Герман Мелвилл - Белый Бушлат Страница 8

Опять же полдень для нас, военных моряков, самое естественное время для обеда, ибо в этот момент все часы, которые мы изобрели, достигают своей конечной точки. Дальше двенадцати они не идут — круг начинается сначала. Нет сомнения, что Адам и Ева обедали в полдень, равно как и патриарх Авраам [60] среди стад своих и древний Иов [61] с косцами и жнецами со своих земель в стране Уц [62]; и даже сам старик Ной [63] в своем ковчеге, должно быть, отправлялся обедать со всем своим плавучим семейством и домашней живностью, лишь только отбивали восемь склянок.

Но хоть этот допотопный обеденный час и отвергается современными коммодорами и командирами, он все еще сохраняется для людей, находящихся под их началом. Немало разумных вещей, изгнанных высшим светом, находят себе пристанище в простонародье.

Некоторые коммодоры пристально следят за тем, чтобы ни один человек на корабле не осмелился обедать после того, как его, коммодора, десерт убрали со стола. Даже командир корабля. Мне передавали из надежных источников, что однажды какой-то командир дерзнул пообедать в пять часов, в то время как коммодору обед подавали в четыре. На следующий день, как рассказывают, этот командир получил частную записку, после которой стал садиться за стол в половине четвертого.

Хотя людям и не приходится жаловаться на час обеда, однако у них есть достаточно оснований взбунтоваться против возмутительных часов, положенных для завтрака и ужина.

Восемь часов — завтрак, двенадцать — обед, четыре — ужин. И только. Никаких вторых завтраков, никаких холодных закусок. Из-за такого расписания и отчасти из-за того, что в походе одна вахта садится за стол перед другой, вся еда за сутки сгружается в промежутке времени, не достигающем порой и трети суток. Шестнадцать убийственных часов проходит между ужином и завтраком, и в них для одной из вахт входят восемь часов, проведенных на палубе! Это варварство. Любой врач согласится со мной. Подумать только! Не успел коммодор сесть обедать, как вы уже отужинали. А в высоких широтах летом вы в последний раз вкушаете пищу за пять часов, а то и больше, до того как стемнеет!

Господин морской министр! Обращаюсь к вам от имени людей, вмешайтесь вы в это дело. Сколько раз я, грот-марсовой, утром штормового дня чувствовал себя совершенно обессиленным как раз в тот момент, когда от меня требовалось величайшее напряжение — и все из-за этих несуразных сроков распределения казенного питания в походе. Просим вас, господин министр, не поддавайтесь в этом вопросе влиянию досточтимой коллегии коммодоров, кои без сомнения станут вам доказывать, что восемь, двенадцать и четыре самое подходящее время кормить людей, ибо именно в это время происходит смена вахт. Хотя означенное расписание более удобно для офицеров и выглядит весьма аккуратно и чрезвычайно привлекательно на бумаге, оно явно вредит здоровью команды, а в военное время приводит к еще более серьезным последствиям для всей страны. Если произвести соответствующее исследование, быть может, выяснится, что всякий раз как корабли держав, на которых было принято помянутое расписание, встречались с неприятелем ночью, они почти всегда были биты, конечно, в тех случаях, когда команду неприятеля кормили в разумные часы, причем причину поражения первых надлежит усматривать исключительно в том, что люди сражались на голодный желудок, между тем как у противника желудок был полным.

VIII

Параллель между Шкимушкой и Шалым Джеком

Разобрав главнейшие подразделения военного корабля, обратимся теперь к специальностям и начнем с двух лейтенантов — лордов и дворян, членов палаты пэров — кают-компании. На корабле молодых лейтенантов было несколько, но по этим двум, представляющим полярные противоположности характеров, встречающихся среди офицерского сословия, можно вывести и природу прочих лейтенантов на «Неверсинке».

Один из этих шканцевых лордов ходил у матросов под кличкой Шкимушки; прозвище сие, ими самими выдуманное, должно было выразить природу этого человека, в чем оно и успело.

