Джон Фаулз - Энигма Страница 7

— И она не сможет сказать вам ничего сверх того, что вы слышали уже десять раз.

— Мне просто надо немножко поговорить с ней, сэр.

И Дженнингс ушел, опять практически ничего не приобретя за свои труды, если не считать мыслей но поводу гак и не разрешившегося Эдипова комплекса.

Затем, заранее предупредив, он прибыл в Тетбери-Холл, хотя, прежде чем доставить себе удовольствие посозерцать историческую красоту тяжелых балок и рва, он нанес визиты отобранной горстке соседей. Тут он обнаружил несколько иной взгляд на предмет своих изысканий и странное единство мнений, что произошло нечто крайне мерзкое — хотя и не уточненное. Опять безудержные похвалы жертве, так, будто De mortuus[3] было выгравировано на каждом сердце в графстве. Филдинг был таким замечательным организатором лисьей травли… то есть был бы, если бы не его частые неизбежные отсутствия; так «заботился о деревне», был так широко популярен (в отличие от предыдущего члена Парламента). Сержант пытался объяснять, что политическое убийство без всяких тому доказательств, а тем более без трупа, это не убийство и не политическое, но у него сложилось впечатление, что, по мнению его слушателей, он просто выдавал свою полную неосведомленность в нынешней городской действительности. Как он обнаружил, никто ни на секунду не поверил, будто Филдинг был способен сознательно покинуть здешний мир перед самым началом сезона охоты.

Только один человек представил Филдинга чуть по-иному — молодой человек в костюме из твида, управлявший фермой в его отсутствие. Это был мир, абсолютно Дженнингсу незнакомый, но ему понравилась лаконичная деловитость тридцатилетнего управляющего. Он ощутил определенную общность с собственным отношением к Филдингу, смесь раздражения с уважением. Раздражение управляющего явно возникало из ощущения, что он был слишком ограничен в свободе действий. Филдинг любил, «чтобы с ним обо всем советовались», и все строилось на «бухгалтерских основаниях» — управляющий иногда удивлялся, почему они не обзавелись компьютером. Но он признался, что, постоянно держа ухо востро, научился очень многому. Под нажимом сержанта он прибегнул к термину «психологические перегородки»: у него было ощущение, что в Филдинге прятались два разных человека. Один безжалостно настаивал на максимальной доходности фермы, второй был «очень приятным в общении, очень чутким, без следа снобизма». Всего за полмесяца до «трюка с исчезновением» у него было с Филдингом подробнейшее обсуждение планов на будущее. И без малейшего намека, что владелец фермы не увидит воплощение того, что они наметили. В заключение и очень тактично сержант коснулся миссис Филдинг — возможности, что она могла пробудить в муже ревность.

— Меньше всего. Во всяком случае, здесь. Через десять минут знала бы вся деревня.

В самой миссис Филдинг ничто не опровергало неправдоподобие. Хотя сержант не доверял Питеру, он не мог не оценить шпильки, касавшейся «соблюдения декорума». Ей тактично объяснили, что Дженнингс, вопреки своему нынешнему чину, был «одним из лучших наших людей» и принимал полное участие в расследовании с самого начала — весьма многообещающий детектив. Он принял свою манеру выпускника престижной школы, дал что понять, что находится в своей стихии и что рад случаю встретиться с ней лично.

Рассказав ей некоторые подробности своих расследований, он начал с гипотез мисс Парсонс и лейбориста, не сообщая, чьи они. Идею, будто ее муж мог осознать, что совершил, и покончить с собой или укрываться от позора, миссис Филдинг сочла немыслимой. Его заботили бы только мысль о тревоге и опасениях, причиной которых он стал, и желание как можно скорее положить им конец. Она признала, что неизбежная огласка могла бы бесповоротно положить конец его политической карьере — но ведь у него «есть еще столько всего, ради чего стоит жить».

Точно так же она отказалась допустить, что он был разочарован политически. Он меньше всего походил на романтичного мечтателя, он давно признал, что лишен целеустремленности и особых талантов, абсолютно необходимых министру. Он не был искусен в фехтовальных приемах парламентских дебатов и слишком много времени посвящал другим сторонам своей жизни, а потому никогда не рассчитывал попасть кандидатом в очередной список Даунинг-стрит, десять[4]. Она не скрыла от него, что Маркус был так мало честолюбив или глупо оптимистичен, что серьезно подумывал снять свою кандидатуру на следующих выборах. Но, настаивала она, не из-за утраты иллюзий, а просто из ощущения, что он выполнил все свои обязательства. Сержант не стал возражать. Он спросил у миссис Филдинг, не пришла ли она к каким-нибудь гипотетическим выводам за последние полмесяца.

