Джордж Макдональд - Сэр Гибби Страница 8

Все собравшиеся, как и миссис Кроул, называли Гэлбрайта сэром Джорджем, и он принимал этот титул с заметным, но негорделивым достоинством. Ведь если не весь город, то, по крайней мере, его лучшие адвокаты знали, что Джордж Гэлбрайт является настоящим баронетом по прямой линии, а титул был дарован его семье королём Иаковом шестым.

Огонь весело плясал в камине, и по мере того, как чайник несколько раз путешествовал к столу и обратно, атмосфера в гостиной понемногу оживлялась. То и дело слышались какие — то истории, часто без начала и конца, но принимали их на ура. Кое — кто начинал слезливо — сентиментальные воспоминания, но никак не мог решить, что же именно произошло, так что и сам рассказчик, и его слушатели заливались смехом, который трезвому уху показался бы странно чужим и неестественным. Кто — то ещё принимался хвастаться своими приключениями, и другие с удовольствием слушали, несмотря на все сомнения в подлинности произошедших событий. К примеру, там был почтальон, которого неделю назад уволили за потерю целого мешка писем. Так вот, никто из присутствующих не верил ни одному его слову, но он был наделён таким неистощимым чувством юмора, что все его байки выслушивались так же охотно, как если бы они были чистой правдой от начала до конца.

Но это оживление не трогало сэра Джорджа. Он почти ничего не говорил и между медленными глотками виски бессмысленно смотрел в свой стакан.

Правда, порой он рассеянно улыбался, когда все вокруг смеялись очередной шутке, но это было лишь данью вежливости. Перед его внутренним взором стояло самое печальное из человеческих видений: видение несбывшегося и неудавшегося прошлого. Мне кажется, что кроме временного утоления ненасытной жажды, главной радостью, которую приносило ему виски, была возможность ещё раз почувствовать себя джентльменом. Чистые руки, выбритое лицо и свежая рубашка, несомненно, тоже помогали поддерживать эту хрупкую иллюзию, но волшебная сила виски превосходила их во много раз. Кто знает, какие возвышенные мечтания, какие угасшие призраки былого благородства, какие легенды вспыхивали в мозгу сэра Джорджа под воздействием пагубного зелья? Он сам был похож на последний, или почти последний, подгнивший и увядший плод, готовый вот — вот упасть с фамильного древа Гэлбрайтов. Ах, если бы его славные предки вняли гласу совести и как должно позаботились о своих потомках! Тогда они не передали бы бедному сэру Джорджу эту жуткую тягу к спиртному, которая вкупе с его собственной нравственной слабостью переросла в нём в неодолимую жажду! Ему самому уже казалось, что он просто не может обходиться без виски — как не может жить без воздуха, пищи и воды.

Глава 5

Призвание Гибби

Пожалуй, для самого Гибби было даже лучше, что отец почти не обращал на него внимания: представьте себе, какой была бы непрестанная забота и доброта такого родителя! И всё равно, смотреть на этого заброшенного малыша было довольно грустно. Пока сэр Джордж с помощью виски и мягко убаюкивающей атмосферы заведения миссис Кроул медленно сбрасывал с себя жёсткую сапожничью кожуру и в блаженном потоке собственного воображения воспарял к высотам благородной утончённости, бедный Гибби бегал по тёмным морозным улицам осеннего ночного города под безучастным взглядом луны, смутно проглядывающей из облаков. Он на минутку останавливался под окном заведения миссис Кроул, прислушивался, потом вдруг отскакивал на несколько ярдов, вприпрыжку бежал вверх и вниз по улице, а потом опять подбегал к ярко освещённому окну, из которого сквозь красные занавески доносились отзвуки пьяного кутежа, и снова прислушивался. Ни сам Гибби, ни кто другой не смог бы сказать, сколько раз за вечер он вот так отбегал и возвращался к заветному окну — двадцать или сто. Иногда для разнообразия он пробегал не по Висельному холму, а по соседней улице, но при этом всегда крутился поблизости от знакомого переулка и светящегося окна. Ни один мотылёк не возвращался ещё к свету с таким упорным постоянством. Пока его босые ступни час за часом мягко шлёпали по мостовой, улыбка его становилась всё более и более сонной, но он всё так же улыбался и всё так же вприпрыжку мерил шагами улицу, то и дело останавливаясь под окном, прислушиваясь и убегая снова.

Гибби был вовсе не такой жалкой фигурой, как может показаться читателю. Сам он вообще никогда не жалел себя. Мысль о том, что судьба обошлась с ним плохо и несправедливо, никогда не приходила ему в голову. Наверное, было бы довольно трудно — а по — моему, так и вовсе невозможно — втолковать ему, что жизнь его совсем не такая, какой должна быть. Он с рождения жил только так; откуда же было взяться иным мыслям и с чего бы он начал сомневаться в том, что было всегда? Вот если бы кто — то из городских властей вмешался и объявил, что Гибби не должен больше бегать по полуночным улицам, то и дело подскакивая к алому великолепию освещённого окна и тут же уносясь прочь, из его маленькой груди и вправду вырвался бы негодующий вопль о несправедливости. Но никто не вмешивался, и Гибби мог спокойно продолжать своё дело.

