Эрве Базен - Масло в огонь Страница 7

— Ну и что будем делать, Люсьен? — кричит папа.

— Да ничего, — отвечает Вантье.

— Вот и я так считаю! — вставляет мосье Ом. — «Панард» не бульдозер, и у меня нет цепей, чтобы проехать через грязь. Мы поместимся у вас, мосье Колю?

— Влезайте.

Мы размещаемся в грузовичке. Дверца еще не захлопнута, а папа уже обеими руками выворачивает руль и резко рвет с места, заставляя колеса преодолевать череду кочек и ям, смесь жижи и камешков, которая в обрамлении изгороди из ползучей ежевики ведет к «Аржильер».

— Ты здесь ни за что не проскочишь, — стонет Раленг. — Дождь ведь лил всю ночь. Точно застрянешь.

— Проеду, — утверждает папа.

Переваливаясь с боку на бок, скрипя металлом, яростно грохоча буксирными крючьями, грузовичок подлетает к заполненным водою рытвинам и чудом преодолевает их, проезжая одним колесом по сухому, а другим утопая в грязи. Он перемахивает через крупные камни, подскакивая и насилуя рессоры. Одна фара гаснет и неожиданно, после нового сотрясения, зажигается вновь.

— Контакт отошел, — только и шепчет шофер, запуская мотор во всю мощь, чтобы бросить машину на приступ следующей рытвины, шире всех предыдущих. Шире и глубже. Грузовичок клюет носом, чует грязь и, отшвырнув ее на кусты изгороди, почти пролетает над дорогой. Но тут же снова падает — и на этот раз плотно — в две глубокие, как корыта, колеи, превращенные колесами телег в щели, заполненные жидкой глиной. Колеса грузовичка погружаются в это подобие желобов, в самом глубоком месте начинают разгоняться, безумеют, вгрызаясь в почву, расшвыривая грязь во все стороны.

— Говорил я тебе, — замечает Раленг. — Ясно ж было, что тут не проскочишь.

— А где, интересно, ты собираешься проскочить? — ворчит папа. — Мосье знает другую дорогу? Или у мосье в распоряжении есть воздушный шар? Давайте-ка вылезайте все.

Он уже выключил зажигание и спрыгнул в грязь. Мы следуем его примеру и, пробираясь кто как может, вылезаем на откос. Тяжелые лиловые сгустки проносятся низко над нашей головой и падают где-то там дальше, в ночи. Волны неестественно теплого воздуха, сильный запах горелой кожи, глухое потрескиванье указывают на размеры пожара, совсем теперь уже близкого, но по-прежнему скрытого все прибывающими клубами дыма.

— Вот это горит! — вскрикивает Трош. — И ведь солома-то была мокрая… Ты что делаешь, Бертран? Думаешь запустить?

Оставшись один возле грузовичка, папа покопался в багажнике и прошел перед зажженной фарой, неся пусковую рукоятку. Он присел на корточки перед капотом.

— Разве ты не видишь, что дорога идет вверх? — донесся из-под крыла его голос. — А значит, и ям больше не будет. Мы застряли в последней. И если нам удастся из нее выбраться…

— Вот сейчас бы фашины пригодились, — говорит Раленг.

— А еще лучше — цепи, — отзывается мосье Ом.

— Только их у меня нет, — обрубает отец. — Есть совсем простой способ — включить первую скорость и тихонько крутануть ручку. Тогда колеса завертятся, но не вхолостую, а продвигаясь миллиметр за миллиметром…

И тотчас раздался скрежет железа по железу.

— Ну так что! Поняли? Я крутану, а вы подтолкнете.

Все мы поспешили ему на помощь, и все начиная с Раленга по самые икры увязли в грязи.

— Тебя только здесь не хватало, — гаркает на меня папа.

Пропали совсем мои чулки! И я вместе со всеми принимаюсь толкать. Машина сопротивляется.

— Черт побери! — ругается папа, а ведь он, единственный из всех, никогда не выражается. И изо всех сил нажимает на ручку, которая поворачивается в замке на четверть оборота.

— Черт побери! — ругается вслед за ним бакалейщик, теряя равновесие, и растягивается во всю длину.

Зато машина шевельнулась. Раздается влажное чмоканье — словно сняли с тела банку, — и четверть оборота за четвертью оборота передние колеса выбираются на твердую землю, а за ними — и задние… Никто не произносит ни слова, когда папа снова садится за руль и запускает кашляющий мотор; последние сто метров он преодолевает, ведя машину наугад, в океане дыма.

