Герман Гессе - Из ранних рассказов Страница 7

Ильгенберг

Деревня, в которой я оказался после двух часов ходьбы, называлась Шлухтерзинген и была мне знакома, я здесь уже бывал. Я шел по переулку, как вдруг возле нового постоялого двора заметил низкорослую лошадь с нелепыми пятнами и тотчас узнал повозку торговца из Ильгенберга.

Он как раз выходил из дверей дома, чтобы сесть в повозку, тут он увидел меня, живо поздоровался и добавил:

— Я здесь сделал кое-какие дела, а теперь еду прямо в Ильгенберг. Не хотите поехать со мной? Если вы, конечно, не предпочитаете идти пешком.

Он выглядел так радушно, и мне так хотелось поскорее добраться до места, что я согласился и сел рядом с ним. Он вручил чаевые трактирщику, взял поводья, и мы поехали. Коляска шла легко и плавно по хорошей дороге, и после долгого дневного перехода барское чувство езды мне показалось приятным.

Еще я был рад тому, что торговец не докучает с расспросами. Иначе бы я тут же сошел с коляски. Он только спросил, отправляюсь ли я на отдых и бывал ли уже в этих местах.

— Где сейчас лучше всего остановиться в Ильгенберге? — спросил я. — Раньше была отличная гостиница «У оленя», владельца звали Бёлигер.

— Его уже нет в живых. Хозяйство теперь ведет приезжий, баварец, и оно теперь, говорят, в запустении. Но точно не скажу, я знаю только понаслышке.

— А как насчет «Швабского двора»? Там в свое время хозяином был Шустер.

— Он там до сих пор, и место на хорошем счету.

— Тогда я туда и направлюсь.

Несколько раз мой спутник делал поползновение мне представиться, но я не дал ему такой возможности. Так мы и ехали ярким солнечным днем.

— Все-таки быстрее, чем пешком, — заметил ильгенбержец. — Правда, пешком здоровее.

— Если есть хорошие сапоги. Кстати, ваша лошадь очень забавна, с этими своими пятнами.

Он вздохнул и улыбнулся.

— Вы тоже заметили? Правда, над пятнами многие потешаются. В городе ее так и окрестили коровой, вроде и пусть смеются, но почему-то меня это только злит.

— Но выглядит она хорошо.

— Еще бы. Ее это мало касается. Понимаете, я люблю свою лошадку. Вот она уже навострила уши, слышит, что о ней говорят. Ей уже семь лет.

В оставшийся час мы почти не говорили. Мой спутник, по-видимому, устал, а все мои мысли были поглощены видом приближающихся знакомых мест. Какое же это щемящее, восхитительное чувство, что охватывает нас при виде родного края, где мы провели юность! В голове кружатся беспорядочные воспоминания и в считаные секунды, словно во сне, мы переживаем минувшие события, некогда безвозвратно потерянное и такое родное снова смотрит на нас.

С небольшой возвышенности, по которой наша коляска шла рысью, открылся вид на город. Две церкви, крепостная башня и высокий фронтон ратуши улыбались навстречу нам, поднимаясь над лабиринтом домов, садов и переулков. Никогда бы не подумал, что с трогательным замиранием сердца буду смотреть на эту смешную луковку башни. Она поглядывала на меня украдкой, таинственно и так уютно, поблескивая медью, словно она меня узнала, и уже не в первый раз ей приходилось смотреть, как тихо и скромно возвращаются домой иные беглецы и завоеватели мира.

Я еще не успел заметить неизбежных изменений, новых зданий и улиц предместья — я видел все, как было прежде, и воспоминания нахлынули на меня, точно жаркая южная буря. Среди этих башен и крыш я провел сказочные юные годы, томительные дни и ночи, чудесные меланхолические весенние часы, в плохо отапливаемой мансарде я наслаждался долгими мечтательными зимами. В этих садовых аллеях я блуждал в пору любви, терзаясь сомненьями, исполненный рискованных планов. Счастьем своим я был обязан благосклонности одной девушки, первым робким разговорам и поцелуям нашей первой любви.

— Осталось недолго, — сказал мой спутник, — через десять минут будем дома.

«Дома!» — подумал я. Тебе легко говорить.

Мимо проплывали сады, картины сменяли одна другую, предметы, о которых я забыл и думать, приветствовали меня, как будто я лишь на час отлучился. Я больше не мог оставаться в бричке.

— Пожалуйста, остановитесь, я пойду дальше пешком.

Несколько удивившись, он натянул поводья и дал мне сойти. Я уже попрощался с ним, пожал руку и намеревался идти, но тут он откашлялся и произнес:

— Возможно, мы еще с вами увидимся, если вы остановитесь в «Швабском дворе». Могу я узнать ваше имя?

