Любовь Овсянникова - Вершинные люди Страница 7
- Категория: Проза / Классическая проза
- Автор: Любовь Овсянникова
- Год выпуска: -
- ISBN: нет данных
- Издательство: -
- Страниц: 75
- Добавлено: 2018-12-13 02:57:23
Любовь Овсянникова - Вершинные люди краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Любовь Овсянникова - Вершинные люди» бесплатно полную версию:В новой книге из цикла «Когда былого мало» автор показывает интересно прожитую жизнь любознательного человека, «путь, пройденный по земле от первых дней и посейчас». Оглядываясь, она пытается пересмотреть его. Говоря ее же словами — «так подвергаются переоценке и живот, и житие, и жизнь…»Это некое подобие «Тропика Рака», только на наш лад и нашего времени, это щедро отданный потомкам опыт, и в частности — опыт выживания в период перехода от социализма и перестройки к тому, что мы имеем сейчас.
Любовь Овсянникова - Вершинные люди читать онлайн бесплатно
На следующий год дивная Лала, уникально сочетающая вышеперечисленные качества, которым мог позавидовать кое-кто из людей, с тем бесценным, что человек давно потерял, — степень родства с природой, ибо она все сокровенное укрывала от лишних глаз, — снесла кладку в более экзотичном месте, чем картофельные заросли. Не знаю, не знаю, возможно, ни в ком нет так много добродетелей, чтобы затмить недостатки. У Лалы, как оказалось, была притуплена способность учитывать фактор риска. Эта необыкновенная курочка жила напропалую, и ей безумно повезло, что она появилась на свет именно в нашем курятнике, где ее заметили и выдали полный карт-бланш на все куриные проделки, иначе не сносить бы ей головы.
Но до поры до времени мы, конечно, об этом сами не знали.
— Надо присмотреть, где Лала снесет кладку в этом году, — то ли распорядилась, то ли попросила мама, когда снова блеснуло солнышко и куры дружно запели, изъявляя желание пуститься в любовные приключения.
В самом деле, до чего же рискованное и легкомысленное это дело: долго и восторженно кричать «куд-куда, куд-куда», извещая врагов и недругов о снесении яйца! Не зря кур, в общем-то, неглупых созданий, называют дурами. И петухи не лучше — они громко вторят своим подругам, правда, после того, как яйцо появляется на свет. Именно потому, что Лалочка не была дурой в курином понимании этого слова и не кричала перед тем, как снести яйцо, я выявить, где она присмотрела место под кладку, не смогла.
Не скажу, что я глаз с нее не спускала, если бы так было, то мне удалось бы уследить за ее маневрами, но я добросовестно наведывалась на хозяйственный двор, где неслись куры, всякий раз, как слышала «куд-куда».
— Мама, а может такое быть, чтобы курица неслась через год?
— Наверное, но до сих пор я о таком не слышала, — призналась мама с некоторой долей замешательства: а вдруг такое действительно бывает.
— Значит наша Лалочка — превратилась в курия, — решила я. — Поэтому и выросла такой большой.
С моей стороны это была не просто измена, это был приговор. Ради чего же тогда держать ее, если яйца она нести не может и цыплят высиживать больше не хочет? И кур топтать после такого превращения — тоже не гожа! Свой незабвенный подвиг Лала совершила в позапрошлом году, помогла своей мамашке высидеть и выгулять второй выводок, через год вывела один свой выводок, — помните, в картофельной ботве? — а теперь и в суп пора. А что было тому виной? Моя халатность, неспособность присмотреть за одной умной курочкой. Мама сразу это поняла.
— Ты свой промах на Лалу не списывай. Она нормальная курица, но умная.
Лето разгоралось. Отцвели сады, отшумели первые дождички — грозовые, обильные, поспешно стекающие по нашей Степной улице в Осокоревку. Пришел зной и безветрие — то, что способствует созреванию фруктов и ягод. Я беспощадно обносила зеленые абрикосы, причем начала с той поры, когда у них и косточка еще не сформировалась: осторожно разламывала ногтями сочную завязь, вынимала и выбрасывала белый мешочек с капелькой будущего ядрышка и съедала хрустящую кисленькую мякоть. Ничто меня не останавливало: ни предостережение взрослых, что у меня живот будет болеть, ни то, что не останется абрикос для папы, который их очень любил. Положение спасала шелковица.
Кроме прозаической шелковицы с ее привычными — хоть и желанными! — ягодами, было еще одно притягательное для меня место — малинник на Людином огороде, где иногда — и это было праздником — нам позволялось «попастись». Ну, это я о себе говорю. Может, моей подруге и чаще выпадал такой праздник, ибо ее же никто на привязи не держал, и в свой огород она всегда могла попасть. Конечно, чего греха таить, подруга для меня не скупилась. Частенько приглашала тайком от бабушки Федоры полакомиться созревшими и не совсем созревшими ягодками, для чего нам приходилось ползать вокруг разросшегося куста на четвереньках, чтобы торчащие головы не выдавали наглого воровства. А по-другому назвать неплановое «выклевывание» малины не получалось — бабушка Федора трепетно ждала пика малинового сезона, чтобы набрать ягод для лечебного варенья. А мы?
