Антон Чехов - Рассказы. Повести. 1898-1903 Страница 66

Совсем иначе выступил в 1898 г. А. М. Скабичевский, который прежде тоже упрекал автора «Пестрых рассказов» в равнодушии, безыдейности и предрекал Чехову горькую участь. Когда была опубликована вся трилогия, в газете «Сын отечества» он напечатал статью «Текущая литература. Новые рассказы А. Чехова: „Человек в футляре“, „Крыжовник“, „О любви“». Свой обзор Скабичевский начал словами: «Г. Чехов – писатель безыдейный; это у нас решено и подписано. Тем не менее, когда выходит новый рассказ г. Чехова, он первый разрезается в книжке журнала, прежде всего читается и производит такое сильное впечатление на читателя, так настраивает его, подымая в нем ряд новых мыслей и соображений, как не действуют многие из так называемых идейных произведений…» Далее Скабичевский утверждал, что главное достоинство Чехова – «именно – безыдейность, но безыдейность не самих его произведений, а той жизни, которую изображает г. Чехов <…> каждая строка <…> Чехова вопиет против безобразия приводимых автором фактов…».

Отметив чисто «внешнюю связь» между рассказами, критик пояснял затем, что, по его мнению, рассказы объединены лишь «меланхолическим настроением автора», а настроение это обусловлено «зрелищем пустоты и бессодержательности нашей жизни и всякого рода нравственных уродств, встречающихся на каждом шагу ее бестолковой сутолоки». Любовную историю Беликова он нашел несколько шаржированной и потому мало правдоподобной, эпизод с Коваленко – грубоватым и потому излишним.

Но примечателен вывод, какой сделал Скабичевский о самом типе «человека в футляре»: «… личность Беликова является замечательным художественным откровением г. Чехова; одним из тех типов, которые, вроде Обломова или Чичикова, выражают собою или целую общественную среду, или дух своего времени» («Сын отечества», 1898, № 238, 4 сентября).

Мысль Скабичевского о «человеке в футляре» как типе общественном развивал позднее А. И. Потапов: «В произведениях г. Чехова, относящихся к последнему времени, чаще стала проглядывать умение обобщать наблюдения и переносить таким образом постановку вопроса с индивидуальной, случайной почвы на почву общественных отношений <…> Таков „Человек в футляре“. Это одно из лучших произведений г. Чехова, и представляет оно собою осязательный протест против „формы“, выедающей живое содержание» (Ал. Потапов. А. П. Чехов и публицистическая критика. – «Образование», 1900, № 1, отд. II, стр. 26–27).

В октябре 1898 г. новые рассказы Чехова были подробно разобраны А. И. Богдановичем, который поместил в журнале «Мир божий» «Критические заметки» с характерным подзаголовком: «Пессимизм автора. Безысходно мрачное настроение рассказов. Субъективизм, преобладающий в них». «Есть что-то в последних произведениях г. Чехова, – начинал свой разбор Богданович, – что углубляет их содержание, быть может, помимо воли самого автора, придает им какую-то терпкость и остроту, волнует и причиняет острую боль читателю». Вспомнив повести «Мужики» и «Моя жизнь», Богданович писал: «Но его последние три рассказа, появившиеся в летних книжках „Русской мысли“, не менее глубоки, жгучи и значительны» («Мир божий», 1898, № 10, отд. II, стр. 2).

Рассказ «Человек в футляре», по мнению Богдановича, – «лучший из них и самый значительный по содержанию темы и типичности выхваченного из жизни явления. Кому не знаком этот жалкий, ничтожный, плюгавенький и в то же время страшный „человек в футляре“, для которого жизнь свелась к отрицанию жизни? Он, как кошмар, давит всё живое, сдерживает проявление всякого общественного, альтруистического движения своим мертвящим припевом – „как бы чего не вышло“. Эта ходячая пародия на человека изображена автором с поразительным совершенством, что при необычайной естественности и простоте, с какою написан весь рассказ, делает эту фигуру почти трагическою» (там же).

Далее Богданович дал характеристику Беликова, раскрывающую суть этого образа: Беликов – «мастерски написанный портрет, вдумываясь в который чувствуешь, какая глубокая правда лежит в его основе. Беликов – это сама жизнь, та житейская тина, болото, с которым приходится иметь дело на каждом шагу, которое всё затягивает, всё грязнит и душит в своей вонючей грязи. Беликов – это общественная сила, страшная своей неуязвимостью, потому что она нечувствительна, недоступна человеческим интересам, страстям и желаниям <…> Вся сила Беликова <…> в окружающей среде, в слабости ее, в расплывчатости нравственных и всяких других устоев, в бессознательности подлости, составляющей общественную основу той жизни, где процветают Беликовы». Однако либеральный критик, каким был Богданович, не согласился с крайностью выводов Чехова. «В этом художественном преувеличении, – писал он дальше, – в безмерности авторского пессимизма, как бы он ни оправдывался действительностью, всё же чувствуется натяжка. Слишком мрачное, до болезненности безотрадное настроение автора не позволяет ему разобраться в массе условий, создающих футлярное существование для русского обывателя» (стр. 6).