— Ни о чем другом как будто не говорилось, но… — Она сделала изящный и, видимо, хорошо отработанный жест безнадежности.

— По крайней мере вы чувствуете, что он жив? — И поспешно добавил: — Как и следует.

— Сержант, я в полном вакууме. Одну минуту я жду, что он вот-вот войдет в дверь, а в следующую… — Она повторила тот же жест.

— Если он прячется, он способен сам о себе заботиться? Например, готовить еду?

Она улыбнулась, не разжимая губ.

— Как вы понимаете, это иной образ жизни. Но война! Несомненно, он умел позаботиться о себе. Как любой, когда это необходимо.

— Вам не приходило на память какое-нибудь новое имя? Может быть, кто-то из далекого прошлого? Кто мог бы согласиться спрятать его?

— Нет, — сказала она. — И разрешите избавить вас от неловкости касаться теории о другой женщине. Скрывать что-либо от меня было ему абсолютно чуждо. Несомненно, если посмотреть правде в глаза, он мог бы влюбиться в кого-нибудь. Но он не стал бы прятать этого от меня… если бы почувствовал…

Дженнингс кивнул.

— Мы тоже так считаем, миссис Филдинг, и я не собирался касаться этой темы. Но все равно благодарю вас. — Затем он сказал: — Никаких друзей с виллой за границей или чем-нибудь вроде?

— Ну конечно, у нас не может не быть таких друзей. Вероятно, вам теперь известны все их фамилии. Но я просто отказываюсь верить, что они способны так поступить со мной и детьми. Немыслимо.

— Не могли бы ваши дочери помочь каким-либо образом?

— Боюсь, что нет. Но они здесь. Если вы хотите их о чем-нибудь спросить…

— Может быть, попозже? — Он попытался смягчить ее виноватой улыбкой. — Есть еще один очень деликатный момент. Я страшно сожалею обо всем этом.

Дама развела руками — что поделать? Благородное мученичество. Долг обязывает.

— Для создания психологической картины… Я уже спрашивал об этом вашего сына в Лондоне. Не явились ли его политические взгляды большим разочарованием для его отца?

— Что он ответил?

— Я был бы крайне благодарен, если бы сначала услышал ваше мнение.

Она пожала плечами, будто все это было слегка нелепым, а вовсе не «деликатным».

— Если бы он только понял, что куда предпочтительнее, чтобы он сам за себя думал, чем… ну, вы понимаете, что я подразумеваю.

— Но какое-то разочарование имело место?

— Естественно, в начале мой муж был несколько расстроен. То есть мы оба. Но… согласились не соглашаться. И Питер прекрасно знает, что во всех других отношениях мы им гордимся.

— Так что образ кого-то, кто отдавал все силы созданию очень приятного мира для того лишь, чтобы узнать, что его сын и наследник этот мир отвергает, вводил бы в заблуждение?

Она выпрямилась.

Но Питер его не отвергает. Он без ума от этого дома. От нашей жизни здесь. Что бы он там ни говорил. — Она улыбнулась с заметной холодностью. — Я убеждена, сержант, что это наиабсурднейший ложный след. Самое худшее давным-давно осталось в прошлом. И ведь есть еще две дочери. Об этом не следует забывать. — Она добавила: — Не считая легкого флирта Питера с Карлом Марксом, мы действительно были до отвращения счастливой семьей.

У сержанта начало складываться примерно то же впечатление, которое у него возникло в разговоре с мисс Парсонс, что его собеседница твердо предпочитает неведение докапыванию до истины. Пусть он здесь, потому что она настояла на продолжении расследования, однако он подозревал, что настоятельность была больше напоказ и не диктовалась отчаянной потребностью узнать правду. Он продолжил расспросы и не получил никакой помощи. Казалось даже, что она знает, где ее муж, и оберегает его. Сержанту внезапно пришла в голову интуитивно абсурдная мысль, порожденная только бессилием и похожая на те, которые одолевали миссис Филдинг в первый вечер исчезновения: что, если ему следовало бы сейчас с ордером в руке обыскивать Тетбери-Холл, вместо того чтобы вести вежливый разговор в гостиной? Но предположить, что миссис Филдинг способна на подобное преступление, значило бы счесть ее совсем не той, какой она со всей очевидностью была… женщиной, приваренной к ее роли в жизни и ее общественному положению, исключительно корректной и исключительно лишенной воображения. Сержант также учуял глубоко уязвленное тщеславие. На нее лег отблеск позора, и где-то в недрах души это ее страшно жгло. Он предпочел бы, чтобы она этого не прятала.