И вдруг в этом океане возникает дыра, он дыбится, образуя высоко наверху ослепительную арку. Но это не освобождает, а окончательно преграждает путь. Перед грузовичком вырастает стена огня, потрескиванье становится глуше, жара нестерпимей. Справа налево, насколько хватает глаз, возвышается стена, воздвигнутая пожаром на цоколе руин, проломленная в одном лишь месте — там, где проходит дорога в этот ад и где еще вчера распахивались ворота с венчающей их голубятней. К тому же путь прегражден рухнувшими створками, превратившимися в пылающие плиты. Но через это отверстие все же можно заглянуть внутрь прямоугольника, который представляет собой ферма. Второй огненный барьер — строение в глубине двора — повторяет, по сути дела, первый. А между ними вздымаются гладкие, стремительные языки пламени и в ожесточенном соперничестве друг с другом тянутся высоко вверх, пожирая сорок кубометров приготовленных для распилки бревен и триста вязанок хвороста, собранных посередине двора к будущей зиме. Все это пространство, где температура достигла, вероятно, наивысшей точки, залито ярко-белым светом, и на нем — ирония судьбы! — четко вырисовывается силуэт колодца: ворот, цепи и рама его сделаны из кованого металла и, хотя не поддаются огню, все же прокалились докрасна. Раленг — ко всему прочему наш церковный староста — осеняет себя крестным знамением.

— Это что же, туда придется идти за водой? — едва слышно спрашивает он.

— Какая красота! — шепчет мосье Ом.

Грузовичок остановился, мы слезаем и тотчас подаемся назад, ослепленные, задыхающиеся, прикрывая руками глаза. Увидев, сколь несопоставимы масштабы пожара с возможностями, которыми располагают люди, призванные одолеть его, спасатели теряют остатки мужества. Раленг так и стоит с разинутым ртом, показывая пальцем на недостижимый колодец. И заляпанная грязью униформа дымится на нем.

— Отцепляй, — невозмутимо командует папа. — Где у вас берут воду? — продолжает он, обращаясь к Юрбэну. — Где твои хозяева?

Работник не отвечает и растерянно смотрит на него. Его всего, с головы до пят, бьет дрожь.

— Болван! — кричит отец. — Что с ними может случиться? Ты же знаешь, что врасплох их не застигло, раз они послали тебя за помощью. Ясно, что ферма горит, но они-то наверняка укрылись где-нибудь в безопасном месте.

— Может, они в сарае, в глубине сада, — бормочет работник. — А вода…

Тут к ним подходит мосье Ом и берет бразды правления в свои руки.

— Воду мы в любом случае из колодца брать не можем — он же зацементирован чуть ниже края. Я на днях приказал установить электрический насос, который качает воду в резервуар, где…

— Который качал… — поправил его папа. — Резервуар, скажете тоже! Да этот чайник уже давно весь выкипел. Где тут какой-нибудь водоем?

— Тут есть пруд позади, с другой стороны сада, — отвечает работник.

— Сколько метров?

— Почем я знаю? Может, двести.

— Ладно.

Папа медленно проводит руками по войлочному затылку — значит, размышляет. Раленг, вконец выбитый из колеи, неспособный принять какое-либо решение, все больше стушевывается.

— Какая красота! — повторяет мосье Ом, думая совсем не о деле, а о зрелище.

Люди шаг за шагом отступают все дальше, преследуемые внезапными атаками летящих кусочков угля, всем сердцем надеясь услышать приказ к отступлению. Но хорошо известно, что папа никогда этого не сделает, что он попытается что-нибудь предпринять. Не важно что — что-нибудь. И они правы. Папа распрямляется, бежит к мотопомпе и сам снимает шланг с крючка.

— Люсьен, отгони грузовичок подальше, — решительно командует он. — А то еще загорится. Ты, Дагут, и Бессон с Юрбэном тащите насос. Нападем на огонь сзади, а воду возьмем из пруда.

— А как же мы туда попадем-то? — осведомился Бессон. — В обход небось не пройдешь.

— А вы идите полями. Да не забудьте клещи! Если наткнетесь на проволоку, режьте ее.

Неужели он так и не взглянет на меня, на мосье Ома, на Раленга, так ничего нам и не поручит? Считая ненужным определять свою собственную роль, отец кидается вперед.

— Отходите в глубину сада, — не оборачиваясь, добавляет он.

— А ты-то куда? — кричит Раленг.

— Проверить, нет ли кого внутри!

— Стой, папа! Ты с ума сошел!

Я готова уже броситься за ним. Но мосье Ом удерживает меня за руку. Папа устремляется в самое пекло, однако не переходит линии огня. Его глаз безошибочно уловил то, чего не увидели другие: низкое окно жилого дома, выходящее наружу, не плюется языками пламени. Добежав до крайней точки, где еще можно стоять без риска свариться заживо, отец падает, ползком добирается до подножия стены и, пользуясь ее защитой, подбирается к окну. Поднявшись на ноги, он хватается за опорную перекладину, подтягивается и тремя ударами ноги пролагает себе путь внутрь.