Сомерсет Моэм - Тогда и теперь Страница 8

— Едва ли она откажет вам, сын мой, особенно если вы проявите должную настойчивость.

Обращение монны Катерины к этому толстяку как к своему сыну вызвало улыбку Макиавелли: если она и родилась раньше Бартоломео, то не больше чем на два или три года.

— Я отведу вас к Серафине, — кивнул Бартоломео. — Думаю, мы все уладим.

В комнату вошла Аурелия, следом за ней служанка с серебряным подносом, на котором стояли бокалы, бутылка вина и блюдо со сладостями. Аурелия села и продолжила вышивание.

— Мессер Никколо привез полотно, дорогая, — сказал Бартоломео. — Теперь ты сможешь сшить мне рубашки. Аурелия улыбнулась, но ничего не ответила.

— Позвольте мне показать вам, какая она искусница. — Бартоломео подошел к жене и взял ткань, над которой она работала.

— Нет, Бартоломео, это же не твоя рубашка.

— Если мессер Никколо никогда не видел женского белья, то ему пора расширить свой кругозор.

— Я женат, монна Аурелия, — улыбнулся Макиавелли.

— Обратите внимание на красоту и изящество рисунка.

— Неужели она придумала это сама?

— Конечно. Она у меня просто чудо.

Макиавелли не замедлил высказать восхищение мастерством Аурелии, получив в награду улыбку ее прекрасных глаз. Когда вино было выпито, а сладости съедены, Бартоломео предложил пройти к вдове Серафине.

— Ее дом совсем рядом, — сказал он.

Мужчины спустились вниз, пересекли маленький двор с водоемом и через калитку вышли в узкий переулок. Напротив в заборе оказалась другая дверь.

— Нам сюда, — пояснил Бартоломео.

Такое жилище как нельзя лучше подходило Макиавелли. Тут он мог принимать гостей без излишней огласки. Бартоломео постучал, и минуту спустя дверь открыла высокая седая женщина с бледным морщинистым лицом и потухшими глазами. Подозрительный взгляд, которым она встретила незнакомцев, исчез при виде Бартоломео, и она пригласила их войти.

— Это мессер Никколо Макиавелли, первый секретарь Второй канцелярии, посол Флорентийской республики, а юноша — мой кузен, племянник моего близкого друга и родственника Биаджо Бонаккорси, — представил их Бартоломео.

Монна Серафина провела гостей в дом, и Бартоломео сообщил о цели их визита. Она нахмурилась.

— Мессер Бартоломео, вы же знаете, я всем отказываю. В доме маленькие дети. А я ничего не знаю об этих людях.

— Я знаю, Серафина, я знаю… и могу поручиться за них. Пьеро — мой кузен. Он станет другом твоему Луиджи.

Серафина продолжала упрямиться, а Бартоломео с добродушной непосредственностью втолковал ей, что дом принадлежит ему и он может выставить ее на улицу, а сына выгнать с работы. Серафина тяжело вздохнула и с мрачной улыбкой сказала, что рада услужить Бартоломео и его друзьям. Все устроилось как нельзя лучше: Макиавелли получил комнату и право пользоваться гостиной. Пьеро поселился с Луиджи, а для слуг Серафина обещала постелить на чердаке матрацы. Правда, за жилье она запросила чересчур много, но Макиавелли торговаться не стал. Он прекрасно знал: хочешь завоевать чье-либо расположение — дай себя обокрасть. Монне Серафине пришлось уступить Макиавелли свою комнату, а самой с дочерью перебраться на первый этаж.

9

Договорившись с Серафиной, Бартоломео вернулся домой, а Макиавелли и Пьеро пошли пообедать в «Золотой лев». Когда обед подходил к концу, появились слуги, прибывшие из Скарперии. Макиавелли попросил Пьеро показать им дорогу в монастырь и забрать оставленные там переметные сумы.

— Возьми полотно и сходи к мессеру Бартоломео. Уговори служанку отнести его дамам. Она ведь прехорошенькая, эта служанка. Воспользуйся случаем, познакомься с ней поближе. Потом возвращайся к Серафине и жди меня. — Макиавелли помолчал немного и добавил: — Женщина она словоохотливая и, по всей видимости, любит посплетничать. Посиди с ней, поговори. Она будет только рада. Расскажи ей о своей матери. И разузнай, что сможешь, о Бартоломео, его жене и монне Катерине. Серафина наверняка имеет зуб против нашего приятеля, слишком уж многим она ему обязана. Ты юн, у тебя открытое честное лицо, и, если ты сумеешь расположить ее к себе, она выплеснет все, что накопилось у нее на душе. А для тебя это будет хорошим уроком. Ты поймешь, как с помощью добрых слов и сладких улыбок можно заставить человека обнажить свои чувства.

— Мессер Никколо, а почему вы так уверены, что монна Серафина ненавидит Бартоломео?

— Я вовсе не уверен. Возможно, она всего лишь глупая болтунья. Но не забывай: он богат, она бедна и целиком зависит от его милости. А ноша благодарности нелегка. Поверь мне, куда легче простить оскорбление врагу, чем благодеяние другу.

