Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге Страница 66

Трудно сказать, счастье это или несчастье, но ей нужно было попытаться начать с этим человеком новую жизнь.

Она начала понимать самое себя и вспомнила старую песню, в которой поется о горлице, об этой тоскующей. птице. Никогда не пьет она прозрачной воды, она всегда прежде замутит ее своей лапкой, ибо мутная вода более всего соответствует ее печальному облику. Так и ей самой не суждено пить из источника чистого, безмятежного счастья. Счастье, омраченное печалью, подходило ей более всего.

Глава двадцать восьмая

СМЕРТЬ-ИЗБАВИТЕЛЬНИЦА

В августовскую ночь, озаренную тусклым светом луны, моя бледная подруга смерть-избавительница пришла в дом капитана Уггла. Но она не осмелилась прямо войти в гостеприимный дом, ибо не многие любят ее.

У моей бледной подруги мужественное сердце. Для нее истинное наслаждение нестись по воздуху верхом, на раскаленных пушечных ядрах. Она кладет себе на шею шипящую гранату и хохочет, когда та разрывается на мелкие осколки. Она кружится в дикой пляске призраков на кладбище и не боится чумных отделений больницы, но она трепещет перед порогом добрых и честных людей. Ибо она любит, чтобы ее встречали не слезами, а тихой радостью, как и подобает той, которая освобождает души от темных оков и страданий, которая дарует им свободную жизнь в иных мирах.

Смерть притаилась в старой роще за домом, где и теперь еще редкая листва стройных белоствольных берез тянется вверх, пробиваясь к солнцу и свету. В этой роще, молодой и тенистой, смерть скрывалась в продолжение всего дня, а ночью, белая, бледная, со сверкающей в лунном свете косой, выходила она на опушку леса.

О Эрос! Ты был тем божеством, которое часто царило в этой роще. Старики многое могли бы рассказать о том, как некогда влюбленные пары находили здесь уединение. Еще и теперь, проезжая мимо Берга, я забываю при виде поредевшей березовой рощи про плохую дорогу и пыль и с радостью вспоминаю сияющую юную и прекрасную человеческую любовь.

Но тогда там скрывалась смерть, ее видели и ночные звери. Несколько вечеров подряд слышали обитатели Берга, как лает предвестница смерти — лиса. Уж, извиваясь по песчаной дорожке, подползал к самому дому. Он не умел говорить, но все хорошо понимали, что означает его появление. А на яблоне перед окном капитанши всю ночь кричала сова. Вся природа чувствовала приближение смерти и трепетала.

Однажды лагман из Мюнкерюда и его жена возвращались с вечеринки от пастора из Бру и, проезжая мимо Берга около двух часов ночи, видели в окне гостиной горящую свечу. Они ясно видели ее желтое пламя и с удивлением рассказывали потом об этой свече, горевшей в светлую летнюю ночь.

Услышав об этом, веселые фрёкен из Берга рассмеялись и сказали, что лагману и его жене все это просто померещилось, потому что сальные свечи у них в доме кончились еще в марте. А капитан клялся, что в гостиной уже давно никто не ночует. Одна только капитанша промолчала и побледнела, ибо она знала, что такая белая свеча всегда горит ярким пламенем, когда кому-нибудь из ее родных предстоит расстаться с жизнью.

Вскоре после этого, в один прекрасный августовский день, Фердинанд вернулся домой с землемерных работ из северных лесов. Он вернулся изможденным и бледным, с неизлечимой болезнью легких; и как только капитанша его увидела, она поняла, что дни его сочтены.

Итак, ему, этому хорошему сыну, который никогда не причинял огорчений родителям, предстояло расстаться с жизнью. Молодой человек должен был покинуть все радости жизни, прекрасную любимую невесту, которая ждала его, и все то, что должно было стать его собственностью: богатые поместья и кузницы.

И вот однажды ночью моя бледная подруга, смерть-избавительница, набралась храбрости и подошла к дому. Она знала о том, что голод и нужду встречали в этом доме с радостной улыбкой, так почему бы им не принять с радостью и ее?

Она тихо скользнула по песчаной дорожке, бросая темную тень на лужайку, где в лунном свете блестела роса. Не веселым жнецом с цветами на шляпе, обнимая любимую девушку, подходила она к дому; точно сгорбленный, изнуренный больной, пряча косу в складках плаща, пробиралась она между деревьями, а совы и летучие мыши кружились над ее головой.

Капитанша, которая не спала в эту ночь, услыхала стук в окне, поднялась и спросила:

— Кто там?

И старики рассказывают, что смерть ответила ей:

— Это я, смерть.

Тогда капитанша открыла окно и увидела в лунном сиянии летучих мышей и сов.

