Уильям Моэм - Рассказы (Авторский сборник изд-ва «Республика») Страница 8

— Довольно симпатичный паренек, как вы считаете? — обратился доктор к мисс Рейд.

Мисс Рейд повернулась и невозмутимо посмотрела на доктора.

— Вы о ком?

— О нашем радисте. Мне показалось, вы смотрите на него.

— Это который?

«До чего двуличны женщины», — подумал доктор про себя, а вслух произнес с улыбкой:

— Тот, что сидит рядом со старшим механиком.

— Ах, да, конечно, теперь я его узнаю. Вы знаете, я твердо убеждена, что для мужчины внешность не имеет значения. Для меня гораздо важнее, есть ли у мужчины голова на плечах.

— Понятно, — кивнул доктор.

К концу вечера все были немножко навеселе, включая мисс Рейд, но тем не менее она не уронила своего достоинства и, прощаясь со всеми перед сном, соблюла все свойственные ей условности.

— Я прекрасно провела вечер и никогда не забуду канун Нового года на немецком судне. Мне было чрезвычайно интересно, и я узнала много нового.

Она твердой походкой отправилась к двери, и это было своего рода триумфом, потому что весь вечер она пила почти наравне с остальными.

На следующее утро все были несколько выбиты из колеи. Когда капитан, помощник, доктор и старший механик пришли завтракать, мисс Рейд уже сидела за столом. Рядом с каждым прибором лежал маленький сверток, перевязанный розовой ленточкой. На каждом было написано: «С Новым годом». Мужчины вопросительно уставились на мисс Рейд.

— Вы все так добры ко мне, что я решила сделать вам по маленькому подарку. К сожалению, большого выбора в Порт-о-Пренсе не было, так что многого не ждите.

В свертке у капитана лежали две вересковые трубки для курения, у доктора, — полдюжины шелковых платков, у помощника — портсигар, у старшего механика — два галстука. После завтрака мисс Рейд удалилась к себе в каюту отдохнуть. Мужчины почувствовали себя неловко. Старший механик повертел в руках подаренный портсигар.

— Мне, признаться, немного стыдно, — произнес он наконец.

Капитан сидел с задумчивым видом, и было ясно, что и ему слегка не по себе.

— Не знаю, правильно ли мы поступили, сыграв с мисс Рейд такую шутку, — сказал он. — Она неплохая тетка и, кстати, вовсе не богатая, себе на хлеб зарабатывает сама. На эти подарки она, должно быть, ухлопала добрую сотню марок. Я уже почти жалею, что мы не оставили ее в покое.

Доктор пожал плечами.

— Вы же хотели, чтобы она замолчала — вот она и замолчала.

— Чего там говорить, ничего бы с нами не сделалось, слушай мы ее болтовню еще три недели, — вставил старший помощник.

— Да, от того, что происходит, я не в восторге, — добавил капитан. — В ее молчании есть что-то зловещее.

За весь завтрак мисс Рейд не произнесла почти ни слова и была абсолютно безразлична к тому, что говорили они.

— Как вы считаете, доктор, может, стоит спросить, хорошо ли она себя чувствует? — предложил капитан.

— Она прекрасно себя чувствует. Вы же видите, она ест за троих. А если вы так хотите выяснить, в чем дело, обратитесь к радисту.

— Да будет вам известно, доктор, что я человек очень деликатный.

— Так ведь и я не без сердца, — улыбнулся доктор.

Весь остаток путешествия мужчины вовсю старались загладить свою вину перед мисс Рейд. Они окружили ее такой заботой и вниманием, какими окружают человека, выздоравливающего после долгой и опасной болезни. Аппетит у нее был отличный, но они все время пытались соблазнить ее новыми блюдами. Доктор заказывал вино и настаивал, чтобы мисс Рейд распила бутылку вместе с ним. Они играли с ней в домино. Играли с ней в шахматы. Играли с ней в бридж. Втягивали ее в общий разговор. Однако хотя она и вежливо принимала их ухаживания, но все равно оставалась замкнутой и была поглощена собственными мыслями. Она как будто смотрела на них с каким-то пренебрежением. Могло даже показаться, что она воспринимает этих мужчин и их неуклюжие попытки наладить общение как нечто смехотворное и нелепое. Она открывала рот, только если к ней обращались. Она читала детективные романы, а по вечерам выходила на палубу; садилась в кресло и смотрела на звезды. Она жила в своем, скрытом от остальных мире.

Наконец путешествие подошло к концу. В тихий туманный день корабль вошел в Ла-Манш, и впереди по курсу корабля показалась земля. Мисс Рейд собрала свои чемоданы. В два часа дня судно пришвартовалось в Плимуте. Капитан, старший помощник и доктор вместе подошли попрощаться с ней.

— Ну что же, мисс Рейд, — веселым, как всегда, тоном начал капитан, — жаль, что покидаете нас. Впрочем, вы, конечно, рады снова оказаться дома.

— Вы были так добры ко мне, вы все были так добры ко мне, я даже не знаю, чем я заслужила такое отношение. Мне было очень хорошо с вами. Я никогда вас не забуду.

Голос ее слегка дрожал, она пыталась улыбнуться, но губы ее затряслись, и по щекам потекли слезы. Капитан покраснел как рак. Он неуверенно улыбнулся.

— Позвольте мне поцеловать вас, мисс Рейд.

Она была на полголовы выше его, так что ей пришлось наклониться, и капитан своими толстыми губами поцеловал сначала одну, потом другую ее мокрую щеку. Затем мисс Рейд повернулась к помощнику и доктору. Те также поцеловали ее.

