Исаак Башевис-Зингер - Папин домашний суд Страница 8

— Бооорух! До-ви-д!

Он появился, черные глаза его, как у цыгана, сверкали, смеялись, он стал бегать вокруг меня, как теленок. Полы его одежды развевались по ветру, жилетку раздувало, он стал похож на дикое существо на лоне природы.

— Ладно, пойдем к Висле!

Тропинка вела вниз, так что нам пришлось не идти, а бежать. Казалось, ноги несутся сами. Я удерживал свои, чтобы они не летели слишком быстро и не внесли меня прямо в воду. Но вода оказалась дальше, чем я думал. Пока я бежал, река стала широкой, как океан. Дюны из камешков и влажного песка, до которых мы добрались, были длинные и все в морщинах, напоминали гигантские пирожки, сделанные детьми из песка. Борух-Довид снял башмаки, закатал штаны и вошел в воду по щиколотки.

— Ух! Холодно!

Он велел и мне разуться. Я был потрясен: ходить босиком добропорядочным еврейским детям не полагалось.

— Тут есть какая-нибудь рыба? — поинтересовался я.

— Да, рыбы полно.

— Она кусается?

— Иногда.

— Что ты сделаешь, если рыба тебя укусит?

— Я схвачу ее за хвост.

В сравнении со мной Борух-Довид представлял собой деревенского парня, мужика. Я сел на камень, все внутри меня текло, журчало, под стать водам Вислы. Мозг колыхался вместе с волнами, и мне чудилось, что не только Висла, но все вокруг меня: горы, небо, я сам — колышется, течет вдаль, к Данцигу. Борух-Довид показал на другой берег:

— Вон там Пражский лес.

Это означало, что недалеко от меня настоящий лес, полный диких зверей и разбойников.

Внезапно произошло нечто исключительное. Слева, где небо встречалось с землей, что-то появилось, оно плыло, но это не был корабль. Поначалу маленькое, сокрытое дымкой, оно становилось все больше и отчетливее. Это оказалась группа плотов из бревен, люди опирались на длинные шесты и, налегая всем телом, двигали их вперед. На одном из плотов была маленькая хижина — домик на воде! Даже Борух-Довид уставился на нее, раскрыв рот.

Очень, очень долго плоты приближались к нам. Мужчины что-то кричали. Я заметил одного, с бородой, похожего на еврея. Мне казалось даже, что я могу различить ермолку на его голове. Я знал, читал об этом в притчах Дубненского магида, что еврейские купцы ездят в Данциг и Лейпциг. Кто-то говорил, что они сплавляют лес по воде. Теперь я видел все это своими глазами! Через некоторое время плоты были уже рядом с нами. На краю одного стояла собака и лаяла прямо на нас. Плохо бы нам пришлось, если бы она могла прыгнуть через воду! Разорвала бы в клочья! Вскоре плоты проплыли дальше. Время шло, солнце уже достигло середины неба и двигалось теперь на запад. Только после того, как плоты исчезли за мостом, мы отправились назад, но не тем путем, которым пришли, а другим.

Я вспомнил о диких коровах, хотел спросить Боруха-Довида, где они. И неожиданно я понял, что дикие коровы и дикий человек — лишь плоды его воображения. Мы никогда бы их не встретили. Когда я заговорил о диких коровах с мамой, она отнеслась к ним так же скептически, как к гусям, которые кричали.

— Почему же их не ловят и не продают молочникам? И как это так, что их видел только твой друг Борух-Довид?

Солнце стало красным. Мама наверняка начинает тревожиться, она у нас такая нервная. Мы ускорили шаг, каждый погрузился в собственные мысли, а над нашими головами играли птицы, сияли в свете заката золотым и красным окна цитадели.

Я подумал о тех, кто лежит там в цепях за то, что пытались сбросить царя. Казалось, я вижу их глаза, и внезапно все наполнилось особенной торжественной грустью кануна Субботы.

ТАЙНЫ КАБАЛЫ

На Крохмальной улице нас знали все. Мой друг Мендл и я часами бродили по ней взад и вперед, моя рука лежала на его плече, а его — на моем. Увлеченно рассказывая друг другу разные истории, мы натыкались на корзины с фруктами, овощами, и рыночные торговки кричали нам:

— Ослепли вы, что ли?

Мне было примерно десять лет, Мендлу — одиннадцать. Я был худой, с белой кожей, цыплячьей шеей и рыжими волосами. Пейсики мои всегда раздувались, словно на ветру, карманы расстегнутого сюртука отвисали от книжек, которые я брал читать по две за грош. Я не только штудировал Талмуд, но и пытался осилить отцовские тома кабалы, хотя мало что в них понимал. На последних страницах этих книг я цветными карандашами рисовал шестикрылых ангелов, двуглавых зверей с глазами на хвостах, рогатых чертей со змеиными туловищами и козлиными ногами. По вечерам, стоя на балконе, я вглядывался в усыпанное звездами небо и думал о том, что было до сотворения мира. Дома все предсказывали мне, что я вырасту и буду сумасшедшим философом, вроде того немецкого профессора, который много лет размышлял и философствовал, пока не решил, что люди должны ходить вниз головой и вверх ногами.

