Сельма Лагерлёф - Император Португальский Страница 9

Она заползла повыше на камень и расправила юбку, потому что чувствовала, что теперь именно ей придется позаботиться о доме.

Клара Гулля была, конечно, достаточно наслышана об Агриппе Престберге и знала, что он не из тех, кто ворует или дерется, если только не называть его «Греппой» и не предлагать ему бутерброд. Он вообще нигде долго не задерживался, разве что в доме, на беду, оказывались далекарлийские часы.

Он ходил по окрестностям в поисках таких часов для починки, и если, заходя в избу, видел старый высокий футляр с часами, то не унимался до тех пор, пока ему не позволяли вынуть часовой механизм и посмотреть, все ли с ним в порядке. А что-нибудь не в порядке бывало всегда. Он был просто вынужден разобрать часы полностью. После чего могло пройти несколько дней, прежде чем ему удавалось вновь собрать их, и все это время его надо было кормить и давать кров.

Самым ужасным в этом было то, что если Престбергу удавалось как следует приложить руку к часам, то после этого они уже никогда больше не ходили так хорошо, как прежде. И минимум раз в год приходилось давать Престбергу ими заниматься, иначе они просто прекращали ходить. Старик, конечно, старался делать свою работу добросовестно и честно, но ничего не поделаешь — часы оказывались испорченными.

Поэтому лучше всего было вовсе не давать ему прикасаться к вашим часам. Это Клара Гулля знала хорошо, но она не видела никакой возможности спасти далекарлийские часы, которые стояли и тикали в избе. Престберг знал, что они есть, и уже давно подбирался к ним, но в предыдущие разы, когда он появлялся, Катрина была дома и не подпускала его.

Подойдя к избе, он остановился прямо перед девочкой, с силой воткнул палку в землю и пробубнил:

— Пришел Юхан Уттер Агриппа Престберг, барабанщик Его Величества и королевства. Он выстоял под пулями в пороховом дыму и не боится ни ангелов, ни дьяволов. Есть кто дома?

Кларе Гулле не потребовалось ничего отвечать. Он проследовал мимо нее в избу и сразу же направил стопы к большим далекарлийским часам.

Девочка вбежала за ним, пытаясь рассказать ему, как хорошо они ходят. Они не отстают и не спешат. Их совершенно точно не надо чинить.

— Как могут правильно ходить часы, к которым не притрагивался Юхан Уттер Агриппа Престберг? — сказал старик.

Он был так высок, что смог открыть футляр часов, даже не вставая на стул. В следующее мгновение он уже высвободил циферблат и механизм и положил на стол. Клара Гулля сжимала кулаки под передником, на глазах у нее выступили слезы, но она была бессильна остановить его.

Престберг торопился узнать, что не в порядке с часами, прежде чем домой придут Ян или Катрина и скажут, что никакой починки не требуется. У него с собой был узелок с инструментами и баночками со смазкой. Он впопыхах развязал его и, делая это, так спешил, что часть содержимого упала на пол.

Кларе Гулле было велено подобрать все, что упало. Тот, кто видел Агриппу Престберга, поймет, что она не посмела ослушаться. Она опустилась на пол и протянула ему пилку и долото.

— Еще что-нибудь есть? — проревел старик. — Ты должна быть рада, что можешь услужить барабанщику Его Величества и королевства, проклятое торпарёво отродье!

— Нет, насколько я вижу, — сказала девочка. Она была подавлена и несчастна, как никогда прежде. Она ведь должна была стеречь избу, пока не было отца с матерью, а все вышло наоборот.

— Ну а очки? — спросил Престберг. — Они, должно быть, тоже упали.

И тут у нее затеплилась надежда. А что, если он ничего не сможет сделать с часами без очков! А что, если он их потерял!

В этот момент она увидела футляр с очками. Он завалился за ножку стола.

Старик с грохотом рылся в старых шестеренках и пружинах, лежавших у него в узле. Может быть, повезет и он не обнаружит очков?

— Ничего не поделаешь, придется, видать, мне самому поискать на полу, — сказал он. — Встать, торпарёво отродье!

Девочка с быстротой молнии протянула руку, схватила футляр и засунула его под передник.

— Эй, ты, поднимайся! — зашумел старик. — Не очень-то я тебе верю. Что это ты там держишь под передником? Давай сюда, говорю!

Она тут же протянула одну руку вперед. Другую она все время держала под передником.

Теперь ей пришлось показать ее тоже, и он увидел бутерброд.

— Фу! Сдается мне, что это бутерброд, — сказал Агриппа Престберг и отпрянул, словно в руке девочки была гадюка.