— Какая же я глупая, — всхлипнула она. — Вы все такие хорошие.

Она вытерла слезы и с подчеркнутой грациозностью спустилась по трапу. Капитан тоже прослезился. Когда мисс Рейд сошла на причал, она обернулась и помахала кому-то на нижней палубе.

— Кому это она машет? — удивленно спросил капитан.

— Радисту.

На причале ее встречала мисс Прайс. Пройдя таможню, они освободились от тяжелых чемоданов мисс Рейд и отправились домой к мисс Прайс выпить по чашке чаю. Поезд мисс Рейд уходил только в пять, и мисс Прайс хотела рассказать ей о многом.

— Что же я надоедаю вам своими историями, когда вы только что вернулись из такого путешествия! Я с нетерпением жду вашего рассказа.

— Боюсь, рассказывать особенно нечего.

— Как? Ведь круиз прошел успешно?

— Вполне успешно. Было очень мило.

— И вас не утомило общество немцев?

— Конечно, они совсем не похожи на англичан. К ним нужно привыкнуть. Иногда они позволяют себе такое… ну, что англичане никогда бы себе не позволили. Но я твердо уверена: жизнь нужно принимать такой, какая она есть.

— Что они себе позволяют?

Мисс Рейд спокойно взглянула на подругу. Ее длинное глуповатое лицо хранило безмятежное выражение, и мисс Прайс не заметила, что в глазах мисс Рейд блеснул озорной огонек.

— Да ничего особенного. Просто ведут себя забавно, неожиданно и мило. Путешествие, безусловно, учит нас очень многому.

Мастерсон

(Пер. М. Загот)

Когда я распрощался с Коломбо, в мои намерения не входило ехать в Ченгтун, но на корабле я познакомился с человеком, проведшим там пять лет. Он рассказал мне, что это местечко славится своим крупным, открытым пять дней в неделю рынком, куда стекаются жители пяти-шести близлежащих стран, а также представители доброй полсотни племен. Там были восхитительные выкрашенные в темные цвета, пагоды, и была уединенность, которая умиротворяла и освобождала от смутной тревоги самые пылкие натуры. Он сказал мне, что предпочел бы это местечко любому месту на земле. Когда я спросил, чем же все-таки его так покорил этот городок, он сказал, что обрел там покой. Это был высокий темноволосый человек; держался он немного отчужденно. Такую отчужденность можно часто заметить у людей, которые долго жили в одиночестве, вдали от больших городов. В компании они чувствуют себя как-то тревожно, и, хотя где-нибудь в курительной комнате на корабле или в баре клуба они могут показаться разговорчивыми и общительными, не хуже других рассказать какую-то историю, пошутить и даже с радостью поведать о своих необычайных приключениях, всегда кажется, будто они что-то недоговаривают. Они живут в каком-то своем мире, куда не допускают никого, а взгляд их порой как бы обращен внутрь, в себя, и вы чувствуете, что именно этот скрытый от остальных мир имеет в их жизни главное значение. И зачастую в их взгляде сквозит усталость от общества, в которое их привел либо случай, либо боязнь прослыть дикарем. Видно, что их безудержно влечет назад, к монотонному одиночеству облюбованного ими местечка, где они снова будут предоставлены самим себе, где будут вести жизнь, к которой привыкли.

Эта случайная встреча, разговор с этим, человеком заставили меня предпринять путешествие по княжествам государства Шанского, в которое я сразу же и отправился. Чтобы попасть в Бангкок, надо было сесть в поезд в Сиаме, но между конечными станциями в Верхней Бирме и Сиаме было шесть, а то и семь сотен миль. Добрые люди сделали все возможное для того, чтобы путешествие мое было как можно более легким. Наш резидент в Таунджи послал мне телеграмму, сообщив, что добудет к моему приезду пони и мулов. Перед началом путешествия я закупил в Рангуне все, что счел необходимым: складные стулья, стол, лампы, фильтр для воды и еще всякой всячины. Поездом я доехал из Мандалая до Тази, с тем чтобы оттуда добраться до Таунджи на какой-нибудь машине, но человек, с которым я познакомился в Мандалае и который жил в Тази, пригласил меня на бранч (нечто среднее между завтраком и обедом), и я согласился. Звали его Мастерсон. Это был мужчина чуть старше тридцати, с приятным открытым лицом, слегка тронутыми сединой черными волосами и красивыми темными глазами. Голос у него был удивительно мелодичный, говорил он нараспев, и из-за этого я, сам не знаю почему, сразу проникся к нему доверием. Чувствовалось, что человек, высказывающий свои мысли так неторопливо и в то же время не боящийся остаться невыслушанным, должен обладать такими качествами, как внимание к окружающим и отзывчивость. Без сомнения, он был уверен в дружелюбности всего человечества, и на то, я думаю, была всего лишь одна причина — сам он был очень дружелюбен. Он обладал некоторым чувством юмора — быстрый обмен колкостями был ему, конечно, не под силу, а легкая ирония — вполне. Человек, умеющий иронизировать подобным образом, относится к происходящему со здравым смыслом, поэтому любые превратности судьбы видятся ему в чуть насмешливом свете. По роду своей деятельности ему приходилось большую часть года ездить по Бирме из конца в конец, и эти постоянные поездки привили ему страсть к коллекционированию. Он рассказал мне, что все свои свободные деньги тратит на покупку разных бирманских диковинок, и меня он пригласил в значительной мере для того, чтобы похвастаться ими.