Синклер Льюис - Том 4. Элмер Гентри Страница 68

В эту комнату и вошел Элмер Гентри, весь — воплощенная любезность. Он склонился над рукою миссис Тумис так низко, будто хотел поцеловать ее, прошелестев:

— О, если бы вы только знали, какая это честь для меня!

И миссис Тумис, дородная особа в очках, застенчивая, но оживленная, зарделась и взглянула на епископа, словно говоря: «Ну что ж, милый, он и вправду славный парень!»

Он почтительно пожал руку епископу и прогудел:

— Как великодушно с вашей стороны оказать гостеприимство бездомному страннику!

— Вздор, брат, чепуха! Нам хочется, чтобы вы чувствовали себя как дома. Не хотите ли до ужина взглянуть на наши книги, фотографии и разные вещицы, которые мы с моей старушкой собрали во время путешествий по делам церкви? Вот это, например, может вас заинтересовать: это фотография парламента или Вестминстера, как его называют в Лондоне, в Англии, — вроде как наш Капитолий в Вашингтоне.

— Вот как? Ну, чудеса!

— А вот эта фотография тоже небезынтересна. Это сюжет, который очень редко удается фотографам — я даже послал этот снимок в «Национальный Географический Журнал» (и хотя из-за обилия материала они его не поместили, но один из редакторов написал мне — у меня где-то даже сохранилось письмо, — что это действительно очень интересный и необычный снимок). Он сделан прямо у Сакра-Кер, знаменитой парижской церкви, на вершине холма Моунт-мартер, и если вы вглядитесь внимательно, то по странному освещению догадаетесь, что снимок сделан как раз перед восходом солнца! А ведь как превосходно получилось! Та дама справа — миссис Тумис. Да, сэр, живой кусочек Парижа!

— Подумать только, как интересно! Париж! Скажите, пожалуйста!

— Да, но что за ужасные нравы в этом Париже, доктор Гентри! Я уж не говорю о пороках самих французов — это дело их совести, — хотя я, понятно, ратую за как можно более активное и широкое распространение наших американских протестантских миссий — там, да и во всех других европейских странах, задыхающихся в зловонной тьме католицизма! Но что особенно печалит меня — а я знаю, о чем говорю, ибо видел эту грустную картину собственными глазами, — и что, конечно, опечалило бы и вас, доктор Гентри, — это наша славная американская молодежь, которая, попадая туда, не извлекает пользы из этих поучений в камнях, из живой истории, запечатленной в памятниках архитектуры, а с головой уходит в жизнь, полную безрассудного и буйного веселья, а быть может, и прямой безнравственности! Да, это наводит на размышления, доктор Гентри!

— Да, разумеется! Кстати, епископ… не «доктор Гентри», а просто «преподобный» мистер Гентри — и все.

— Но, кажется, в ваших проспектах…

— О, это ошибка моего агента по рекламе. Ему уж от меня хорошо досталось за это!

— Так, так! Что ж, молодчина, что прямо сказали! Не так-то легко нам, слабым смертным, отказываться от почестей и званий, безразлично, по праву достались они нам или нет. Впрочем, я уверен, что для вас это лишь вопрос времени — вы-то, безусловно, удостоитесь высокой чести носить звание доктора богословия… не сочтите меня нескромным, что я в таких выражениях говорю о звании, которое ношу сам… О да, для человека, в котором, как в вас, сила сочетается с красноречием, личным обаянием и владением изысканными оборотами речи, это может быть только вопросом времени.

— Везли, милый, ужин подан.

— Да, хорошо, дорогая. Дамы, доктор Гентри… то есть мистер Гентри — дамы, как вы, быть может, уже успели заметить, исходят из той любопытной точки зрения, что хозяйство должно идти заведенным порядком, и эти милые дамы готовы, не задумываясь, прервать даже отвлеченный философский спор, чтобы пригласить нас к праздничной трапезе, когда, по их мнению, для этого настало время. Что до меня, то я спешу повиноваться и… Кстати, после ужина тут найдется еще парочка фотографий, на которые вам будет любопытно взглянуть. Кроме того, я очень рекомендую вам порыться в моих книгах. Я знаю, бедному епископу не подобает поддаваться страсти к обладанию благами земными, но, каюсь, в одном грешен — в чрезмерной любви к обладанию шедеврами литературы… Да, дорогая, идем. Тужур ла фам, мистер Гентри — всегда эти женщины! Кстати, вы не женаты?

— Пока нет, сэр.

— М-да, а вам следовало бы подумать об этом. Должен вам сказать, что холостой проповедник всегда подвергается многочисленным — и, разумеется, зачастую несправедливым — нападкам, которые серьезно тормозят его карьеру. Да, дорогая, мы идем.

