Константин Гамсахурдиа - Десница великого мастера Страница 8

Почтительно слушали католикоса пожилые азнауры. Бордохан, стоя в углу на коленях, заплакала навзрыд. Мелхиседек советовал всем причастным к мятежу пхов-цам покаяться в своей вине. Он угрожал им карой креста древа животворящего.

Шавлег Тохаисдзе одиноко сутулился в темном углу и гневно скрежетал зубами. Чиабер с трепетом отвращения приложился сначала к кресту, а затем к руке католикоса. И когда он встал, Мелхиседек заглянул в его красивые голубые глаза и уловил в них затаенный гнев.

IX

За обедом сидели справа от католикоса епископы Ру-исский, Мацкверский, Анчский и Мтбевский, слева — Мамамзе, рядом с ним Бордохан и Чиабер.

Шавлег Тохаисдзе и двенадцать арагвских азнауров, засучив рукава, прислуживали почетным гостям. Мамамзе лично потчевал католикоса то осетриной, то сазаном, то лососиной, так как Мелхиседек даже после розговенья не ел ничего, кроме рыбы.

Встал Мамамзе и предложил гостю свежезажаренных форелей.

Чиабер наклонился к отцу и шепнул:

— Вино что-то горчит, пойду прикажу, чтобы заменили! — И вышел из столовой палаты.

Мамамзе вновь подал гостю на подносе арагвских форелей и стал их расхваливать.

— Чем выше по реке идет форель, — говорил он, — тем она вкуснее. Форель скоро начнет метать икру, и если ваше святейшество задержится в замке Корсатевела, я буду иметь честь ежедневно угощать вас свежей икрой и форелью.

Затем вдруг он перевел разговор на животворящий крест.

— Слыхал я, что крест этот творил много чудес в Кларджети. Когда землетрясением был повержен храм в Имерхеви и все было разрушено на его алтаре, лишь животворящий крест в драгоценном ларце сохранился невредимым.

Католикос ел форель и молча слушал Мамамзе. И лишь когда Мамамзе закончил рассказ о чуде, сотворенном крестом, Мелхиседек наклонением головы подтвердил его слова.

Мамамзе не стал продолжать, хотя он слышал от царского духовника историю о вторичном перенесении этого креста в Мцхету. Почти шепотом он стал говорить Мелхиседеку:

— В мог отсутствие, ваше святейшество, проклятые пховцы разорили мое эриставство, подожгли церкви. Сын мой Чиабер и правитель замка Тохаисдзе встретили их с дружиной, бились с ними в жестокой схватке, но у пховцев оказалось превосходство сил. Наши отступили в страхе перед численностью врага и заперлись в Корса-тевеле. Но неверные лишили их воды, заняли крепость, ограбили замок, не оставив нам ни фамильных икон, ни крестов.

Мелхиседек надкусил голову форели, некоторое время жевал ее беззубым ртом, затем дрожащей рукой вынул изо рта рыбью кость, положил ее на край тарелки и повернулся к Мамамзе.

— Царю Георгию все это было подробно доложено в свое время, — сказал он. — А затем тебя ранил медведь. Царь пощадил тебя, как почетного гостя и больного человека, и потому ничего не сказал тебе об этом…

Снова взял Мелхиседек себе на тарелку крупную форель и надкусил ей голову.

Мамамзе двоедушничал перед католикосом, многократно клялся жизнью царя и спасением души Баграта Куропалата.

— На моих руках испустил дух царь Баграт в замке Фанаскерти. Мне и Звиаду поручил он малолетнего Георгия и судьбу всей Грузии. Он заставил меня произнести клятву перед ним, и я по сей день верен этой клятве. Я и Бордохан, супруга моя, дни и ночи проводим в молитвах. И все мы, сын мой Чиабер и дочь Ката, — прах у ног вашего святейшества…

Не успел закончить свой рассказ Мамамзе, как католикос взглянул на поднос с форелью, стоявший перед Мамамзе: епископы Анчский и Мацкверский опустошили поднос.

Мамамзе прервал беседу на полуслове, и, когда он подавал католикосу форели на новом подносе, глаза Мел-хиседека, маленькие и черные, встретились с глазами Мамамзе, которые беспокойно бегали под лохматыми бровями.

Бордохан заметила, что вино не переменили после ухода Чиабера, и удивлялась, что сын так долго задержался. Извинившись громко, чтобы ее слышал Мелхиседек, она вышла из столовой палаты.

Католикос взял крупную форель и, надкусив голову, обратился к хозяину:

— Царь царей Георгий великодушен. Он прислушивается к моим советам. Спаситель наш не велит нам брать в руки меч. Царям православным и пастырям церковным надлежит евангелием и святым крестом указывать своим подданным путь истины, ведущий к жизни вечной, дабы сила креста животворящего рассеяла тьму в сердцах идущих по греховным путям…

Вдруг в палату ворвалась Бордохан.