Богданович критиковал Чехова за то, что он не дает «ни малейшего утешения, не открывает ни щелочки просвета в этом футляре, который покрывает нашу жизнь, „не запрещенную циркулярно, но и не вполне разрешенную“. Созданная им картина получает характер трагической неизбежности. Фигура Беликова разрастается, если не в общечеловеческую, то в общерусскую, получает значение не временного, наносного явления, которое должно исчезнуть вместе с вызвавшими его причинами, а постоянного, в нас самих коренящегося» (стр. 6).

По мнению Богдановича, явно противоречащему обобщающей и глубокой мысли рассказа, причины «футлярной» жизни «заключаются отнюдь не в нас самих, а лежат вне нас, и сущность их сводится к отсутствию общественной жизни» (стр. 6).

Е. А. Ляцкий в обширном «этюде» о Чехове, напечатанном в журнале «Вестник Европы» (1904, № 1), заявил, что рассказ отличается «тенденциозным подбором черт, весьма мало типических» (стр. 145). Беликов, по мнению критика, – «явление патологическое, которое уже по одному этому не может иметь обобщающего типического значения» (стр. 147). Верно уловив протестующее настроение чеховских рассказов, Ляцкий спорил с автором «Человека в футляре»: «Нет, больше жить так невозможно! – таков рецепт г. Чехова современному читателю. Это он, современный читатель, насмотревшись разных несчастных случаев, бывающих в жизни, и наслушавшись рассказов о душевных и нервных болезнях, поражающих человечество, должен вдруг остановиться и сказать: нет, больше жить так невозможно. И сказав, – или повеситься на первом попавшемся крюке, или обратиться к г. Чехову и спросить: а как жить, уважаемый маэстро? Неизвестно, как бы ответил этому читателю г. Чехов, если бы тот на деле обратился к нему с таким вопросом; но в сочинениях своих он этого ответа не дает…» (стр. 147–148).

Глубже истолковал смысл новых рассказов Чехова Д. Н. Овсянико-Куликовский. По его словам, будущий историк «с высоким интересом и с глубоким сочувствием остановится на этом первостепенном даровании, посвятившем себя тяжкому подвигу художественного изучения современной ему жизни во всей ее скудости и во всем однообразии ее мелких, будничных, пошлых черт. И будущий историк, конечно, лучше нас отметит и оценит тот душевный реактив, силою которого Чехов производит свои „художественные опыты“: это именно – унылая скорбь, внушаемая созерцанием современной жизни и исследованием души современного человека, и всё яснее сказывающееся в последних вещах Чехова („Человек в футляре“, „Случай из практики“ и др.) художественное прозрение в лучшее будущее, может быть, далекое, для нас недоступное, и, наконец, рядом с этим прозрением, робко радостное, едва мерцающее, как бы предчувствие грядущих поколений – счастливых, переросших всё узкое, всё пошлое и мелко злобное, что так обезображивает душу человека, и живущих полною, широкою жизнью ума и чувства» (Д. Н. Овсянико-Куликовский. Наши писатели. (Литературно-критические очерки и характеристики). I. А. П. Чехов. – «Журнал для всех», 1899, № 2, стр. 138).

Образ «человека в футляре» очень скоро, еще при жизни Чехова, стал нарицательным. В. И. Ленин в статье 1901 г. «Внутреннее обозрение» писал: «Надо вообще сказать, что наши реакционеры, – а в том числе, конечно, и вся высшая бюрократия, – проявляют хорошее политическое чутье. Они так искушены по части всяческого опыта в борьбе с оппозицией, с народными „бунтами“, с сектантами, с восстаниями, с революционерами, что держат себя постоянно „начеку“ и гораздо лучше всяких наивных простаков и „честных кляч“ понимают непримиримость самодержавия с какой бы то ни было самостоятельностью, честностью, независимостью убеждений, гордостью настоящего знания. Прекрасно впитав в себя тот дух низкопоклонства и бумажного отношения к делу, который царит во всей иерархии российского чиновничества, они подозрительно относятся ко всем, кто не похож на гоголевского Акакия Акакиевича или, употребляя более современное сравнение, на человека в футляре» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 5, стр. 327). Позднее во многих своих статьях, речах, письмах В. И. Ленин обращался более 20 раз к чеховскому образу человека в футляре (см. указатель к Полн. собр. соч., изд. 5-е).