Тобайас Смоллет - Приключения Родрика Рэндома Страница 8

Сэр, сим довожу до вашего сведения, что я покинул военный корабль „Гром“, будучи принужден отклониться от прямого курса ввиду того, что убил моего капитана, совершив это по чести на берегу мыса Тиберун{9}, на острове Испаньола{10}, приняв сначала его пулю и вернув оную, каковая и пронзила его насквозь. Точно так я поступил бы и с наилучшим человеком, который когда-либо шагал между носом и кормой, буде он ударил бы меня, как ударил капитан Оукем. Благодарение богу, я в безопасности, находясь среди французов, которые очень учтивы, хотя я и не знаю их тарабарского языка. И я надеюсь быть в ближайшее время оправданным, вопреки всем важным друзьям и парламентским связям капитана, так как я послал моему лендлорду отчет обо всем этом деле с указанием широты и долготы, где произошло столкновение, и притом выразил желание, чтобы он изложил все сие его величеству, который (да благословит его бог) не попустит честного моряка потерпеть незаслуженную обиду.

Искренний мой привет вашей супруге, остаюсь вашим другом и слугой

Дорогой Рори, не сокрушайся о моем несчастье, но памятуй, мой мальчик, о своих занятиях. У меня нет денег для посылки тебе, но что за беда? Мистер Пошн позаботится о тебе во имя любви, которую питает ко мне, и благодаря ему ты ни в чем не будешь нуждаться, и, как бы трудно мне ни пришлось, я когда-нибудь с ним все-таки расплачусь. Больше пока ничего, но остаюсь с почтением

твой дядя и слуга до самой смерти

Как только я прочел это письмо, отправленное, так же как и первое, из порта Луис{11} на Испаньоле, аптекарь, покачивая головой, сказал:

— Я очень уважаю мистера Баулинга, это верно, и охотно согласился бы, но теперь тяжелые времена. Денег теперь нигде не добудешь, полагаю, они все провалились сквозь землю. Вдобавок я и так уже поиздержался: кормил вас с начала месяца, а не получил за это и шестипенсовика, и одному богу известно, получу ли когда-нибудь, потому что, как я разумею, дяде вашему придется туго. Я уже раньше думал вас предупредить, так как ваша комната нужна мне для нового ученика, который с часу на час должен приехать из деревни. Вот я и хочу, чтобы вы на этой же неделе подыскали себе другое помещение.

Негодование, вызванное этой речью, придало мне сил перенести сей поворот фортуны и заявить ему, что я презираю его гнусное себялюбие и скорей предпочту умереть с голоду, чем быть обязанным ему хотя бы еще одним обедом. Затем из моих карманных денег я заплатил ему все, что был должен, до последнего фартинга и заверил его, что больше ни одной ночи не буду спать под его кровом. После этого я удалился в бешенстве и печали, не ведая, где искать пристанища, ибо не было у меня ни одного друга, который мог бы прийти мне на помощь, а в кошельке оставалось только три шиллинга. Я предавался бешенству в течение нескольких минут, а затем пошел и снял комнату за шиллинг шесть пенсов в неделю, которые я вынужден был заплатить вперед, прежде чем хозяин согласился впустить меня.

Я перенес туда мои пожитки, а на следующее утро встал с намерением просить совета и помощи у человека, который всегда был щедр на ласковые слова и частенько предлагал дружескую помощь, когда я нимало в ней не нуждался. Он принял меня со всегдашним своим радушием и настоял на том, чтобы я позавтракал с ним, — любезность, от которой я счел неуместным отказаться. Когда я поведал ему о цели моего посещения, он показался мне крайне огорченным, и я заключил, что он потрясен моим печальным положением, и счел его человеком весьма отзывчивым и благожелательным. Недолго оставлял он меня в заблуждении, оправившись от замешательства, он сообщил мне, что сокрушается о моем несчастье и хотел бы знать, что произошло между моим квартирным хозяином, мистером Пошном, и мною. Я передал ему разговор между нами, но когда я повторил мой ответ на недостойные речи Пошна, а именно сказал, что я покидаю его дом, мой друг притворился удивленным и воскликнул:

— Может ли быть, что вы так дурно обошлись с человеком, который всегда был так добр к вам!

Если его удивление было притворным, то мое отнюдь нет, и с жаром я дал ему понять, что не воображал даже, как он может быть столь безрассудным, чтобы защищать негодяя, которого следовало бы изгнать из любого общества. Благодаря моему волнению он обрел желаемое им превосходство надо мной, и наш разговор, после долгих препирательств, привел к тому, что он выразил желание никогда не видеть меня в своем доме; против этого желания я не возражал, заявив ему, что, будь я раньше столь же хорошо знаком с его взглядами, сколь знаком теперь, у него никогда не было бы повода обратиться ко мне с этой просьбой. Так мы и расстались.

