Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1 Страница 62

— К нам на улицу Чацкого отсюда недалеко, — сказала она, — пройдемся пешком.

Был один из тех прохладных, но погожих вечеров, какие случаются ранней осенью. У Лиевского ярко светились окна и кто-то со звоном захлопнул стеклянную входную дверь. Костел Святого Креста сейчас был черный, высокий и словно бы глухой. Они пересекли пустынную в эти часы мостовую Краковского предместья. Оля была ростом намного ниже Франтишека. Подняв глаза, она видела его крупное, полное лицо, красивый профиль, выпуклый голубой глаз; голову он держал как-то странно, немного запрокивув ее, словно птица, уснувшая в своем гнезде. Шел Франтишек мелкими шажками, шаркая по асфальту совсем как у себя дома, в войлочных туфлях. Походка Голомбека немного раздражала Олю, как, впрочем, и все его манеры, но ей по-прежнему было жалко его.

Она подняла голову и спросила:

— Скажи, я очень недобрая к тебе?

Не меняя шага и даже не посмотрев на нее, Голомбек равнодушно ответил:

— Недобрая? Что ты, Оля! Ты очень добра ко мне.

Они молча прошли по улице Траугутта и свернули на улицу Чацкого. Оля с трудом поднялась на второй этаж, они позвонили, и тетя Михася, в папильотках и чепце, открыла им.

— Знаете, — сказала она, — к Эвелине приехал Козловский из Пустых Лонк, она уже может возвращаться туда.

— А имение сильно разрушено? — спросил Голомбек, снимая пальто.

— Нет, скота, правда, осталось не больше половины, да и мебель растащили. Но все остальное в порядке. Эвелина собирается завтра же ехать.

— Жаль, — сказала Оля, — нам так хорошо было с тетей Эвой. Она уже спит?

— Нет, не сплю, — послышался голос Ройской, и она тут же вышла в переднюю.

— Вот и прекрасно! — воскликнула Оля. — Выпьем чаю все вместе.

В столовой сразу же стало весело. К Оле снова вернулось хорошее настроение, но больше всех радовалась Ройская. Оля рассказала, что встретила в театре Спыхалу. Ройская вздохнула.

— Боже мой, о чем думает этот молодой человек? Зачем ему вся эта история с Марысей?

— И правда, — покачала головой тетя Михася, — какое это должно быть огорчение для его родителей.

Голомбек, которого эта тема раздражала, вдруг рассмеялся.

— Откуда вы знаете, мама? Может быть, наоборот, родители Спыхалы видят в этом великую честь.

Оля снова покраснела.

— От Валерека нет никаких вестей, — сказала Ройская. — Наверно, все время в походах, фронт ведь.

— Ну, это не сегодня-завтра кончится, — с облегчением сказал Голомбек.

И только когда они оказались наедине в своей комнате, Франтишек вернулся к вопросу, который задала ему Оля на улице.

— Почему ты считаешь, что недобра ко мне? — спросил он, присаживаясь на кровать.

Оля расчесывала волосы перед зеркалом.

— Не знаю. Иногда мне кажется, что ты в обиде на меня.

— В обиде? Что ты! Это тебе должно быть обидно, что я такой глупый, что сплю в театре, ничего не понимаю, не умею поддержать разговор, как выражается твоя мамаша. И что я мужицкий сын. Я понимаю, ты относишься ко мне со снисхождением.

— Вот поэтому я и думаю, что недобра к тебе.

— Пойми, это я во всем виноват, не следовало мне жениться, коли я знал, что ты не любишь меня. А тут еще мое происхождение… Матушка моя ежедневно приезжала в Варшаву из Бартодзеев с бидонами молока. Когда она определила меня к кондитеру, ей казалось, что она райскую птицу за хвост поймала. А ты…

— Что я?

— Ты все-таки шляхтянка.

Оля рассмеялась:

— Ну уж и шляхтянка… в дырявых башмаках.

— Нет, не следовало мне жениться, коли я знал, что ты не любишь меня.

— Это правда, — вздохнула Оля.

— Вот сейчас ты действительно недобрая, — спокойно и незлобиво сказал Франтишек, — а вообще-то нет. Помнишь наш разговор сразу после свадьбы?

— Помню. Я и тогда нехорошо поступила. Не имела я права выходить за тебя только из-за того, что Спыхала предпочел мне Марысю. Я обманула тебя, а ты меня не обманывал.

— Я всегда говорил, что люблю тебя. Ну и…

Оля отвернулась к зеркалу.

— Ну и… любишь?

— Конечно, — пожал плечами Голомбек.

Оля подошла к нему и обняла его за шею.

— Ты очень добрый человек, — сказала она.

— Глупый только, — вздохнул Франтишек.