Было уже совсем поздно, и город опустел. Ни одной кареты, повозки, тачки или тележки не катилось больше с грохотом вдоль домов. Посередине улица была довольно ярко освещена газовыми фонарями, но большинство окаймляющих её зданий были погружены в темноту. Изредка появлялся одинокий прохожий, гулко стуча башмаками по мостовой, или две развесёлые, хихикающие девицы пробегали мимо, и смех их неприятно осквернял глубокую тишину. Кроме малыша Гибби по улицам шнырял только холодный ветер — одинокий, заброшенный, влажный от тумана. Он наскакивал на мальчугана со всех сторон, то и дело сталкиваясь с ним на углу или за поворотом. Но как раз сейчас Гибби занимался главным делом своей жизни, движимый самой властной и могущественной надеждой своего существа.

Прислушиваясь к звукам, доносящимся из окна, он хотел узнать только одно: не собирается ли компания, наконец, расходиться по домам. Он всегда безошибочно угадывал этот момент, хотя как именно ему это удавалось, сказать трудно. Он почти никогда не улавливал голоса отца, а если вдруг и слышал его, то не слова, а лишь неясный тон. Однако сегодня, когда весельчакам подошло время расходиться, чтобы не осквернять порядочное заведение нарушением Господней субботы, и Гибби снова на цыпочках подтянулся к окну, его отец произнёс слова «вверх по Дауру», и эти три слова, сказанные любимым голосом, ясно и чётко донеслись до Гибби через стекло. Они совершенно ничего для него не значили, но он запомнил их просто потому, что услышал. Однако он тут же позабыл об услышанном, потому что по каким — то ведомым ему одному признакам понял, что компания вот — вот разойдётся, — и с этого момента не отводил глаз от двери до тех пор, пока не услышал, как она открывается. Правда, Гибби всегда было трудно стоять спокойно, а особенно сейчас, в стылую полночь, когда ноги его были почти такими же холодными, как камни мостовой. Чтобы не терять из виду заветную дверь, он начал задом отбегать на несколько ярдов и потом снова возвращаться к окну с искусностью и проворством морского краба. Но не прошло и нескольких минут, как долгожданный голос миссис Кроул возвестил тот час, когда его надежда должна была расцвести и превратиться в радость обладания. Она сказала что — то, не громко и не сурово, но твёрдо и ясно, и её голос тот же утонул в громкоголосом шуме и грохоте. Кто — то что — то говорил, но ещё громче был грохот и скрип отодвигаемых стульев, шарканье шагов и стук ладоней и кулаков по столу и стенам. Как послушные овцы, гости повиновались призыву хозяйки и побрели к выходу — правда, какой добрый пастух выгонит своих овец из загона в холодную полночь? Гибби молнией подскочил к двери и как вкопанный встал прямо подле неё. Тут же услышав, как миссис Кроул поворачивает щеколду, он отбежал в сторону и укрылся в одном из близлежащих дворов, весь дрожа от радостного нетерпения.

Один за одним жалкая компания вываливалась из своего блаженного приюта, и каждый, спотыкаясь и пошатываясь, брёл в свою сторону, не заботясь о том, чтобы попрощаться с остальными. Большинство из них проходили мимо Гибби, притаившемся в своём укрытии, но не обращали на мальчика никакого внимания. Его отец всегда показывался последним и хуже всех держался на ногах. Но всякий раз, когда он выходил за дверь, миссис Кроул не закрывала её до тех пор, пока собственными глазами не видела, как Гибби шустрым бесёнком выскакивает из подворотни и подбегает к отцу, чтобы проводить его домой, — внешне совсем не похожий на ангела — хранителя, но по сути хранивший отца ничуть не меньше, чем ангел, увиваясь вокруг него и поддерживая шаткое равновесие его высокой, шатающейся фигуры.

С выходом отца для Гибби начиналась целая серия акробатических упражнений. Представьте себе, как маленький ребёнок играет с огромным волчком в шесть раз больше себя самого, и волчок не падает лишь потому, что малыш сам крутится вокруг него, то и дело подпихивая и подправляя его как раз в нужный момент и в нужной точке и быстро перебегая с места на место, чтобы волчок не свалился в противоположную сторону, так что со стороны создаётся впечатление, что игрушка и ребёнок изначально существуют как один нераздельный механизм, придуманный каким — нибудь весёлым и изобретательным часовщиком прежних дней, когда люди ещё умели сочетать забаву с серьёзным и полезным делом. Представьте себе это — и в своём воображении вы получите вполне верную картину того, как выглядел сэр Джордж, каждую ночь препровождаемый домой своим сыном Гилбертом. Большой человек шагал домой, спотыкаясь, шатаясь и всё время норовя свернуть в сторону, а маленькая фигурка на цыпочках сновала вокруг него, поддерживая и направляя его то сбоку, то спереди, то сзади, едва касаясь земли и танцуя вокруг отца подобно боксёру с вытянутыми вперёд руками. Руки его и впрямь были настоящими летучими подпорками, то тут, то там подпихивающими шаткую башню с удивительной соразмерностью и чёткостью, ни на мгновение не останавливаясь, не ошибаясь в расчётах и всегда успешно достигая своей цели. За те полтора года, пока Гибби был ночным хранителем и проводником сэра Джорджа, ослабевший от пьянства сапожник ещё ни разу не свалился в канаву, чтобы скоротать там ночь.