Анри де Ренье - Маркиз дАмеркер. Рассказы Страница 8

Мой спутник не переставал говорить с лихорадочным увлечением. Я следил с трудом за его речью, которую он продолжал, казалось, не обращая внимания на мое присутствие. Солнце между тем село и, по мере того, как сумрак сгущался, его необычайная фигура точно угасала мало-помалу; он терял рыжий блеск, которым свет этого заката напитал его одежду из темно-красной кожи, его бороду и волосы. Весь его внешний облик потемнел; потом и возбуждение его стихло вместе с переменой пейзажа. Скоро мы увидели мерцание воды в реке.

Распространяемая ею влажность делала берега зелеными. Мост переступал ее своими арками. Ночь спускалась быстро. Мой спутник не говорил больше, и я видел рядом его черный облик, выступавший на окрестном мраке. Доехав до конца моста, булыжники которого гулко звенели под копытами, он круто остановился перед фонарем, висевшим на столбе. Глядя на него, я себя спрашивал, неужели этот человек, протягивающий мне руку, и есть мой недавний странный собеседник. Его лицо казалось мне иным, его темные волосы и борода больше не золотились; он вырисовывался стройный и изящный, и с вежливой улыбкой, расставаясь со мной, он сказал свое имя на случай если во время моего пребывания в Окрии, мне будет угодно посетить Адальберта де Нуатр.

Первым лицом, которое посетил в Окрии г-н п'Амеркер, вовсе не был г-н де Нуатр. Даже воспоминание о необычайном этом спутнике стерлось несколько в его душе; он не пытался его разыскать и прекрасно обошелся без встречи с ним. Он не видел его ни на прогулках, ни в тавернах, ни у куртизанок, которых он посещал часто, потому что доступ к ним открывается быстро для человека с его именем, обладающего хорошими лошадьми, бельем и драгоценностями. Две из самых блестящих даже оспаривали его друг у друга с ожесточением. Одна была брюнеткой и отбила его у другой, которая была белокурой, но та, в свою очередь, отняла его, хотя он предпочел бы удовлетворять их обеих по очереди, чем выбирать между ними.

Любовь к кутежам и игре быстро связала его с несколькими самыми элегантными молодыми людьми в городе. Его скоро стали приглашать на все увеселения. Он там понравился, а так как старики любят принимать участие в бесчинствах молодежи, то он познакомился через посредство всеми любимых наслаждений со многими серьезными особами, доступ к которым без этого был бы для него труден.

Эти сношения поставили его на равную ногу с лучшим обществом Окрии. Встречая его так часто у своих любовниц, эти господа, в конце концов, ввели его к своим женам, и г-н д'Амеркер скоро ознакомился с большими молчаливыми отелями в глубине мощеных дворов. Он сидел за роскошными обедами, пробовал блюда искусных кухней, смаковал вина вековых погребов и видел под хрустальными люстрами торжественное следование местных сановников и красавиц.

Среди всех одна особенно привлекала его. Ее звали г-жа Де Ферлэнд. Она была стройная и рыжая. Тело ее, продолговатое и гибкое, поддерживало языческую голову, увенчанную волосами, волнистые струи которых кончались завитками. Пламенная масса этих волос казалась и текучей и чеканной, в ней была дерзость шлема и грация фонтана. Это шло к ее виду и осанке Нимфы-воительницы. Она была вдова и жила в старом отеле посреди прекрасных садов. Г-н д'Амеркер быстро стал там постоянным гостем, проводил там целые дни, приходя во все часы, тщетно дожидаясь часа любовных свершений. Эта целомудренная Диана любила убирать свою красоту складками туник и лунным серпом, так что имя, которое носила она, было ею заслужено. Она любила незримые мелодии, любовный сумрак и журчанье воды. Три фонтана журчали гармонично и ясно среди залы из зелени. В саду был также маленький грот, куда г-жа де Ферлэнд приходила часто отдыхать. Свисающий плющ смягчал там свет; стоял зеленоватый и прозрачный полумрак.

Это там она заговорила в первый раз с г-ном д'Амеркером о г-не де Нуатре. Она описывала его, как человека со странностями, но начитанного и очаровательного, с громадным запасом знаний и утонченным вкусом. Впрочем, он жил очень уединенно, часто уезжал, путешествовать и был большим любителем книг, медалей и камней.

Г-н д'Амеркер, не входя в подробности своей встречи с г-ном де Нуатром, рассказал о ней, как о случае, когда он выказал себя очень обязательным, и принял предложение г-жи де Ферлэнд, отправиться к нему вместе,– он, чтобы поблагодарить своего дорожного спутника, она, чтобы навестить друга, который с некоторого времени забыл ее. Итак, в назначенный день они отправились к г-ну де Нуатру.