Наконец, он представился. Его звали Гершель, у меня не было сомнений, что это и есть муж Юлии.

Мне хотелось прибить его, но вместо этого я назвал свое имя, снял шляпу и помахал ему вслед. Итак, это был Гершель. Весьма приятный человек и зажиточный. Когда я подумал о Юлии, о том, какой гордой, чудесной девушкой она была, как она меня понимала, как разделяла мои тогдашние фантастически смелые взгляды и планы, у меня сдавило горло. Мой гнев моментально улетучился. Ни о чем не думая, погрузившись в печальные мысли, я вошел в город по старой голой каштановой аллее.

В гостинице все стало более изысканным и модным, в сравнении с тем, что было прежде, появился даже бильярд и никелированные, похожие на глобусы подставки для салфеток. Хозяин был прежний, еда и вино, как и раньше, отменные. На старом дворе все так же стоял стройный клен, из двух рожков стекал в желоб фонтанчик, рядом с которым, в блаженной прохладе, я прожигал когда-то теплые летние вечера за кружкой пива.

После обеда я вышел не спеша прогуляться по мало изменившимся улицам, читал старые, хорошо знакомые названия на вывесках лавок, зашел побриться, купил себе карандаш, задирал голову, рассматривая крыши домов, пробирался вдоль заборов по тихим садовым дорожкам предместья. Мне вдруг подумалось, что это мое путешествие в Ильгенберг — сплошное безумие, и все же я ощущал, как земля и воздух ластились ко мне, навевая прекрасные воспоминания. Я исходил все улицы, поднялся на церковную башню, прочел вырезанные на балках колокольни имена гимназистов, спустился вниз и принялся читать объявления на ратуше, пока не стало смеркаться.

Потом я стоял на непропорционально огромной, пустынной рыночной площади, прошел длинными рядами старых фронтонных домов, спотыкался на мостовой, и, наконец, остановился возле дома Гершеля. В маленькой лавке только что опустили жалюзи, четыре окна на втором этаже все еще были освещены Унылый и растерянный, я остановился и в нерешительности уставился на дом. Какой-то мальчуган появился на площади, он беспечно насвистывал «Венок невесты»[1]; когда он увидел меня, то перестал свистеть и стал меня разглядывать. Я дал ему десять пфеннигов и попросил удалиться. Потом подошел прохожий, спросил, не нужна ли мне помощь провожатого.

— Спасибо, — сказал я, и как-то вдруг у меня в руке оказался шнур от звонка, я решительно позвонил в дверь.

Юлия

Тяжелая дверь медленно отворилась, в проеме появилось молодое лицо служанки. Я спросил хозяев дома, и меня провели наверх по темной лестнице. В коридоре наверху горела масляная лампа, и, пока я снимал запотевшие очки, мне навстречу вышел Гершель и поздоровался.

— Я знал, что вы придете, — сказал он негромко.

— Как это вы узнали?

— От моей жены. Я знаю, кто вы. Но вы раздевайтесь, пожалуйста. Сюда, если позволите. Это для меня большая честь. Пожалуйста. Проходите.

Ему было явно не по себе, что уж говорить обо мне.

Мы вошли в небольшую комнату, где на столе с белой скатертью горела лампа и был накрыт ужин.

— Ну вот, Юлия, мы познакомились сегодня утром. Позволь тебе представить господина…

— Я вас знаю, — сказала Юлия и ответила на мой поклон легким кивком, не подавая руки.

— Садитесь, пожалуйста.

Я сел в плетеное кресло, она на диван. Я смотрел на нее. Она стала крепче, но казалась меньше, чем прежде. Ее руки были еще молоды и нежны, лицо свежо, но стало полнее и жестче, все такое же гордое, но грубее и без блеска. Мерцание прежней красоты еще можно было заметить, на висках и в движениях рук, но это был всего лишь намек.

— Как же вы добрались до Ильгенберга?

— Пешком, милостивая госпожа.

— У вас здесь дела?

— Нет, просто хотел еще раз повидать город.

— Когда же вы были здесь в последний раз?

— Десять лет назад. Вы же знаете. Впрочем, город с тех пор не слишком изменился.

— Вот как? Я бы вас вряд ли узнала.

— А я вас сразу же узнал, милостивая госпожа.

Господин Гершель закашлялся.

— Вы не откажетесь отужинать с нами?

— Если я вам не помешаю…

— Пожалуйста, правда у нас сегодня только бутерброды.

Однако появился мясной студень, а также салат из фасоли, рис и вареные груши. Пили чай и молоко. Хозяин дома ухаживал за мной и старался поддерживать беседу. Юлия не произнесла ни слова, но время от времени смотрела на меня надменно и недоверчиво, как будто пыталась понять, зачем я собственно явился. Если бы я сам знал это!