Джейн Остен - Доводы рассудка Страница 7

Привыкнув к подобным уколам, сама Энн сделалась к ним нечувствительна, однако не меньше, чем леди Рассел, она сознавала неразумность такого решения. Наблюдая и зная, увы, даже чересчур хорошо характер отца, она опасалась, что новая эта дружба очень может повлечь последствия, важные для всего семейства. Едва ли сейчас отец ее был близок к такого рода помыслам. Миссис Клэй обладала веснушками, выступающим зубом и толстыми руками, которые он нередко порицал в ее отсутствие; однако она была молода и, конечно, недурна собою, а быстрый ум ее и неутомимая угодливость таили куда большую опасность, чем неверные обольщения внешности.

В этой опасности Энн настолько отдавала себе отчет, что совесть бы ее замучила, не попытайся она раскрыть на все глаза своей сестрице. Она мало верила в успех предприятия, но ей не хотелось, чтобы Элизабет, в случае рокового оборота терявшая куда больше ее самой, могла потом упрекнуть ее в безучастии.

Она и переговорила с Элизабет, но, кажется лишь оскорбила ее. Элизабет не понимала, как пришла ей в голову фантазия столь нелепая, и, негодуя, уверяла, что каждая из обсуждаемых сторон прекрасно сознает свое положение.

— Миссис Клэй, — сказала она запальчиво, — никогда не забывает своего места; я лучше тебя знаю ее образ мыслей и смею тебя уверить, что на брак она смотрит на редкость благородно и больше, чем кто-нибудь, осуждает всякое неравенство происхождения и богатства. Что же до моего отца, я не постигаю, в чем его, ради нас столь долго вдовевшего, можно теперь заподозрить. Ну, будь еще миссис Клэй блестящая красавица, да, я не вправе была бы ее приближать; ничто, разумеется, не заставило бы отца вступить в союз, столь его принижающий, однако она могла сделаться причиной его несчастья. Но бедняжка миссис Клэй, которую не назовешь и хорошенькой, ах, миссис Клэй, бедняжка, решительно никакой угрозы не представляет. Можно подумать, ты и не слыхивала, как сетует отец на ее злополучия, а ведь пора бы, кажется, наизусть это выучить. Зуб и веснушки. У меня, например, веснушки не вызывают такого отвращения. Я знавала одно лицо, которое несколько веснушек вовсе почти не портили, но отец — непримиримый враг веснушек. Ты, я надеюсь, слышала, как он характеризует веснушки миссис Клэй.

— Едва ли сыщется такой недостаток внешности, — заметила Энн, — с которым приятное обхождение нас постепенно бы не примирило.

— Я совершенно иного мнения, — объявила Элизабет наотрез. — Приятное обхождение может оттенять прекрасные черты, но не в силах исправить дурные. К тому же все это касается больше всего до моих интересов, а потому, полагаю, и не стоит труда меня поучать.

Энн отступилась, радуясь, что разговор позади, и теша себя надеждой, что предостережения ее не вовсе остались без пользы. Хоть они и оскорбили Элизабет, но, быть может, сделают ее осмотрительней.

Четверка коней сэра Уолтера служила ему последнюю службу, увозя его, мисс Эллиот и миссис Клэй в Бат. Компания пускалась в путь в самом веселом расположении духа; сэр Уолтер еще готовил величавые поклоны для всех скорбящих крестьян и арендаторов, которые вздумают явиться на проводы, а Энн, со спокойствием отчаяния, уже брела в Киллинч-лодж, где надлежало ей провести первую неделю.

Леди Рассел печалилась не меньше своего юного друга. Она болезненно переживала отъезд семейства. О чести их она пеклась не менее, чем о своей собственной, а ежедневные встречи сделались милой ее сердцу необходимой привычкой. Тяжело ей было смотреть на опустелые угодья, а еще тяжелее воображать тех, кому теперь они достанутся; и вот, чтобы не видеть грустных покинутых полей и не встретиться с адмиралом и его супругой, когда они нагрянут, она решилась ехать в Бат тотчас, как придется расстаться с Энн. И они отправились вместе, и Энн осталась в Апперкроссе, в самом начале пути следования леди Рассел.

Апперкросс был поместье средней руки, где всего несколько лет назад, по обычаю английской старины, лишь две постройки отличались от жилищ крестьян и арендаторов: господский дом под сенью вековых дерев, в саду, обнесенном высоким забором с большими воротами, крепкий и чуждый поветриям моды, и прочный дом приходского священника с особым уединенным садом, где груши и виноград подступали под самые окна; но после женитьбы молодого барина ему отвели арендаторский дом, преобразовав и возведя в сан виллы, и с той поры Вилла Апперкросс своими верандами, стеклянными дверями и тому подобными прелестями так же точно могла притязать на внимание проезжающего, как и более основательный и сообразный Большой Дом, отстоящий от нее на четверть мили.

