Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести) Страница 84

В тот же миг Дионисия, откинув одеяло, подбежала к окну, быстро распахнула его и — не удержи ее Эразмус вовремя — через секунду размозжила бы себе голову, бросившись вниз.

— Несчастная! — воскликнул он и схватил ее за плечи, содрогавшиеся от беззвучных рыданий. — Что ты задумала?

— Покончить с жизнью, потерявшей для меня всякий смысл с той минуты, как я утратила твое доверие.

Эразмус коснулся губами лба жены, которая вяло повисла на его руках, и сердце его забилось учащенно.

Внезапно безмолвие окутанной предрассветным туманом долины нарушили мелодичные звуки. Дионисия открыла глаза, прислушиваясь, и лицо ее, только что казавшееся совершенно застывшим, вновь обрело прежнюю живость. Эразмус заметил это и тотчас разжал руки.

— Знаешь ли ты, что за звуки только что донеслись сюда из долины? — спросил он. — Это пастушья свирель. И в тебе, хотя лишь за минуту до этого ты была готова наложить на себя руки, неожиданно, более того, как бы помимо твоей воли и сознания, пробудилось желание узнать, чьи уста извлекают из свирели столь волшебные звуки. Вот и пришло для тебя, Дионисия, время постигнуть то, чего раньше ты бы не могла постичь! Ты свободна. Уступи же этому первому посланному тебе искушению — равно как и любому, которое грядет. Ступай, Дионисия, твоя судьба в твоих руках, познай себя до конца.

Дионисия изумленно и скорбно глядела на супруга.

— Ступай же! — еще настойчивее повторил Эразмус. — Это мое последнее слово. Возможно, что звуки этой свирели — единственное искушение, которому тебе суждено поддаться, а может быть, твой жизненный путь будет обильно усеян ими. Может быть, уже час спустя иное желание неудержимо повлечет тебя назад, к родным пенатам, а может статься, ты вернешься сюда лишь спустя много лет или уйдешь навсегда. Не забывай об одном: когда бы ты ни вернулась и какие бы воспоминания ни отягощали твою душу — постель, одежда и кров ждут тебя; не опасайся ни упреков, ни расспросов, я встречу тебя так, как встретил в тот вечер, когда новобрачной ты впервые переступила этот порог. А теперь — прощай, Дионисия!

Сказав это, он в последний раз взглянул на нее, повернулся, вышел, закрыв за собой дверь, и стал медленно подниматься по лестнице, ведущей в башню. И уже через несколько минут он увидел свою супругу в окошко, выходящее на расстилающуюся у подножия башни долину. Легкой, словно порхающей походкой, какой он никогда прежде у нее не замечал, она поспешно пересекла луг и вскоре достигла опушки леса, откуда неслись чарующие звуки пастушьей свирели. Вот Дионисия уже исчезла под сенью деревьев, и спустя мгновение мелодия оборвалась.

II

Юный пастух лежал под деревом, любуясь сквозь густую листву ослепительной синевой неба. Заслышав подле себя какой-то шум, он перестал наигрывать на свирели. Велико было его удивление, когда он увидел прекрасную молодую женщину в длинной белой сорочке, ступавшую босыми ногами по мшистой земле.

— Зачем ты здесь, — спросил он, — и почему ты так гневно смотришь на меня? Разве моя свирель не вправе приветствовать песней рассвет? Я нарушил твой предутренний сон? Пусть так, я привык вставать вместе с солнцем и играть, когда мне вздумается. И от этого не отступлюсь, так и знай.

Пастух упрямо тряхнул головой, так что золотые кудри его разлетелись во все стороны, и, жмурясь на солнце, опять растянулся под деревом, а свирель поднес к губам.

— Кто ты? — взволнованно спросила Дионисия.

Юноша с досадой оторвался от свирели и буркнул:

— Нетрудно догадаться, что я пастух. — И заиграл снова.

— Где же твое стадо?

— Разве не видишь — там, за деревьями, мелькают светлые пятна? На той лужайке пасутся мои овцы. Но прошу тебя — не подходи к ним близко, они боязливы и, едва почуют чужого, сразу разбегаются во все стороны. — Он опять взялся за свирель.

— Как ты попал в эти края? — спросила Дионисия. — Я тебя раньше никогда здесь не видела.

Тут юноша вскочил и раздраженно бросил ей в лицо:

— Я брожу со своим стадом по всей стране. День — здесь, другой — там, третий еще где-нибудь, а потому я многое повидал на своем веку. Но клянусь, еще ни разу не случалось, чтобы дама являлась ко мне на рассвете в ночной сорочке, босиком и расспрашивала меня о вещах, до которых ей нет ровно никакого дела. Да еще тогда, когда мне пришла охота поиграть на свирели и полюбоваться солнышком.