На обратном пути я встретил моего приятеля сквайра Гауки, которого отец не так давно прислал в город, чтобы тот преуспел в письме, танцах, фехтовании и в других занятиях, бывших тогда в моде. Со дня моего приезда я поддерживал с ним наши прежние близкие отношения, а потому не постеснялся осведомить его о моем плачевном положении и попросить необходимую сумму денег на самые насущные нужды. В ответ на это он вытащил пригоршню полупенни с одним-двумя шиллингами среди них и поклялся, что у него ничего не осталось в кармане впредь до следующей получки, так как он проиграл вчера вечером на биллиарде большую часть своих карманных денег. Хотя легко можно допустить, что это заявление было вполне правдиво, но я все же был крайне удручен его равнодушием, потому что он не выразил мне никакого сочувствия в моем несчастье и никакого желания помочь мне в беде; не сказав ни слова, я покинул его. Но когда я потом узнал, что он был тем самым человеком, который раньше отдал меня в жертву злобным моим кузинам, а теперь оповестил их о моей напасти, чем вызвал у них восторг и ликование, я мысленно решил призвать его к ответу. С такой целью я взял взаймы шпагу и написал вызов, назначив ему час и место для встречи, чтобы иметь возможность ценой крови наказать его за вероломство.

Он принял вызов; я отправился на место встречи, хотя и питал к ней изрядное отвращение, от чего не раз по пути бросало меня в холодный пот; но стремление отомстить, позор, который повлекло бы отступление, и надежда на победу — все вместе разогнало недостойные мужчины симптомы трусости, и я явился на место встречи в достойном виде. Там я ждал целый час сверх назначенного срока и не без удовольствия убедился, что Гауки не намерен встретиться со мной, ибо мне таким образом представился случай разоблачить его малодушие, доказать свою собственную храбрость и, не опасаясь никаких последствий, хорошенько поколотить его, где бы мне ни довелось его найти. Возбужденный этими соображениями, начисто развеявшими все мысли о моей беде, я прямехонько отправился в дом Гауки, где мне сообщили о его стремительном бегстве в деревню, куда он выехал меньше чем через час после получения моей записки. И я был настолько тщеславен, что напечатал всю историю в газете, хотя мне и пришлось продать меньше чем за полцены моему квартирному хозяину обшитую золотым галуном шляпу, чтобы заплатить газете и покрыть расходы на свое содержание.

Глава VII

Когда улеглось мое раздражение, а мое тщеславие было утолено, я увидел, что обречен всем ужасам крайней нужды и люди избегают меня как существо иной породы или, вернее, как одинокое создание, отнюдь не предусмотренное планами провидения и лишенное его защиты. Мое отчаяние довело меня чуть ли не до полного отупения, когда в один прекрасный день мне сказали, что какой-то джентльмен хочет повидаться со мной в одном трактире, куда я немедленно отправился, и был представлен некоему мистеру Ланчелоту Крэбу, городскому лекарю, распивавшему вместе с двумя другими так называемый поп-ин — напиток, приготовляемый из полутора кварт бренди и кварты слабого пива. Прежде чем поведать о причине этого приглашения, мне кажется, я угожу читателю, ежели опишу джентльмена, пославшего за мной, и сообщу о некоторых чертах его нрава и поведения, которые могли бы осветить последующие события и объяснить его отношение ко мне.

Этому члену факультета было пятьдесят лет, росту он был пять футов, а в талии — десять; лицо его было широко, как полная луна, а цветом походило на ягоду тутового дерева; нос его, имевший сходство с пороховницей, распух до чудовищных размеров и сплошь был усеян прыщами; его серые глазки отражали лучи света столь косо, что когда он смотрел вам прямо в лицо, казалось, будто он любуется пряжкой на своем башмаке. Давно уже он питал неугасимую ненависть к Пошну, который, хотя был моложе его, но преуспел больше и однажды умудрился вылечить больного, чем опроверг диагноз и посрамил упомянутого Крэба. Эта вражда, почти улаженная в свое время благодаря вмешательству и стараниям друзей, вспыхнула снова, уже непримиримая по вине жен обоих противников, которые, встретившись случайно на крестинах, затеяли спор о старшинстве, перешли от ругательств к драке, и только с большим трудом кумушки помешали им превратить радостное событие в скорбное зрелище.