Божена Немцова - В замке и около замка Страница 7

— Святой Мартин знает, за что дает плащ,— усмехнулся добрый портной.

Мать сама одела ребенка и с помощью девочек уложила его в гробик. Принесли с луга цветов и обложил ими младенца. Иоганка побежала домой за образками, Доротка, сняв с шеи медный крестик, вложила его в сжатые ручки малютки. Поток материнских слез омыл тельце, пока гроб не накрыли крышкой. Дети и женщины с насыпи пришли посмотреть на покойника, а вечером Сикора сам отнес мертвого ребенка в часовню. Караскова с Boйтехом шли вместе с ним.

На кладбище у ограды была могила, на ней зеленел мускат и цвели фиалки — это была могила мужа Карасковой. Когда-то, в более счастливые для нее времена, эти цветы украшали ее комнату, а потом она посадила их сюда, как памятник на могилу своих былых радостей. Бедная женщина, отнеся ребенка в часовню, возвратилась, разбитая физически и душевно, и упала на землю у могилы. Сикора с Вавржинеком ушел обратно в сад, его жена подошла к рыдающей женщине и очень ласково сказала ей:

— Идем, милая, идем со мной, отдохните у нас, вам это необходимо. Видите там, в углу, ограду: это мои пять могилок. Я знаю, что это такое, но на все воля божья. Пойдем! Войтех, возьми маму за руку!

Войтех послушался, и Караскова волей-неволей пошла с ними на вал, в домик Сикоры. Жена портного тотчас же приготовила им на ужин суп. Караскова не могла есть, жалуясь на боль в желудке.

— Это у вас от горя; подождите, я сварю вам мятный корень, после него боль пройдет. Пойдите полежите.

Караскова послушалась совета. Она выпила отвар, и жена портного отвела ее в каморку, где на полатях было постелено чистое белье. Несчастная Катержина не знала, как благодарить ее. А Войтех ел суп и рассказывал об Иозефеке, о том, как был в замке и что ему там дали.

— Вот видишь, мальчик: когда хуже всего, помощь ближе всего,— сказала ему жена Сикоры.—Повсюду есть добрые люди, но человек должен уметь разглядеть их; случайно их не встретишь. Вы могли бы и раньше ночевать у меня, если бы твоя мама догадалась прийти. А я никуда не хожу и ничего не знаю. Ну, теперь бог даст, вам будет легче; если бы у вас было на кусок хлеба, вы бы быстро поправились.

Успокоенный Войтех ушел спать; когда он помолился и лег на чистую постель рядом с матерью, он порывисто прижался к ней и с удовольствием вытянулся. Они давно не спали на такой постели, перинки для укрывания у них не было, сохранилась только одна старенькая для Иозефека. Войтех и мать ложились обычно одетыми: во-первых, потому, что так было теплее, а во-вторых, оттого, что им чаще приходилось спать вповалку с другими людьми. Караскову особенно мучило то, что она ни утром, ни вечером не могла помолиться в тишине, что ей всегда приходилось быть на людях.

— Мне больше всего жаль, мамочка,— сказал Войтех,— что Иозефек не попробовал ничего из хорошей пищи и умер, бедняжка, видно, от голода.

— Теперь у него большие радости, и он не завидует нам, сынок,— тихо ответила мать.— Он теперь у отца, на небе, и, наверное, позовет за собой и мать: у него был приоткрытый правый глазок, как у отца. Говорят, это значит, что он позовет кого-то за собой.

— Ах, мамочка, лучше бы и мне умереть с вами, что я буду делать один? — заплакал Войтех и, обняв мать за шею, прижался к ней.

— На то воля божья, Войтишек. Если я умру, бог позаботится о тебе и пошлет людей, которые будут любить тебя, как я.

— Ах, я не хочу, мамочка, я умру вместе с вами; никто не будет любить меня так, как вы.

— Молчи, сынок, мы не смеем роптать на бога. Я уже достаточно согрешила тем, что накликаю на себя смерть,— сказала мать и, поцеловав мальчика в лоб, погладила его по щеке.

Но Войтех не мог успокоиться; он спрашивал мать, что у нее болит; для того чтобы он заснул, она сказала, что хорошо себя чувствует, но мальчик никак не мог сомкнуть глаз, ему нужно было рассказать, чем его угощала жена Сикоры,— хотелось развеселить мать. Он уговаривал ее не беспокоиться: и для них настанут лучшие времена, и она будет здорова.

Утром, едва рассвело, Сикора пошел будить Вавржинека, чтобы тот сменил его, так как ночью портной сторожил сад и теперь хотел отдохнуть. Вавржинек встал. Не успел портной лечь, как прибежала из города перепуганная Иоганка.

— Папочка! — кричала она еще издали.— Идите, идите домой, Караскова умирает, а мама не знает, что делать.