Он смерил Дионисию презрительным взглядом, заиграл на свирели и двинулся прочь к залитой солнцем прогалине. А Дионисия, устыдившись своих босых ног и ночной сорочки, хотела уже было вернуться домой, но звуки свирели все удалялись, и в ней вдруг вспыхнул гнев:

— Наглый мальчишка! С каким наслаждением я бы разбила в щепы его несносную свирель. — Но тут она вспомнила, что не имеет права вернуться домой, не поддавшись своему желанию, и поспешила вслед за стадом. Ветки деревьев хлестали ее по лицу, листья застревали в распущенных волосах, а мощные корни, точно змеи, обвивались вокруг ее босых ног. Но она неустрашимо продиралась сквозь заросли, ломая ветви своими изнеженными пальцами и отчаянно вырываясь из цепких объятий густой листвы. Когда она наконец вышла из леса, у ног ее расстилался зеленый ковер, затканный пестрым узором полевых цветов, а по ту сторону поляны стоял пастух со своим стадом, белевшим на фоне могучих деревьев. Чистым золотом горели его кудри в лучах утреннего солнца. Завидев Дионисию, он нахмурил брови и жестом приказал ей удалиться. Но она не послушалась, а подошла к нему вплотную, выхватила у ошеломленного юноши свирель, переломила ее пополам, а обломки швырнула ему под ноги. Лишь теперь, придя в себя от изумления, он схватил Дионисию за руки и хотел было повалить ее на землю. Защищаясь, она обеими руками уперлась ему в грудь; его горящие гневным возбуждением глаза оказались прямо перед ее глазами, а прерывистое дыхание, вырываясь из его отверстых уст, обдало ее лицо жаром. Опомнившись, он зло стиснул зубы, но она лишь рассмеялась; внезапно он отпустил руки Дионисии и крепко обнял ее стан. Она вспыхнула и рванулась из его объятий. Но он так пылко прижал ее к себе, что она, сразу обессилев, сама припала к нему всем телом, а потом дала увлечь себя на траву и с неведомым доселе наслаждением отдалась его неистовым поцелуям.

Много дней странствовала она с пастухом и его стадом по вольным просторам. В жаркие полуденные часы они отдыхали под сенью густой листвы, ночью спали на мягком ковре тихих лесных полян. Стадо, привыкшее следовать за звуками свирели, теперь замолкнувшей навсегда, постепенно разбрелось, так что под конец за влюбленными печально плелась лишь одна овечка.

После ста ясных солнечных дней и ста звездных ночей наступило наконец мрачное, пасмурное утро, и резкий, пронизывающий до костей ветер пронесся, завывая, над лугом, приютившим на ночь любовников; Дионисия проснулась на рассвете, дрожа от холода.

— Вставай же, — заторопила она пастуха. — Вставай, я озябла. Там вдали, за туманом, я вижу какие-то строения; а вот и дорога, что ведет вниз, к людям; ступай же скорее, купи мне башмаки, платье и плащ.

Пастух поднялся, погнал последнюю овечку в город, продал ее там и на вырученные деньги купил Дионисии все, что она просила. Облачившись во все новое, та опять улеглась на землю, потянулась, скрестив руки над головой, и сказала:

— Я бы не прочь еще раз послушать твою свирель.

— Но у меня ее больше нет, — возразил пастух. — Ведь ты ее сломала.

— Тебе следовало бы крепче держать ее, — послышалось в ответ. Потом Дионисия огляделась и спросила: — Где же наша среброшерстая свита?

— Она разбежалась, потому что не слышала больше моей свирели, — ответил юноша.

— Отчего же ты не следил за ней? — снова спросила Дионисия.

— Я мог думать только о тебе одной, — ответил юноша.

— Но еще нынче утром я видела подле нас овечку.

— Я продал ее, чтобы купить тебе башмаки, платье и плащ.

— Лучше бы ты не был столь послушным, — раздраженно бросила Дионисия, поднялась с земли и двинулась прочь.

— Куда же ты? — горестно воскликнул пастух.

— Домой, — ответила Дионисия, и в груди ее шевельнулась тоска по Эразмусу.

— Но ведь путь туда очень далек, — возразил пастух. — Тебе одной не дойти, я провожу тебя.

— Вот еще чего не хватало — идти в такую даль пешком!

В этот миг на дороге, спускавшейся в долину, показалась карета. Дионисия громко крикнула и помахала рукой. Но кучер и бровью не повел; он вытянул кнутом лошадей и пустил их вскачь. Дионисия крикнула громче. Тогда из окна кареты выглянул какой-то человек и посмотрел в ту сторону, откуда послышался зов. Завидев прекрасную молодую женщину, незнакомец приказал кучеру осадить лошадей, вышел из кареты и двинулся навстречу Дионисии, поспешно спускавшейся с горы.