Конечно, я, как птичка божья, интуитивно предчувствовала, когда, в какой день и час может произойти желанное чудо созревания новой порции ягод, и не упускала случая явиться к подруге как раз вовремя. Но именно в тот день — странное стечение — несколько опоздала, хотя и пришла как нельзя более кстати. Ягоды уже были собраны собственноручно бабушкой, и теперь она готовила надворную плиту к растопке, чтобы варить варенье. Считалось, что варенье, сваренное на маленьком костре под сложенными камнями или на такой вот плите, — целебнее и ароматнее, чем во всех остальных случаях. Несмотря на наличие примусов и керогазов, эту традицию нарушать не полагалось.
— Подержи, — подала мне бабушка Федора медный тазик, приступая к делу.
Благоговейно, как перед зажжением лампадки, она открыла дверцу топки, подула несколько раз на солому, уложенную под дровами, и чиркнула спичкой. Огонь занялся сразу, мгновенно заполнив все пространство горнила. И вдруг из пляшущего красного зева вырвался огненный шар, забился, захлопал искрящимися языками и, громко закричав, начал кататься и прыгать по земле. Ко-ко-ко! — неслось от этого адского явления.
Медный тазик, вывалившись из моих рук, запрыгав вокруг живого орущего клубка, загремев пустыми боками, дополнил явление сущего ада. Пока бабушка автоматически закрывала дверцу плиты, я пришла в себя и кинула на огненный клубок рогожный лантух — мешок, в котором была принесена солома для растопки. Каково же было мое удивление, когда, сбив пламя и убрав мешок, я обнаружила под ним живую и здоровую Лалу, зло оглядывающуюся по сторонам и издающую звонкий скрип угрозы.
— Лалочка! — я кинулась к ней, но наша умничка прянула от меня с обидой, а затем и совсем убежала домой.
— Как, это опять ваша Лала? — бабушка теребила передник и не находила слов.
— Любит она ваш двор, — оправдывалась я, потому что бабушка Федора была в сильном испуге от случившегося.
— Я подумала, что туда кошку нечистый занес. Стой, — начала приходить в себя бабушка, — так это она тут гнездо себе сделала? Людка, подай сапку! — крикнула она моей подруге, намертво врывшейся в землю.
Дрова не успели разгореться, а солома как раз прогорала, когда бабушка вывалила все это на землю. Затоптав искры, она сняла кольца той конфорки, что располагалась ближе к дымоходу, и запустила под него руку.
— Так и есть! — бабушка Федора подкинула на руке коричневый от закопченности шарик. — Горячее! Неужели с цыпленком? Она в тревоге принялась очищать его.
Яйцо оказалось сваренным вкрутую, вернее, запекшимся вкрутую, и на понюшку совсем свежим. Первой дегустировала печеные яйца бабушка, обильно посыпая их солью.
— Ничего, — дала оценку. — Можно есть, берите, детки.
Восемнадцать яиц лежало в ее фартуке, источая запах, от которого текли слюнки. Мы ели их без хлеба, и вкуснее того неожиданного угощения от Лалы я ничего больше не помню.
Марио Ланца и Франциско Гойя
Наступила ранняя осень: теплая, пригожая. Дождей не было, но утренние туманы увлажняли землю достаточно, чтобы в воздухе не витала пыль — бич мой и степей. Давно уже мы выкопали картофель и лук, собрали тыквы, отсохшие от пожухлой ботвы, выломали кукурузные початки, срезали головки подсолнухов. Наш огород зиял рытвинами и стоял покинутый, щетинясь сухими остатками растений. Лишь по его углам зеленели латки свеклы и капусты, да шелестела на ветру дозревающая фасоль. Но вот пришел и их черед.
Только что начался новый учебный год. С этим у нас всегда связывалось окончание лета и наступление зимы. И то, что зима не наступала тотчас после первого школьного звонка, нами инстинктивно воспринималось как проявление инерции лета. Вся осень — это юз, которым лето въезжает в зиму. По детской неискушенности мы еще не различали полутонов как в жизни людей, так и в жизни природы. Да и что означает само слово «полутон» толком не знали. Семь цветов радуги, вытекающих из того, что «каждый охотник желает знать, где сидят фазаны», казались нам верхом незыблемости и постоянства. И всякие там «индиго» и «электрик», «терракота» и «бирюза» воспринимались как желание людей поумничать на пустом месте.
Также дело обстояло и с временами года: их было два — тепло и холод. Тепло — это лето, а холод — зима, что было равнозначно тому, что тепло — это каникулы, а холод — учеба в школе. Вот от этих ассоциаций и исчезла осень, превращаясь в эпилог лета, в силу своей огромности медленно уступающего место зиме — долгой, темной, трудовой.
Весна воспринималась оптимистичнее. Прелюдия лета, она пролетала, как все прекрасное, быстро и незаметно, то есть она была короткой дорогой в долгое лето, хоть нам его всегда было мало, всегда не хватало. Дни прибывали, достигая апогея как раз тогда, когда память о школе совсем остывала. Когда есть много света и солнца, такую пору не назовешь темной. Верно?
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.