Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1) Страница 7

О том, что произошло между матерью и сыном, нет нужды говорить. Лучше набросить покров на священные эти изъявления любви и скорби. Материнская страсть для меня — священная тайна. В католических церквах символом ее служит богородица с кровоточащей грудью, но то же самое можно, думается мне, увидеть (и возблагодарить всевышнего за щедрость его) в любой день. Только вчера я видел одну молодую еврейку с ребенком на коленях, и лицо ее излучало на ребенка такой ангельский свет, что казалось, и мать и дитя окружены были золотым ореолом. Право же, я готов был пасть перед ней на колени и поклоняться божественной благости, наделившей нас родительским чувством, которое началось, когда появились на земле люди, и освящает всю историю рода человеческого.

Что касается до Артура Пенденниса, то хотя при виде Умершего отца он, вероятно, испытал сильное потрясение и, несомненно, жалел о его смерти, однако же я подозреваю, что уже в первую минуту горя, когда он обнимал свою мать, и нежно утешал ее, и обещал всю жизнь ее любить, — уже тогда в душе его поднималось тайное ликование и торжество. Отныне он сам — хозяин и повелитель. Он — Пенденнис; а все вокруг — его покорные слуги.

— Ты меня никогда не прогонишь? — спросила маленькая Лора, вприпрыжку поспевая за ним и цепляясь за его руку. — Ты не ушлешь меня в школу, Артур?

Артур поцеловал ее и погладил по головке. Нет, в школу она не поедет. О том же, чтобы ему самому возвратиться в школу, не могло быть и речи. С этой полосой в его жизни покончено. Посреди всеобщего горя и пока тело его отца еще лежало в доме, он нашел время решить, что впредь все дни будут у него каникулами, что он будет вставать, когда вздумается, и не станет больше сносить грубого обращения учителя, словом — принял сотню всяких решений на будущее. Как непоследовательны наши мысли! И как быстро их порождают наши желания! Когда он за руку с Лорой вошел в кухню по пути на псарню, на птичник и в прочие с детства им любимые места, там оказались в сборе все слуги и работники с женами, и Салли Поттер, что носила мешок с почтой в Клеверинг, и подручный пекаря из Клеверинга — все они в торжественном молчании пили пиво по случаю печального события, и все встали при его появлении и приветствовали его поклонами и реверансами. Он вспомнил, что на прошлых вакациях они так не поступали, и испытал неописуемое удовольствие. Кухарка вскричала: "О господи! — и добавила шепотом: — Ох, и вырос же мистер Артур!" Конюх Томас, поднесший было кружку к губам, в испуге поставил ее обратно на стол, завидев хозяина. Хозяин Томаса не преминул оценить эту честь. На псарне Флора стала тыкаться носом ему в жилет, а Понто — рваться с цепи, и Пен унимал собак тоном покровительственным и снисходительным. А потом он пошел с Лорой смотреть ее кур, побывал в свинарнике, в фруктовом саду и на маслобойне; и, возможно, покраснел при мысли, что только на прошлых каникулах оборвал самую большую яблоню и получил нагоняй от скотницы за то, что тайком напился сливок.

Джон Пенденнис, эсквайр, "в прошлом выдающийся врач в Бате, а затем видный мировой судья, милостивый помещик и жертвователь на многие благотворительные и общественные нужды в этой округе и во всем графстве", удостоился, по словам пономаря, самых пышных похорон, какие видели в монастырской церкви Клеверинг Сент-Мэри с тех пор, как здесь был погребен сэр Роджер Клеверинг. Над фамильной скамьей в церкви прибили красивую мраморную доску, с которой взята вышеприведенная надпись. На ней и теперь еще виден герб Пенденнисов — орел, глядящий на солнце, и девиз: "Nec tenui penna" [4]. Пастор Портмен в воскресной своей проповеди очень красиво и трогательно назвал покойного "наш дорогой, преставившийся брат", и на престол взошел его наследник Артур Пенденнис.

Глава III,

в которой Пенденнис еще очень, очень молод

Артур, как мы уже сказали, вступил на престол шестнадцати лет; фигурой он был (ибо художник, которому предстоит иллюстрировать эту книгу, с портретами справляется неважно и ему нипочем не изобразить моего друга), фигурой он был, по словам своих товарищей, коротышка, а по словам своей мамаши — складненький. Волосы у него были здорового каштанового цвета, на солнце отливавшего золотом; лицо круглое, румяное, веснушчатое и приветливое; бачки — определенно рыжеватые; короче говоря, не будучи красавцем, он глядел на вас так открыто, добродушно и ласково и так весело смеялся своими честными синими глазами, что становилось понятно, почему миссис Пенденние считала, будто им должно гордиться все графство. В шестнадцать лет он был пяти с половиной футов ростом, а к восемнадцати вырос до пяти футов и восьми дюймов, на каковой высоте и остановился. Но мать не уставала этому дивиться. Он был на три дюйма выше своего отца. Возможно ли такое — на три дюйма перерасти мистера Пенденниса!