Отец моего друга Мендла был разносчиком угля. Каждый месяц он приносил огромную корзину угля для наших плит, и мама давала ему копейку. Мендл был выше меня, смуглый, как цыган, его черные волосы отливали синевой. Нос у него был короткий, подбородок раздвоенный, а глаза косые, как у татарина. Ходил он в старой капоте и рваных ботинках. Жила семья Мендла на Крохмальной, 13. Мать его была кривой и торговала за рынком посудой.

У нас обоих была одна страсть — что-то придумывать. Мы никогда не уставали слушать друг друга. В тот летний вечер, когда мы проходили через базар Яноша, Мендл вдруг остановился. У него была тайна. Он сообщил, что отец его вовсе не угольщик. Это только маскировка. На самом деле он богаче Ротшильда. У него есть дворец в лесу и замок у моря, полный золота, серебра и алмазов.

— Поклянись талесом, что никому не скажешь.

Я поклялся и спросил Мендла, как его отец так разбогател. Он предложил:

— Давай расщепим соломинку.

Мы взяли соломинку за концы и разорвали ее. В татарских глазах Мендла появилась мечтательная улыбка, он открыл рот, обнажив необыкновенно белые, как у цыгана, зубы и признался:

— Мой отец — разбойник.

Я похолодел.

— Кого он грабит?

— Он роет туннели в банки и крадет оттуда золото. С награбленным уходит в лес и ждет там купцов. У него есть ружье и сабля. Он колдун, может залезть в ствол дерева, даже если там не видно дыры.

— Зачем же ему разносить уголь? — удивился я.

— Чтобы полиция не догадалась…

Мендл сказал мне, что под началом у отца тысяча двести воров, которых он посылает в разные места грабить и приносить ему добычу. Одни плавают в морях и нападают на корабли, другие останавливают караваны в пустыне. Кроме матери, у него двенадцать наложниц, пленных принцесс. Сам Мендл после бар-мицвы тоже станет разбойником. Он женится на принцессе, которая живет во дворце на другом берегу реки Самбатион и ждет, когда придет ее жених Мендл. У нее золотистые волосы до земли, а на ногах золотые туфельки. Отец приковал ее цепью к столбу, чтобы она не сбежала.

— А почему она хочет сбежать? — спросил я.

— Потому что скучает по матери.

Я понимал, что все это неправда, и даже знал, из каких притч это заимствовано, тем не менее с большим интересом слушал его рассказ. Мы стояли у рыбного рынка, карпы, щуки и голавли плавали в бочках с водой. Был четверг, и хозяйки покупали рыбу к Субботе. Слепой нищий в темных очках, с пушистой седой бородой, пощипывая струны мандолины, пел душераздирающую песню о гибели «Титаника». На его плече сидел попугай и чистил клювом перышки. Жена нищего, молодая, проворная, как танцовщица, собирала в барабан милостыню. Солнце садилось над районом Воли. Оно было больше обычного, желтое и золотое. Вдалеке огромное желтое облако сверкало, как огненная река на горящих углях. Это заставило меня вспомнить об огненной геенне, в которой карают грешников.

Мы с Мендлом были очень дружны. Но между нами шло безмолвное соперничество. Он завидовал мне, сыну раввина, живущему в квартире из двух комнат, с кухней и балконом. И всегда старался доказать, что он сильнее, умнее и больше читал, чем я. Мне хотелось придумать что-то столь же интересное, как и у Мендла, или даже интереснее.

— У меня тоже есть тайна, — вдруг заявил я.

В татарских глазах Мендла появилась насмешка.

— Какая тайна?

— Поклянись, что никому не скажешь.

Мендл поклялся, фальшиво улыбаясь. Казалось, что он даже подмигивает кому-то.

— Я знаю кабалу! — выложил я. Глаза Мендла превратились в щелочки.

— Ты? Как ты можешь знать?

— Меня научил папа.

— А это разрешено — учить мальчика кабале?

— Я не такой, как другие.

— Ну!.. И чему ты научился?

— Я могу создавать голубей. Могу извлечь вино из стены. Прочесть заклинание и взлететь в воздух.

— Что еще?

— Могу шагать семимильными шагами.

— Что еще?

— Могу сделаться невидимым. И превращать камни в жемчуг.

Мендл принялся крутить свои пейсы. В отличие от моих, они были туго закручены, образовывали два маленьких рожка.