Макиавелли сухо улыбнулся и вышел. Его ждала встреча с неким Джакомо Фаринелли, изгнанным из Флоренции вместе с Медичи и в настоящее время служившим у герцога. Желая вернуться во Флоренцию и получить обратно конфискованное имущество, Фаринелли всеми силами старался завоевать расположение флорентийского посла. Он подтвердил сказанное утром Бартоломео. Новых подданных герцога вполне устраивало его правление — суровое, но справедливое. Тирания сменилась свободой, которой они не знали уже сотню лет. Взяв по одному мужчине из каждого дома, находившегося в его владениях, герцог создал собственную армию, куда более надежную, чем отряды наемников. Гасконцев в любой момент мог отозвать их король, швейцарцы с удовольствием переходили на сторону того, кто больше платит, а там, где проходили германцы, оставалась выжженная земля. Солдаты же герцога, вымуштрованные и хорошо вооруженные, гордились своей желто-красной формой и по его приказу пошли бы в огонь и в воду.

— А что слышно о капитанах Вителлоццо и Орсини? — спросил Макиавелли.

— Ничего. Никто не знает, что они делают.

— А какое настроение во дворце?

— Все ведут себя так, как будто ничего не произошло, — ответил Фаринелли. — Герцог почти все время проводит в своих апартаментах. А секретари даже веселы. Во всяком случае, я давно не видел мессера Агапито в таком благодушном настроении.

Макиавелли нахмурился. Герцог что-то замышлял, в этом он не сомневался. А Фаринелли — хотя и старался рассказать все, что знал, — похоже, так и не поумнел. Макиавелли вернулся к себе. Пьеро терпеливо ждал его.

— Ты передал полотно?

— Да. Мессер Бартоломео ушел во дворец. А служанка просила подождать, пока она отнесет полотно. Потом вернулась и сказала, что госпожа лично хочет поблагодарить меня. И я поднялся наверх.

— Выходит, ты не подружился со служанкой?

— Не представилось случая.

— Ну, чтобы сказать девушке, как она мила, особого случая не требуется.

— Госпожа и ее мать встретили меня очень приветливо. Угостили вином, фруктами, пирожными. И забросали вопросами.

— О чем же они спрашивали?

— В основном о вас. Давно ли вы женаты, на ком, хороша ли собой монна Мариетта.

— А с Серафиной ты поговорил?

— В отношении нее, мессер, вы оказались правы. И если бы вы не пришли, она продолжала бы говорить. Я думал, она никогда не остановится.

Пьеро закончил рассказ, и Макиавелли довольно улыбнулся.

— Ты молодец, Пьеро. Я знал, стареющая женщина не останется равнодушной к твоей юности и доверится тебе.

Пьеро удалось разузнать довольно много. Герцог благоволил к Бартоломео, и в Имоле тот стал чуть ли не первым человеком. Все отмечали его честность, доброту, щедрость и набожность. Аурелия была его третьей женой. Первая умерла от холеры через восемь лет после женитьбы. Со второй он жил одиннадцать лет, до самой ее смерти. Обе принесли ему хорошее приданое, но не порадовали детьми. Три года он оставался вдовцом, а потом неожиданно женился на Аурелии, уроженке Синигальи, маленького порта на Адриатическом море. Ее отец был владельцем и капитаном торгового судна, возившего товары в далматские города. Во время шторма он пропал без вести вместе с кораблем, и его вдове пришлось зарабатывать на жизнь вышиванием. К тому времени она жила только с одной дочерью: две старшие вышли замуж, а сын исчез вместе с отцом. Аурелии исполнилось шестнадцать, когда ее случайно увидел Бартоломео. Красота девушки поразила его. Конечно, ни по происхождению, ни по положению она не была для него выгодной партией. Но он страстно мечтал о сыне. Дважды женившись на бесплодных женщинах, он не хотел и в третий раз совершить ту же ошибку. Бартоломео навел справки и узнал, что монна Катерина родила шестерых (двое умерли в младенчестве), а у каждой из ее замужних дочерей по три-четыре ребенка. Но Бартоломео не торопился. Через посредника он предложил монне Катерине поселиться с дочерью на одной из вилл, недалеко от Имолы, и в случае рождения ребенка пообещал признать его законным наследником. Он даже намекнул, что женится на Аурелии, если та родит ему сына. Но монна Катерина — либо по религиозным убеждениям, а скорее всего житейский опыт подсказал — с негодованием отвергла это предложение. Скорее она отдаст любимое дитя в монастырь, чем позволит стать наложницей купца. Красота Аурелии не давала Бартоломео покоя. Пожалуй, ни одна из молодых женщин Имолы не привлекала его так, как она. К тому же ни у одной из них не было столько сестер и племянников. Человек дела, Бартоломео прекрасно понимал: за нужный товар платят назначенную цену. Он попросил у монны Катерины руку Аурелии и сразу получил ее благословение. А поразмыслив хорошенько, пришел к выводу, что благоразумнее будет взять в Имолу и монну Катерину: та в его отсутствие присмотрит за молодой женой.