Уже при входе, посредине сеней, бросалась в глаза античная бронза, изображавшая Кентавра. Мускулы пружились на его широкой лошадиной груди; круглый круп сиял; бока, казалось, трепетали; поднятое копыто застыло, и конное чудовище подымало нервной рукой сосновую шишку из оникса над головой, увенчанной виноградными гроздьями. Повсюду, куда ни водил их хозяин, г-н д'Амеркер дивился исключительному подбору вещей, относившихся к истории полубогов земных и морских и к магической мифологии древности. Терракоты являли их изображения, барельефы воззывали сказания о них, медали напоминали об их культах. Гарпии с острыми когтями, Сирены крылатые или рыбоподобные, кривоногие Эмпузы, Тритоны и Кентавры,– каждый имел там свою статуэтку или статую. Библиотеки содержали тексты об их происхождении, об их жизни, об их природе. Трактаты рассуждали об их видах и формах, перечисляя все роды Сатиров, Сильванов и фавнов, и один из них, крайне редкий, который г-н де Нуатр показывал не без гордости, содержал в себе описание Паппосилена – чудовища ужасного и целиком обросшего шерстью. Тетради в удивительных переплетах сохраняли рецепты фессалийских зелий, посредством которых колдуньи Лукиана и Апулея превращали человека в сову или оборачивали в осла.

Г-н де Нуатр с удивительным радушием показывал посетителям свой кабинет. Иногда легкая улыбка кривила его рот. В его глазах, очень черных, моментами мерцали медные блестки, и в его бороде переплетались три золотых волоска. Прощаясь он сжал руки г-же де Ферлэнд в своих пальцах с острыми ногтями, и, пока он глядел на нее, г-н д'Амеркер увидал, как металлические блестки множатся в его глазах, которые пожелтели каким-то беглым блеском, страстным, неукротимым и почти тотчас же потухшим.

Первый этот визит не остался последним; г-н д'Амеркер еще часто видал мраморные сени, где шел, подняв копыто над своим мраморным пьедесталом, бронзовый кентавр, с шишкой из оникса, сиявшей в его руке. Г-н де Нуатр никогда не давал никаких объяснений относительно происхождения и цели этих необычайных коллекций, собранных в его доме. Он не говорил о них иначе, как для того, чтобы отметить редкость книги или красоту предмета. Больше ничего, и никакого намека на обстоятельства их первой встречи. Его сдержанность вызывала подобную же со стороны г-на д'Амеркера. Такие отношения церемонной дружбы охраняли секрет одного, не допуская любопытства другого, и оба, казалось, были согласны выказывать обоюдное забвение.

«Г-жа де Ферлэнд была в тревоге уже несколько дней, когда она попросила меня зайти к ней. Я поспешил на ее зов и нашел ее нервной и озабоченной. На мои настояния поведать мне причину ее смуты, она отвечала уклончиво, но кончила признаниями в том, что она живет в странном ужасе. Она рассказала мне, что каждую ночь собаки завывают, но не столько от гнева, сколько от страха. Садовники открыли на песке аллей следы шагов. Трава, истоптанная то здесь, то там, обличала чье-то ночное присутствие, и к моему великому изумлению она показала мне комок глины, на котором был виден странный оттиск. Это был беглый, но достаточно отчетливый след. Разглядев ближе отвердевший знак, я заметил несколько желтых волосков, засохших в глине. Незримый вор, очевидно, посещал сад и следил за домом. Напрасно ставили капканы и пробовали устраивать ночные обходы. Несмотря ни на что, г-жа де Ферлэнд не могла в себе победить непреодолимого ужаса. Я успокоил, как мог, милую трусиху, и, покидая ее, обещал вернуться на следующий день.

Это был день конца осени; раньше шел дождь. Улицы оставались грязными; в сумерках осыпались желтые и красные деревья. Большая решетка отеля оставалась открытой, привратник дремал в своей каморке. Я вошел в переднюю и ждал лакея, который бы мог доложить госпоже де Ферлэнд обо мне. Ее комната, выходившая в сад, была в конце галереи. Я подождал еще. Ничто не шевелилось в обширном и безмолвном доме. Никто не приходил, и время шло. Слабый шум достиг моего уха: я стал слушать внимательнее, и мне послышались заглушённые вздохи, после – падение опрокинутой мебели. Я колебался, все стихло. Вдруг раздирающий крик вырвался из комнаты г-жи де Ферлэнд. Я перебежал галерею и толкнул дверь, которая распахнулась настежь. Было уже темно, и вот что я увидел. Г-жа де Ферлэнд лежала полуобнаженная на полу, ее волосы разлились длинной лужей золота, и, склонившись над ее грудью, какое-то косматое животное, бесформенное и брыкающееся, сжимало ее и впивалось ей в губы.