Энн нередко случалось здесь гостить. Обычаи Апперкросса знала она не хуже, чем обычаи Киллинча. Оба здешних семейства так тесно сообщались, поминутно наведываясь друг к другу во всякое время дня, что, застав Мэри одну, Энн немало удивилась; однако раз она была одна, она, уж конечно, страдала от хандры и недомоганья. Хоть и не такая скучная, как старшая сестрица, Мэри не обладала ни умом, ни характером Энн. Будучи здорова, благополучна и окружена вниманием, она умела радоваться и веселиться, но любая мелочь выбивала ее из колеи. Заполнить одиночество было ей решительно нечем; а взяв от отца немалую долю тонкой чуткости к своей особе, она при каждом огорчении умела вдобавок вообразить себя обиженной и обойденной. Внешностью она уступала обеим сестрам и даже в лучшую свою пору была не более как «очень мила». Сейчас она лежала на выцветшей софе в хорошенькой гостиной, которой прежде элегантная мебель уже несколько пострадала от воздействия четырех лет и двоих детей, и, завидя Энн, встретила ее словами:

— Ах, ну наконец-то ты явилась! Я уж думала, так тебя и не дождусь. Я до того больна, что мне даже разговаривать трудно. И во все утро я живой души не видела!

— Как это жаль, однако, — отвечала Энн. — А ведь еще в четверг ты сообщала, что чувствуешь себя совсем здоровой.

— Да, я взяла себя в руки; это я умею, но я и тогда чувствовала себя нехорошо; а уж нынче утром так расхворалась, как никогда еще прежде. В таком положении нельзя оставлять человека одного. А вдруг бы мне сделалось совсем дурно, и я бы даже не могла дотянуться до колокольчика! Леди Рассел не пожелала, стало быть, выйти из кареты. Она за все лето, кажется, и трех раз у нас не показалась.

Энн отвечала надлежащим образом, после чего осведомилась у Мэри о ее супруге.

— Ах, Чарлз пошел стрелять дичь. Ушел, хоть я ему растолковала, как мне плохо. Обещал не задерживаться. Однако его все нет, а ведь уж скоро час. Поверь, я живой души не видела за все утро.

— Но ведь дети твои были при тебе?

— Да, покуда я не устала от шума; они до того несносны, что от них один вред. Маленький Чарлз совершенно меня не слушается, и Уолтер делается точно такой же.

— Ну вот, теперь тебе сразу полегчает, — весело отвечала Энн. — Я уж сумею тебя вылечить. Как поживает твоя родня в Большом Доме?

— Ничего не могу тебе о них рассказать. Я их сегодня и не видела, только мистер Мазгроув поговорил со мной через окно, да и то даже не спешился с лошади; и хоть ему было сказано, как мне плохо, никто не потрудился меня проведать. Видно, у молоденьких мисс Мазгроув не было охоты гулять, а разве станут они ради других утруждаться!

— Они, конечно, еще придут. Утро ведь не кончилось.

— Поверь, мне не до них. Несносные, на мой вкус, хохотушки и болтуньи. Ах, Энн, до чего же мне плохо! И не стыдно тебе, что ты в четверг не приехала?

— Мэри, милая, да ты только вспомни, что ты мне писала! Я получила от тебя превеселую записочку о том, что ты совершенно здорова и мне не следует торопиться; а значит, ты сама же и поймешь, как хотелось мне побыть с леди Рассел до последнего; но, даже оставляя в стороне мои чувства, я была так занята, у меня столько было дел, что я никак не могла выбраться раньше из Киллинча.

— Господи! Ну какие у тебя дела?

— Поверь, всевозможные; сейчас и не упомнить, но вот кое-какие, к примеру. Я составляла копию со списка отцовых книг и картин. Без конца бегала в сад с Маккензи, стараясь сообразить и ему втолковать, какие из растений Элизабет надо препоручить леди Рассел. А ко всему у меня были еще свои мелкие хлопоты — разобрать книги и ноты, заново уложить чемоданы, потому что я вовремя не догадалась, что решат погрузить на телеги. И еще, Мэри, мне пришлось исполнять трудную повинность: я обошла чуть ли не все дома в приходе и со всеми попрощалась. Мне передали, что им этого хочется. А это так много времени занимает.

— Ах, ну довольно! — И после минутной паузы: — Но ты и не спрашиваешь, как мы вчера отобедали у Пулов?

— Так ты была? Я не спрашиваю, думая, что тебе пришлось остаться дома.

— Отчего же? Я была. Вчера я еще хорошо себя чувствовала. Я до самого нынешнего утра хорошо себя чувствовала. Странно было бы, если бы я отказалась ехать.

— Ну, я рада, что ты хорошо себя чувствовала, и надеюсь, тебе было весело.