Можете не сомневаться — в школу он больше не поехал; тамошняя дисциплина была ему не по душе, дома он себя чувствовал куда лучше. Вопрос этот подвергся обсуждению, и майор высказался в том смысле, что племяннику его следует возвратиться в школу. Почтенный доктор тоже заявил в своем письме, что для успеха в жизни Артуру необходимо основательно проштудировать греческих трагиков; но Пен ловко сумел внушить матери, что школа Серых монахов — опасное место, а некоторые мальчики там — буяны и очень распущенные, и робкая эта душа с перепугу согласилась оставить его дома.

Тогда майор Пенденнис предложил использовать свое знакомство с его королевским высочеством главнокомандующим, который был к нему очень расположен, и купить Пену офицерский чин в гвардейской пехоте. Сердце у Пена радостно забилось: ведь он, когда ездил в гости к дядюшке, слышал как-то в воскресенье военный оркестр перед Сент-Джеймским дворцом. Он своими глазами видел, как Том Рахитс, который в школе носил такую тесную курточку и панталоны, что старшие ученики просто не могли не поднимать его на смех, он видел, как этот самый Рахите, в алом с золотом мундире и высоченной медвежьей шапке, сгибался под тяжестью полкового знамени. Том узнал его и приветствовал покровительственным кивком. Том, этот щенок, которого он только в прошлой четверти; огрел по спине хоккейной клюшкой, — и вот он, пожалуйста, стоит посреди площади, отдавая честь флагу своего отечества, окруженный штыками, перевязями и алыми мундирами, и при оглушительных звуках труб и тарелок без стеснения беседует с верзилами-военными в эспаньолках и медалях за Ватерлоо. Чего бы не дал Пен, чтобы вступить в военную службу!

Но когда он изложил этот план своей матери, лицо Элен Пенденнис исказилось от тревоги и страха. Пусть другие с ней не согласны, сказала она, но, по ее мнению, стать профессиональным военным — это не по-христиански. Мистер Пенденнис никогда, никогда не разрешил бы сыну вступить в армию. Да и для нее это было бы страшным несчастьем. Пен скорее отрезал бы себе нос и уши, нежели преднамеренно сделал свою мать несчастной; по великодушию своему, он готов был подарить что угодно и кому угодно, а посему немедля преподнес в подарок матери свою мечту о красном мундире и эполетах.

Она решила, что благороднее его нет никого на свете. Зато майор Пенденнис, узнав, что от его предложения с благодарностью отказываются, ответил вдове коротким и несколько раздраженным письмом, а про себя подумал, что племянник его — порядочный слюнтяй.

Однако, приехав, как обычно, погостить в Фэрокс на Рождестве, майор остался вполне доволен, увидев мальчика на охоте. У Пена была превосходная кобыла, и верхом он ездил очень смело и ловко. Он брал барьеры бесстрашно, но с умом. В письмах к школьным товарищам расписывал свои высокие сапоги и свои охотничьи подвиги. Он серьезно подумывал о красном охотничьем кафтане, и мать его не могла не признать, что этот наряд будет ему очень к лицу; когда же он уезжал на охоту, она, конечно, терзалась тревогой и со дня на день ждала, что его доставят домой на носилках.

Не следует полагать, что при обилии таких развлечений Пен совсем забросил более серьезные занятия. Его с детства влекли любые книжки, кроме тех, что входили в курс школьного обучения. Лишь когда его насильно окунали головой в воды знаний, он наотрез отказывался пить. Он проглотил все книги, какие нашлись в доме — от "Театра" миссис Инчболд до Уайтовой "Ветеринарии", перерыл книжные шкафы у всех соседей. В Клеверинге он обнаружил старый склад французских романов и с жадностью на них набросился; и часами просиживал в библиотеке пастора Портмена, забравшись на верхнюю ступеньку лесенки и держа на коленях какой-нибудь фолиант — "Путешествия" Гаклуйта, "Левиафан" Гоббса, Augustini opera [5] или стихи Чосера. С пастором они были добрыми друзьями, и ни у кого другого, как у его преподобия, Пен перенял вкус к портвейну, который сохранил на всю жизнь. Что касается до миссис Портмен, то она ни чуточки не ревновала, — хотя ее супруг и уверял, что влюблен в миссис Пенденнис, самую утонченную леди во всем графстве, — и, ласково поглядывая на Пена, забравшегося под потолок, жалела лишь об одном: что он слишком молод для ее дочки Минни. (И правда, мисс Майра Портмен была всего на два года моложе матери Пена, а весила в то время столько же, сколько Пен и миссис Пенденнис вместе взятые.)