло быть еще хуже, чем ты думаешь, малыш. А теперь — за дело. Прежде всего надо подсчитать, сколько времени занимают фокусы с участием девушки: тогда мы будем знать, сколько надо заполнить старыми трюками.

Было уже поздно, я поднялся к себе в комнату усталый, разделся и уже был готов лечь, когда заметил письмо, которое Сисси засунула между подушкой и покрывалом. Несколько минут я никак не мог разобраться в ее мазне и каракулях. Наконец я понял, что она сожалеет, что уехала, не попрощавшись и не поцеловав меня, но она не могла этого больше выносить и должна была уехать, хотя ехать ей некуда, только домой, а дом, как я знал, она терпеть не могла, что я славный, милый мальчик, а на то, что я был с нею так сдержан тогда, она не обижается, потому что все время знала, что я влюблен в крошку Нэнси Эллис, даже если той до меня и дела нет, и она надеется, что мы когда-нибудь встретимся и что я ее не забуду, потому что она была верным другом и, может быть, даже чуточку больше. Все кончалось крестами, обозначавшими поцелуи, с которыми я так хорошо познакомился позже, на войне, когда был произведен в офицеры и должен был просматривать солдатские письма. Сисси целиком принадлежала к тому огромному косноязычному миру, в котором слова бессильны передать чувства, а кресты означают поцелуи.

Дочитав прощальное письмо Сисси, я почувствовал себя всерьез несчастным — это была, наверно, низшая точка в том злополучном путешествии. Теперь с нами ехали убийца, люди вроде Лили Фэррис и Мергена и другие, которых я и знать не хотел (дядю Ника, как бы груб он подчас ни бывал, я не мог отделить от себя), и не было Сисси, пусть временами и глуповатой, но настоящего друга; Сисси была живой и сердечной, она была человеком, а не просто манекеном или каким-нибудь кровожадным злодеем. В ту пятницу в Баррингтоне погода стояла жаркая, но мне было холодно.

7

Не знаю, чем занималась всю неделю престонская полиция, — может быть, они там ждали приезда инспектора Крабба, который должен был вести это дело, — знаю только, что ни одного полицейского я и в глаза не видел. Знаю также, что для всего состава нашей маленькой группы Гэнги Дана неделя оказалась тяжкой. И вовсе не потому, что мы плохо выступали. Номер был хорошо отработан, и принимали нас тепло. Но Сэма, Бена и Барни вдруг словно подменили: от их дружбы не осталось и следа. На смену ей пришла какая-то необъяснимая раздражительность, они мгновенно вскипали от первого резкого слова. Да я и сам, вероятно, был не лучше. Я все еще не терял надежды получить письмо от Нэнси, хотя убеждал себя, что ничего не жду и что с этой девушкой давно покончено. Кроме того, меня, как и остальных членов труппы (не считая убийцы и дяди Ника, который пожимал плечами и наотрез отказывался обсуждать случившееся), неотступно преследовала мысль об убийстве, и я украдкой приглядывался ко всем, встречая в ответ такие же косые взгляды, — и все гадал, кто бы это мог быть, кто же мог задушить бедняжку Нони.

А тут еще дядя Ник, с которым мы жили в одной берлоге, невзирая на успех, стал очень сух и неразговорчив. Он не признался бы в этом под пыткой, но без Сисси ему было тоскливо. Пусть он был невнимателен и даже груб с ней, однако теперь, когда она ушла, ему ее очень не хватало. И не только в постели, — в желающих занять ее место недостатка не было. Мне кажется, ему главным образом не хватало ее женского участия и постоянного восхищения его особой. Рядом с ней, наивной простушкой, он чувствовал себя таким мудрым и многоопытным. А Дорис Тингли, которая заняла место Сисси в номере, — но не в постели, — была женщиной совсем иного склада.

Дорис работала с дядей Ником года два или три, а потом вышла замуж за Арчи Тингли. Вернуться она согласилась из-за того, что Арчи вечно менял работу или был не у дел и денег не хватало. Как ни обидно, но должен признаться, что она была куда лучше Сисси — умней, сильней, надежней, словом, профессионально намного выше. Дорис была женщина лет тридцати, прямая, мускулистая, с черными волосами и горящими яростью синими глазами. А уж злющая — в жизни таких не встречал. Она всегда злилась. Арчи с его обаянием, может, и удавалось на миг размягчить ее лаской, но я этого и вообразить не мог. Она была преданной женой, только на какой-то свой, бешеный лад, словно замужество было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Работала она на совесть, точно и быстро, но с нами, своими партнерами, вела себя так, будто мы ее каждую минуту оскорбляем. Это было все равно что работать с тигрицей. Сэма, Бена и Барни она совсем запугала, и даже дядя Ник обращался с ней с величайшей осторожностью. Я, как самый молодой, был в ее глазах молокососом и тихоней — может быть, поэтому она держалась со мной мягче и дружелюбнее. Но всегда была начеку, готовая мгновенно мобилизовать все силы против любого, кто осмелится к ней пристать; правда, в то время так не говорили, и она употребляла выражение: «грязные штучки». А так как меня она считала молодым и слишком робким для откровенно «грязных штучек», то чувствовала себя со мной спокойнее. По предложению дяди Ника она сходила со мной на репетицию, чтобы послушать новую музыку для номера, и когда репетиция закончилась, я на радостях пригласил ее выпить стаканчик.

— За чей счет? — последовал резкий вопрос.

— М-м… Плачу я, миссис Тингли.

Какая я тебе, к черту, миссис?! Вот глупости! Ты, — как тебя там? — Ричард? Дик, стало быть, а я Дорис. Но это вовсе не значит, что я стану швырять на тебя деньги в ваших дурацких артистических барах. Все эти фотографии с надписями очень сомнительны. И сомнительно, что все звезды ходят у хозяина в дружках. Можешь заказать мне виски с содовой, только не воображай, что я буду с тобой пьянствовать и шляться по кабакам. Я здесь, чтобы копить деньги, а не тратить. Вчера вечером мне удалось сбить цену на свою берлогу, и теперь я плачу девятнадцать монет за все про все — за постель, приличный завтрак, горячий ужин. Если бы я не так устала, то выторговала бы и семнадцать!

Мы устроились в уголке неизменного соседнего бара, и тут вдруг Дорис спросила, как мне показалось, на весь зал:

— А что это за история с убийством? Я спрашивала Ника, но он не желает об этом говорить. Может, он сам и убил? — Она уставилась на меня горящими синими глазами. — Ну-ка давай, выкладывай!

Я рассказал ей о Нони и о том, что произошло.

— А теперь мы ждем инспектора Крабба, который будет вести расследование.