На столе уже лежали горячие булочки, спрятанные в салфетках, свернутых в виде рогов изобилия, и ужин начался с фруктового коктейля из апельсинов, яблок и консервированных ананасов.

— Очевидно, — заметил Элмер с любезным поклоном в адрес миссис Тумис, — я попал в высшее общество — мы начинаем с коктейля! Должен сознаться, что просто не могу обойтись без коктейля перед едой!

Острота имела огромный успех. Епископ повторил ее дважды, задыхаясь от смеха.

За ужином Элмер ухитрился довести до сведения хозяина и хозяйки дома, что он не только кончил духовную семинарию, не только превзошел премудрости психологии, восточного оккультизма и науки о том, как наживать миллионы, но и состоял в свое время главным помощником знаменитой мисс Шэрон Фолконер.

Неизвестно, решил ли епископ Тумис про себя: «Этот человек мне нужен — он предприимчив, он мне пригодится», — но только, во всяком случае, он слушал Элмера очень внимательно и сочувственно, а после ужина, потратив не более часа на осмотр библиотеки и сувениров, привезенных из дальних странствий, увел его в кабинет, подальше от миссис Тумис, которая каждые четверть часа перебивала их беседу своими воспоминаниями о ростбифе у Симпсона, квартирной плате в Блумсбери-сквер, обедах во французском вагоне-ресторане, быстрой езде французских такси и виде с Эйфелевой башни в час заката.

Кабинет был выдержан в гораздо более строгом стиле, чем гостиная. Там стоял делового вида письменный стол, фонограф для диктовки, ящик с картотекой возможных жертвователей в церковный фонд, стальной архивный шкафчик и личная пишущая машинка епископа.

Книги здесь были исключительно те, что необходимы для работы: «Указатель библейских изречений», «Словарь библии», атлас Палестины и собрание проповедей самого епископа в трех томах. Стоило епископу десять минут полистать эти книги, и любая речь на любую тему была готова. Епископ опустился в свое вращающееся кресло светлого дуба и, указывая на пишущую машинку, вздохнул:

— По этой ужасной комнате можно судить, как я погряз в практических делах. А мне так хотелось бы спокойно посидеть вот здесь, за моей любимой машинкой, отдаваясь подлинному творчеству, исполненному чистой красоты, создавая нечто такое, что жило бы вечно. Ведь все наши дела, даже самые важные, скоропреходящи. Да, разумеется, я печатаюсь: передовые в «Защитнике», избранные проповеди…

Он зорко взглянул на Элмера.

— Ну, как же, как же, епископ, читал, конечно!

— Весьма любезно с вашей стороны. Но знаете ли, о чем я мечтал все эти годы? О греховном светском литературном труде. Я всегда воображал, — быть может, напрасно, — что у меня есть талант… Мне хотелось сделать книгу, точнее, роман… Сюжет задуман мною довольно интересно. Стало быть, так: крестьянский мальчик, выросший в нужде, лишен возможности получить образование и читает сам, всеми силами стараясь приобрести побольше знаний. Там, на просторе зеленых полей, на божьих лугах, среди густых деревьев, при свете звезд по ночам, вдыхая чистый, ароматный воздух пастбищ, он вырастает сильным, неиспорченным, набожным юношей и, когда попадает в город — я хотел было посвятить его в духовный сан, но, чтобы не получилось слишком автобиографично, заставил его пойти по коммерческой линии, но в какой-нибудь из наиболее созидательных сфер большого бизнеса — скажем, в банковском деле… Итак, в городе он встречает дочь своего хозяина, прелестную молодую женщину, увы, склонную поддаваться многообразным соблазнам и развлечениям города. Я хочу показать, как его влияние заставляет ее свернуть с торной дороги, ведущей к гибели, и как оно сказывается не только на ней, но и на других, кто погряз в сутолоке деловой жизни. Да, очень бы хотелось написать, но… Сидишь вот так вдвоем и вдруг подумается, что не худо бы и покурить… Вы курите?

— Слава богу, нет, епископ. Могу по совести сказать, что уже много лет, как я забыл вкус никотина и алкоголя!

— Хвала господу!

— Когда я был моложе, я был юноша… как бы это сказать… здоровый, жизнерадостный и поддавался иной раз искушению, но влияние сестры Фолконер, — о, что за святая душа! Настоящая монахиня! — только протестантская, разумеется, — так возвысило меня, что теперь я свободен от этих грешных побуждений.

— Рад слышать это, брат, очень рад… Кстати, Гентри, прошлый раз вы говорили, что подумываете о том, чтобы перейти к методистам: насколько это серьезно?