— Поди сюда, друг мой и избавительница! — сказала она полушепотом. — Почему ты так долго не приходила? Я ждала, я звала тебя. Входи же и избавь от страданий моего сына!

И смерть тогда радостно проскользнула в дом, счастливая, словно свергнутый монарх, вновь обретший на склоне лет корону, довольная, словно ребенок, которого позвали поиграть.

На следующий день капитанша села у изголовья больного сына и заговорила с ним о блаженстве свободных душ и о счастливой жизни, которая их ожидает.

— Они трудятся, — говорила она, — они творят; это творцы, это истинные художники, сын мой. Скажи, а кем станешь ты, когда окажешься среди них? Не одним ли из тех ваятелей без резца, которые создают розы и лилии, одним из создателей вечерней зари? И я, любуясь прекрасным вечерним закатом, буду думать: это сделал мой Фердинанд.

Мой милый мальчик, подумай только, как много нового ты увидишь и как много создашь! Подумай о тех семенах, которые надо пробудить к жизни весной, о бурях, которыми надо управлять, о снах, которые должны быть ниспосланы на землю! И подумай о долгих полетах в пространстве, среди величественных миров!

Вспомни обо мне, мальчик мой, когда ты увидишь так много прекрасного! Твоя бедная мать никогда не видела ничего, кроме Вермланда.

Вот когда-нибудь ты предстанешь пред господом нашим и попросишь его дать тебе один из тех маленьких миров, которые носятся вокруг нас в пространстве. И ты получишь его. Вначале только холод и мрак, скалы и пропасти, но ни цветов, ни животных там не будет. Но ты будешь трудиться над этой звездой, которую бог подарит тебе. И ты создашь там тепло, свет и воздух, ты сотворишь там растения, соловьев и светлооких газелей, ты сделаешь так, чтобы водопады низвергались в пропасти, ты воздвигнешь горы и засеешь равнины пунцовыми розами. А когда я умру, Фердинанд, когда моя душа содрогнется пред неведомым путешествием, пред разлукой с родными местами, тогда ты, мой Фердинанд, приедешь за мной в золотой колеснице, запряженной райскими птицами.

Ты возьмешь мою бедную, мятущуюся душу в свою колесницу, где она будет восседать, словно королева, рядом с твоей душой. И мы помчимся в бесконечном пространстве, среди сияющих миров, а когда мы приблизимся к этим небесным обителям, которые будут казаться все прекрасней и прекрасней, тогда я, не имеющая понятия об истинной красоте, попрошу: «Не остановиться ли нам здесь?» Но ты только улыбнешься в ответ, подгоняя крылатых коней.

Наконец мы прибудем к самому маленькому и самому прекрасному из миров, и там мы остановимся перед золотым замком, и ты введешь меня в обитель вечного счастья.

Там полные кладовые и много скота. Еловый лес не заслоняет там, как в Берга, прекрасного мира, и я увижу беспредельную даль открытого моря, и залитые солнцем равнины, и тысяча лет будет там как один день.

Так умер Фердинанд, очарованный светлыми видениями, с улыбкой устремляясь навстречу прекрасному будущему.

Никогда прежде моя бледная подруга, смерть-избавительница, не переживала столь сладостных минут. Многие, возможно, оплакивали смерть Фердинанда Уггла, но сам больной лишь улыбнулся призраку с косой, присевшему на край его ложа, а матери предсмертный хрип его казался сладостной музыкой. Она боялась, что смерть не сумеет завершить свое дело. И когда все было кончено, на глазах ее показались слезы, — но то были слезы радости, которые скатывались на застывшее лицо ее сына.

Нигде и никогда не чествовали мою бледную подругу так, как на похоронах Фердинанда Уггла. Если бы только смерть осмелилась показаться, ей следовало бы предстать танцующей перед похоронной процессией, в берете с пером и в шитой золотом мантии; но вместо этого она, старая и одинокая, сидела на кладбищенской ограде, завернувшись в свой старый черный плащ, наблюдая оттуда за приближающимся шествием.

О, что это были за удивительные похороны! Солнце и светлые легкие облака оживляли день, копны ржи длинными рядами украшали поля, яблоки, наливные прозрачные астраханки, белели в саду возле дома пробста, а в цветнике пономаря пестрели георгины и гвоздики.

Что за удивительное погребальное шествие двигалось по липовой аллее! Перед утопающим в цветах гробом шли нарядные дети и разбрасывали цветы. Не было ни траурных одежд, ни черного крепа, ни белых зубчатых воротников с широкими кромками, — ибо такова была воля капитанши: пусть не мрачное похоронное шествие, а блестящий свадебный кортеж провожает к месту вечного упокоения того, кто умер с улыбкою на устах.