На фрегатах и на всех больших кораблях, когда выбирают якорь, груз якорной цепи принимает на себя толстый трос под названием кабаляринг, кольцом оборачивающийся вокруг барабана шпиля. Благодаря этому приспособлению якорь может быть поднят, причем не нужно обносить грязную и грузную якорную цепь на шпиль. По мере того как цепь поступает в клюз, нужно сделать так, чтобы она сохраняла связь с оборачивающимся вокруг шпиля кабалярингом. Для этого служит линь, которым можно быстро связать их вместе. Линь этот и называется шкимушкой. Что могло бы лучше подойти для данной цели? Это тонкий, сужающийся, не ссученный конец, изготовленный с особой тщательностью, исключительно гибкий и способный змеиться вокруг якорной цепи и кабаляринга наподобие изящной рептилии, обвившей сплетенные виноградные лозы. И впрямь, Шкимушка точный образ и символ высокого, изящного, гибкого и извивающегося щеголя. Таково происхождение клички, которую матросы пришпилили к лейтенанту.

Из какого океанского алькова, из какой русалочьей галантерейной лавки вынырнул ты, Шкимушка, обладатель деликатной талии и томных ланит? Какая бесчувственная мачеха обрекла тебя на то, чтобы ты растрачивал впустую в соленом морском воздухе изысканный аромат?

Не ты ли, Шкимушка, отправляясь в заграничный поход, захватил с собой театральный бинокль и, подходя к мысу Горн, рассматривал в него острова Отшельника [64]? Не ты ли додумался предложить командиру корабля во время шторма, в момент, когда убирали паруса, накапать в их рубашки несколько капель лавандового масла, дабы, когда их снова поставят, обоняние не было оскорблено их затхлым запахом? Заметь, я не утверждаю, что это был именно ты, я только почтительно осведомляюсь.

На языке ясной прозы Шкимушка принадлежал к тем офицерам, которые избрали себе морскую карьеру вследствие того, что в юности пленились видом ладно сидящего морского мундира. Он полагал, что если офицер хорошо одевается и изыскан в обхождении, этим он вполне поддерживает честь своего флага и обессмертит портного, потрудившегося над созданием его облика. Немало молодых людей терпело крушение на этом рифе. Ибо на шканцах фрегата недостаточно красоваться в сюртуке от Штульца [65]; недостаточно быть прекрасно оснащенным штрипками и подтяжками; недостаточно лелеять сладостные воспоминания о Лаурах и Матильдах. Жизнь моряка груба и сурова, и из того, кто неспособен в значительной степени перевоплотиться в простого матроса, никогда офицера не выйдет. Зарубите себе это на носу, все жаждущие облачиться в морскую форму. Прежде чем добиваться производства, засуньте руку по локоть в смолу, а потом скажите, по вкусу ли вам это пришлось. Будьте готовы к тропическим шквалам при безоблачном небе, жестоким штормам и тайфунам. Почитайте отчеты Байрона и Блая [66]; проникнитесь историей английского фрегата «Альцеста» [67] и французского «Медуза» [68]. Хотя вам и придется время от времени сходить на берег в Кадисе или Палермо, помните, что за каждый день, проведенный среди апельсинов и дам, вам придется выстрадать долгие месяцы дождей и штормов.

Все это и пришлось испытать Шкимушке. Но с бесстрашной изнеженностью истинного денди он все еще продолжал лить одеколон в свою ванну и сморкаться в обшитые кружевом платки наперекор разъяренным стихиям. Увы! Шкимушка, вывести из тебя этот лавандовый дух не было никакой возможности.

При всем том Шкимушка был отнюдь не глуп. Теоретически он в своей профессии разбирался великолепно. Но знание голой теории составляет лишь тысячную долю того, что потребно моряку. Решая отвлеченные задачи у себя в каюте, ты корабля не спасешь, делается это на палубе.

Сознавая свои слабые стороны, Шкимушка никогда не брался за рупор — отличительную принадлежность вахтенного офицера — без дрожи в губах и вопросительного взгляда в сторону ветра. Он всегда охотно выслушивал суждения почтенных тритонов — старших рулевых о возможности шторма и часто внимал их совету убрать паруса или, напротив, прибавить их — малейшие любезные указания по этой части он принимал с благодарностью. Иной раз, когда Север глядел особенно хмуро, всякими льстивыми уговорами он пытался продлить пребывание на вахте своего предшественника, несмотря на то, что срок сменить его давно наступил. Но в хорошую устойчивую погоду, когда командир имел обыкновение выходить из салона, Шкимушка неутомимо мерил полуют широким, уверенным шагом и обращал взор горé с самой нарочитой добросовестностью.