— Очень добрый…

Она села рядом с ним, обхватила рукой его плечи и спрятала лицо на его широкой груди. Голомбек услышал, что она плачет.

— Оля, детка моя, — сказала он, — не плачь, тут я тебе ничем помочь не могу.

— Это правда, — всхлипывала Оля, — правда, что я к тебе недобрая.

Часа через три после этого разговора Франтишек постучал в дверь к теще.

— Мама, — сказал он, — разбудите прислугу, пусть бежит за Рушовской. У Оли начались схватки. Немного преждевременно. Я позвоню по телефону Заборовскому, чтобы он немедленно приехал.

Тетя Михася моментально вскочила. Побежала на кухню и, разбудив служанку, послала ее на Слизкую за акушеркой:

— Возьми извозчика, Агнися, — крикнула она ей вслед, — да поторапливайся!

Когда мать вошла в спальню, Оля сидела, съежившись, в постели. Взмокшие от пота волосы стояли торчком, розовое одеяло она подтянула к самому подбородку, будто ее трясла лихорадка. Франтишека в комнате не было — он звонил по телефону.

— Боже милостивый, — проговорила Сенчиковская, — ведь еще не время. Может, тебе только показалось?

— Нет, мама, не показалось. Уже дважды были очень сильные боли. К тому же я могла ошибиться в подсчетах.

— Но доктор определил, что это произойдет только в ноябре.

— Врачи всегда ошибаются.

Вошел Франтишек.

— Доктор велел позвонить, — сообщил Голомбек, — лишь когда наступят скатывающие боли.

— Что значит скатывающие боли? — спросила Оля.

— Эх ты, неуч, — сказала тетя Михася, — схватывающие, а не скатывающие. Ты ослышался.

— Может быть, и схватывающие, — вздохнул Франтишек, — я в этом не разбираюсь.

— Послушай, Франтишек, — сказала тетя Михася, — нужно подготовить комнату. Прежде всего давай передвинем кровати. Оле лучше рожать на твоей.

Они принялись за работу, Олю била нервная дрожь; натянув на себя одеяло, она хмуро следила за хлопотами матери и мужа. Они вытащили на середину комнаты кровать Франтишека, остальную мебель сдвинули к стенам, и тетя Михася все покрыла простынями. Кровать покрыли белой клеенкой, а поверх нее тетя Ми-хася постелила чистую льняную простыню, сменила пододеяльник и положила в изголовье невысокую, плоскую подушку.

— Голова должна быть низко, — объяснила она.

Они перевели Олю на это тронное ложе. Боли, однако, не возобновлялись.

Франтишек и тетя Михася уселись в кресла и стали тихо переговариваться. Оля не произносила ни слова. Лишь время от времени стонала. Тетя Михася делала вид, что ничего не слышит, но Франтишек не мог усидеть на месте, он всякий раз вскакивал и подбегал к жене.

— Ничего, — говорила она, — ничего, сейчас пройдет.

Через три четверти часа явилась акушерка Рушовская. Тщательно завитая, в белоснежном халате, она сразу же уверенно начала распоряжаться комнатой, Олей, Франтишеком, указания давала тихим, но властным голосом.

— Вы тут совершенно ни к чему, это уж наше, бабское дело, — заявила она Голомбеку. — Ступайте куда-нибудь в гостиную или в кабинет и ложитесь спать. Здесь останутся одни женщины.

Горячая вода у вас есть?

— Сейчас поставлю, — засуетилась мать Оли.

— Ну, конечно, об этом забыли, — с торжеством в голосе отметила акушерка.

Франтишек, перепуганный и покорный, взял подушку, плед и поплелся к двери.

— Если потребуется врач, я скажу вам, — бросила Рушовская, — тогда и позвоните ему. Не пойму только, зачем вызывать врача. — Она пожала плечами. — Просто ваша прихоть.

— Все-таки с врачом спокойнее, — ответила пани Михалина, вернувшаяся из кухни.

Голомбек уже в дверях услышал голос Оли:

— Франек!

Немало удивленный, Голомбек обернулся. Оля жестом подозвала его. Он подошел к ней.

Высвободив из-под одеяла голые руки, Оля обняла его.

— Не сердись на меня, Франек, — прошептала она ему на ухо.

Франтишек поцеловал ее в лоб.

— Дорогая моя!

— Как ты думаешь, будет дочка?

— Думаю, что снова сынишка.

— А ты хотел бы сына?

— Да.

— А мне бы лучше дочурку.

Снова начались боли. Ухватившись руками за железные прутья спинки, Оля отвернулась.

— Ступай, ступай, — с усилием выдавила она.

Франтишек на цыпочках вышел из комнаты и устроился на диване в кабинете. Сначала он не мог заснуть и все прислушивался к тому, что происходит в спальне. Но вскоре задремал и проснулся оттого, что Рушовская трясла его за плечо.