— Чиабер умирает! — крикнула она и кинулась обратно.

Гости вскочили. Анчский и Мацкверский епископы повели католикоса в спальные покои Чиабера.

Тохаисдзе стоял над остывающим телом молодого эристава.

— А-а-а! — заревел Мамамзе, и его громадное тело рухнуло на пол.

Потрясенный Мелхиседек растерянно смотрел на мертвое лицо Чиабера, на его погасшие голубые глаза.

Во время заупокойной молитвы католикос достал свой выцветший молитвенник и высохшими устами забормотал:

— «Ты распят, спаситель, на кресте вместе с разбойниками и казнен древом животворящим, ты, бессмертный, смертью попрал смерть и, пребывая три дня во прахе, рассеял светом тьму».

Бордохан раздирала себе "щеки, проливала горючие слезы над сыном, целовала его ввалившиеся глаза. Она бросалась в ноги католикосу и, обнимая его колени, умоляла:

— Воскреси сына моего, как Христос воскресил Лазаря!

Обезумевший Мамамзе бил себя по голове, слезы высохли в его глазах.

Лишь Шавлег Тохаисдзе стоял, скрестив руки, и покрасневшими от гнева глазами пристально глядел на католикоса. Как горящий уголь, облитый водой, шипел в его сердце стих из молитвы католикоса над прахом Чиабера: «…казнен древом животворящим…»

Кого имел в виду католикос — Чиабера или Христа?

Домочадцы эристава и гости уверовали, что кларджетский животворящий крест явил новое чудо, убив Чиабера.

Сам Мамамзе поверил в это чудо. Теперь очередь была за Тохаисдзе, Колонкелидзе и за ним самим." Смерть казалась желанной старику, потерявшему единственного сына.

Мамамзе сразу надломился. Теперь уже покорно склонился он перед католикосом и его свитой. В ту же ночь он попросил Мелхиседека исповедать его и покаялся в том, что он и Чиабер участвовали в мятеже пховцев.

X

Прибытие католикоса или, вернее, животворящего креста в замок Корсатевела и гибель Чиабера нагнали страх на язычников. Христиане вновь воспряли духом, освободили из темницы священников и монахов, брошенных туда во время мятежа пховцев. Суеверные доказывали, что животворящий крест шествует в сопровождении католикоса и при его приближении рассыпаются в прах капища, а сами язычники погибают мгновенно.

Католикос Мелхиседек не слыл жестоким. Он славился в Грузии как ревностный строитель храмов и строгий аскет. О животворящем кресте горцы знали: Вахтанг Горга-сал владел им, как «боевым крестом». Когда он покорял Кавказ и «великие горы склонялись перед ним»., перед войсками царя несли этот крест. Аланы, цинары и галгайцы создали много легенд о чудесах, творимых этим крестом.

Девять фунтов весил крест с ларцом. Три с половиной локтя был он в вышину и полтора локтя в ширину. По преданию, он был сделан из мцхетского животворящего столпа еще в ту эпоху, когда христианство вбирало в себя языческий культ древа…

Крест этот в разные времена побывал во всей Грузии — «от Никопсии до Дербента».

По свидетельству одного летописца, крест пропал первый раз в день взятия Тбилиси хозарами. Ашот Куропалат ходил с ним против сарацин, а затем, бежав в Грецию, взял с собой. В Византии он украсил драгоценными каменьями ларец, в котором хранился крест.

В восемьсот пятьдесят третьем году, когда сарацины взяли Тбилиси и убили Тархуджи и Кахая, крестом этим завладел Буга Турк.

В битве с арабами погибло в Тбилиси пятьдесят тысяч грузин, животворящий крест «был полонен», но летописец не ставит это в вину кресту, который был символом побед грузин-христиан.

Буга Турку, идущему в поход на горцев, снежные обвалы и горцы отрезали путь: погибло «сарацин без числа», многих из них живыми похоронили обвалы.

На берегу Арагвы охотник-горец среди трупов сарацин нашел богатую добычу: драгоценный ларец, а в ларце— животворящий крест. Горец отнес его Баграту Куропалату в Уплисцихе. Гибель сарацин приписали не храбрым горцам и не снежным обвалам, а животворящему кресту.

Мало сведений дошло до нас о той далекой эпохе, но в одной приписке к Месхетекому псалтырю говорится о том, что Давид Куропалат выиграл еще одну битву «с предстательством животворящего креста».

При победе над Вардой Склиром животворящий крест несли перед войском эристава Торнике.

После того летописцы долго хранили молчание о кресте. Но когда Баграт III и Гагик, царь Армении, при Зоракерте разбили гянджинского эмира Фадлона, победу эту приписали не союзу братских народов, а «всемогуществу прославленного креста».