— Я сидела и ела его, когда вы пришли, и спрятала, так как знаю, что вы не любите масла.

Старик сам улегся на пол, но тщетно. Он ничего не нашел.

— Вы, верно, забыли их там, где были в последний раз, — сказала Клара Гулля.

О том же подумал он и сам, хотя ему и не верилось, что это так.

Но в любом случае он ничего не мог делать с часами, раз у него не было очков. Ему ничего не оставалось, как снова завязать узелок и засунуть механизм обратно в футляр.

Когда он повернулся спиной, девочка тихонько положила очки обратно в узелок.

Там он и нашел их, когда пришел в усадьбу Лёвдала, где работал в последний раз, чтобы спросить о них. Он развязал узелок, чтобы показать, что их там нет, и первое, что он увидел, был футляр с очками.

Когда он в следующий раз увидел Яна с Катриной на холме возле церкви, он подошел к ним.

— Эта ваша девчонка, — сказал он, — эта ваша маленькая ловкая девчонка еще принесет вам счастье.

ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД

Многие предсказывали Яну из Скрулюкки, что маленькая девочка принесет ему счастье, когда вырастет. Люди, конечно, не понимали, что она уже сделала счастливым каждый его день, каждый миг, данный ему Господом. Только один-единственный раз за то время, что она подрастала, он рассердился и ему было стыдно за нее.

В то лето, когда девочке было одиннадцать лет, Ян пошел с ней через гору в Лёвдала. Дело было семнадцатого августа, в день рождения лейтенанта Лильекруны, хозяина Лёвдала.

Семнадцатое августа было таким радостным днем, что его весь год с нетерпением ждали и в Свартшё, и в Бру. И ждали этого дня не только господа, которых приглашали на торжество, но и дети, и молодежь из окрестных деревень. Они огромными толпами стекались в Лёвдала, чтобы посмотреть на нарядно одетых людей, послушать песни и танцевальную музыку.

Было и еще одно обстоятельство, делавшее поход в Лёвдала семнадцатого августа весьма заманчивым для молодежи. Дело в том, что в это время в саду было много всяких соблазнов. Вообще-то, ребята были воспитаны в строжайшей честности, но с кустов и деревьев все можно было рвать в любом количестве, если только делать это осторожно, чтобы тебя не поймали.

Когда Ян вошел с Кларой Гуллей в сад, он, конечно, заметил, как широко раскрылись глаза девочки, когда она увидела прекрасные яблони, усыпанные зелеными созревающими плодами. И Ян бы, конечно, не запретил ей их попробовать, если бы не увидел, что староста Седерлинд и еще несколько слуг ходят и караулят деревья, чтобы их не обобрали.

Он увел Клару Гуллю во двор, где не было ничего соблазнительного. Но все же отметил, что мысли ее остались среди кустов крыжовника и яблонь. Она не смотрела ни на нарядную господскую молодежь, ни на прекрасные клумбы с цветами. Он не мог заставить ее слушать красивые речи, которые произносили в честь лейтенанта Лильекруны пробст из Бру и инженер Буреус из Борга. Она не захотела послушать даже поздравительные стихи звонаря Свартлинга.

Из комнат послышался кларнет Андерса Эстера. Он играл такую веселую танцевальную музыку, что трудно было устоять на месте. Но маленькая девочка только искала предлог снова вернуться в сад.

Ян все время преданно держал ее за руку. Он не выпускал ее руки, как она ни пыталась освободиться. И у него это прекрасно получалось вплоть до наступления темноты.

Тут зажглись разноцветные фонари, причем не только на деревьях, но и на земле, среди цветов, и в пышных виноградных лозах, обвивавших стену дома. Стало так красиво, что у Яна, который никогда раньше ничего подобного не видел, закружилась голова, и он уже не знал, на каком он находится свете.

Но он все равно крепко держал девочку за руку.

Когда фонари зажглись, лавочник, торговавший возле церкви, его брат, Андерс Эстер, и его племянник стали петь, и пока они пели, Ян чувствовал, что в воздухе растекается удивительная радость. Она уносила все, что угнетало и печалило. Она подступала так спокойно и сладостно этой теплой ночью, что Ян не мог противиться ей. Так же было и со всеми остальными. Они были счастливы тем, что существуют, что мир, в котором они живут, так прекрасен.

Вокруг него послышался шепот:

— Да, теперь чувствуется, что это семнадцатое августа.

— Наверное, такое чувство испытывали те, кто жил в раю, — с очень торжественным видом произнес какой-то молодой человек.