— Эх, куча раков! Что с ней случилось? — заторопился старик и, быстро надев куртку, побежал с дочерью домой. По дороге Иоганка рассказала, что ночью пришел в комнату с плачем Войтех и сказал, что его матери очень плохо и он не знает, что с ней. Жена Сикоры пошла к ней в каморку. Караскова была совсем холодная и не могла говорить. Послали за пастором. Когда он пришел, нужно было позвать и доктора.

— А что сказал доктор? — задыхаясь, спросил портной.

— Что помочь ей нельзя, у нее та самая болезнь, которая сейчас везде свирепствует.

— Сохрани нас бог! — вздохнул Сикора.

Когда они дошли до дома, оттуда как раз вышел доктор. Жена Сикоры провожала его.

— Ну как? — спросил его портной.

— Уже отошла, бедная! — воскликнула жена Сикоры.

— Отмучилась! Только, смотрите, отнесите поскорее труп в мертвецкую, хорошенько проветрите квартиру и, если возможно, не спите несколько ночей в каморке. У Карасковой была холера;[8] но вы можете не опасаться, что она непременно будет и у вас,— добавил доктор.

— Все мы в руке божьей, господин доктор! — сказал Сикора.

В это время из комнаты вышли дети, а Войтех хотел пробраться в каморку. Жена Сикоры не пускала его, говоря, что мать спит. Услышав это, мальчик подошел к доктору и озабоченно спросил, может ли случиться, что мать останется жива. Доктор повернулся, положил руку на его голову и сочувственно произнес:

— Бедняжка!

Мальчик переводил взгляд с одного на другого, затем, плача и повторяя, что он хочет видеть мамочку, бросился в каморку; но жена Сикоры обняла его обеими руками.

— Молчи, Войтечек, ты должен радоваться за мамочку, что кончились ее мучения. Она никогда не выздоровела бы. Теперь она на небе. Успокойся. Если будешь слушаться меня так же, как слушался ее, то я буду любить тебя так же, как она,— утешала его добрая женщина.

— Куда вы хотите его отдать? — спросил доктор.

— Моя старуха права, куча раков! Если мы кормим пятерых, то, даст бог, прокормим и шестого. Мы оставим его у себя, господин доктор.

— Придите, пожалуйста, завтра ко мне,— проговорил доктор и, низко поклонившись портному, ушел.

На следующий день, под вечер, похоронили Караскову и ее ребенка. Их положили в одну могилу, рядом с Карасеком.

Похороны бедняков бывают скромны. Священник окропил могилу святой водой, могильщик с Сикорой опустили гроб, а семья портного и несколько батрачек помолились над могилой. Бедняжку Войтеха словно ножом в сердце ударили, когда он первый бросил в могилу матери три горсти глины и услышал, как твердые комья глухо ударились о гроб. Ему было так тяжело, что он предпочел бы сам лечь в эту могилу.

Капеллан и доктор помогли Сикоре похоронить Караскову. Кроме того, когда портной пришел к доктору, тот обещал ежемесячно давать ему деньги на содержание мальчика, чтобы как следует воспитать его.

— Я бы взял Войтеха к себе, но я холостяк и мало бываю дома; у вас за ним будет лучший надзор,— добавил добросердечный доктор, которого при всей его воспитанности недолюбливали состоятельные горожане, в особенности за то, что он не льстил, не целовал им рук и говорил всем правду в глаза. Его называли грубияном.

5

На следующий день после похорон Карасковой по городу разнеслась страшная весть: «У нас холера!»

— Кто умер? Кто умер? Сколько умерло? — спрашивали все друг друга.

— Вчера похоронили Караскову с ребенком, старуха Шафранкова была на похоронах, а сегодня она уже умерла. И старая Дорота расхворалась. В усадьбе Заврталовых сегодня слегли две батрачки.

Так говорили везде. Богачей охватил страх.

— Я уже говорил вам,— сказал один из состоятельных обывателей другому,— если у нас появится эта болезнь, то виновата будет чернь. Что им ни говори, все равно не послушают. Они едят, что попадет под руку, каморок своих не проветривают, куда ни заглянешь — грязь; как же может быть иначе?

— Только скажи им что-нибудь, тотчас один ответ: «Платите нам больше, будем лучше жить». Это нахальная, продувная шайка; они даже не стесняются говорить вам все это прямо в глаза. Я делаю, что могу, я и зимой давал им работу, чтобы они не умерли с голоду, и вот вам благодарность. Протяните им палец, они вцепятся в руку.

— Я это знаю, господин Чмухалек. Сделайте черту добро, он вас пеклом отблагодарит. Бездонную бочку водой не наполнишь. Времена сейчас трудные, жизнь дорога, а цены на хлеб не поднимаются, а падают. Скверная штука, я ожидал более высоких цен и думаю, что сглупил.