Владимир Сорокин - Норма Страница 9

— Может, унесет от греха подальше…

Ворона покосилась на лежащие рядом белый и темно-коричневый куски, быстро подошла, схватила белый и полетела прочь.

Леха накрыл ладонью звонок.

— Кто? — осторожно спросили за дверью.

— Клав, открой, — Леха оперся о косяки, но руки съехали вниз, он ткнулся головой в дверь и закачался, сохраняя равновесие.

— Нажрался гад… первый час уже… не открою… господи…

Клавин голос удалился.

— Да чо, чо ты, Клав, — Леха взялся за ручку — Эт я… ну Лешка… чо ты.

За дверью не отзывались. Леха откачнулся, хлопнул по звонку:

— Клав! Ну хватит. Чо ты. Клав. Чо ты… открой…

Дверь молчала.

— Открой, кому сказал! — Леха стукнул кулаком под номер, — открывай! Слышишь?

— Слышишь? Клавк!

— Открой! Слышишь!

— Слышь! Клавка!

— Открой! Клавка!

— Слышь! Клав!

— Клав! Клав! Клав!

Его голос гулко разносился по подъезду.

Клава не отзывалась.

Леха долго, с перерывами звонил.

Потом замолотил по двери:

— Открой, сука! Открой! Открывай, блядь хуева!!

— Я тебе говорю! Открой!

— Открой! Клавка! Не дури!

— Открой! Открывай, ёп твою!

— Клавка! Открой! Слышь!

— Открой! Убью сука!!

Он отошел, чтобы разбежаться, но ноги, наткнувшись на ступеньки, подломились. Леха плюхнулся на ступеньку:

— Ой, бля…

Соседняя дверь приотворилась, в щели мелькнуло лицо и скрылось.

Леха встал, шатаясь подбрел к двери и пнул ее ногой:

— Открой, говорю!

— Открой, Клава!

— Открой, говорю!

— Слышь! Открой!

Он пинал дверь, еле сохраняя равновесие. Потом сел на коврик:

— Открой… слышишь… ну Клав…

— Слышишь… слышишь…

— Клав… открой…

— Клав… ну что ты…

— Клав… Клавка…

— Клав… открой… открой… открывай, сука!!!

Поднялся, пачкая руки о беленый косяк, отошел и кинулся на дверь:

— Убью, бля! Убью, сука! Открываааай!!!

Клава открыла часа через полтора. Леха спал, скорчившись перед дверью. Клава втащила его в темный коридор, закрыла дверь и, подхватив под мышки, поволокла в комнату.

— Господи… опять нажрался… господи… Он, как же… господи… сволочь… сил моих нет…

Стянула с него грязные ботинки, отнесла в коридор. Вернулась, вывалила Леху из пальто. Зазвенела посыпавшаяся мелочь. Клава обшарила пальто, вытащила несколько скомканных бумажек, во внутреннем кармане нащупала мягкое, упакованное в хрустящий целлофан:

— О, господи… норма… господи…

Она положила норму на стол. Деньги убрала в шкаф под стопку белья.

Леха пробормотал что-то, заворочался.

Клава сняла с него заляпанные грязью брюки, пиджак, рубашку. Втянула на кровать, перевернула на спину, накрыла одеялом. Подошла к сопящему на кушетке Вовке, поправила выбившуюся простынь. Зевнула, сняла халат и легла рядом с мужем.

Леха проснулся в шестом часу, встал, шатаясь, добрел до туалета. Неряшливо помочившись, открыл кран, припал к струе обсохшими губами. Долго пил. Потом сунул под струю голову, фыркнул и, роняя капли, пошел обратно. Сел на кровать. Потряс головой.

Клава приподнялась:

— Лешь… ты? Слышь, там норма-то… ведь не съел вчера…

— Норма?

— Ага. В кармане была. В пальте. На столе там.

— Чева?

— Норма! Норма! Чево! — зашипела жена, — норму не съел ведь!

— Как не съел?

— Так! Вон на столе лежит! Леха встал, нащупал на столе пакетик:

— Ёп твою… а как же… чего ж я не съел-то…

— Нажрался вот и не съел. Жуй, давай, да ложись! В семь вставать.

Леша отупело вертел в руках пакетик. Горящий за окном фонарь дробился на складках целлофана.

Леха сел на кровать, разорвал пакетик, стал жевать норму.

— С кем выжирали-то? — просила Клана, — С Федькой, штоль? А?

— Не твое дело… — худые скулы Лехи вяло двигались.

— Конечно, не мое. А брюки твои засранные чистить, да ботинки, да ждать не случилось ли чего…

— Ладно. Заткнись. Спи.

— Сам заткнись. Алкоголик…

Клава отвернулась к стенке.

Леха дожевал норму, посмотрел на испачканные руки. Встал, прошлепал на кухню. Пососал из дульки заварного чайника, вытер руки о трусы. Подошел к окну, посмотрел на спящие дома. Почесал грудь.

В доме напротив на шестом этапе вспыхнуло окно, рядом — другое.

Леха смахнул со лба водяные капли. Понюхал руки.

Снова вытер их о трусы и пошел досыпать.

— И главное, не принюхивайся. Жуй и глотай быстро, — Федор Иванович протянул Коле ложку. Коля взял ее, придвинул тарелку с нормой, покосился на Веру Сергеевну:

— Мам… ты только лучше займись чем-нибудь, не надо смотреть так…

Вера Сергеевна встала из-за стола, улыбнулась и пошла в комнату.

Коля склонился над нормой.

Федор Иванович положил руку ему на плечо:

— Давай, давай, Коль. Смелее, главное. Я когда первый раз ел, вообще в два глотка ее, — раз, два. И все. А у нас в то время разве такие были?! Это ж масло по сравнению с нашими. Давай!

Коля отделил ложкой податливый кусочек, поднес ко рту и откинулся, выдохнул в сторону:

— Ооооо… ну и запах…

— Да не нюхай ты, чудак-человек! Глотай побыстрей. У нее вкус необычный такой, глотай, как лекарство!

Коля брезгливо разглядывал наполненную ложку:

— Черт возьми, ну почему обязательно есть?

— Колька! Ты что?! А ну ешь давай!

Коля зажмурился, открыл рот и быстро сунул в него ложку.

— Вот! И глотай!

Коля лихорадочно проглотил, скривился, пошлепал губами:

— Гадость какая…

— Колька! А ну замолчи! Ешь давай!

Коля проглотил новую порцию:

— Странный вкус какой-то…

— Не странный, а нормальный. Жуй!

Коля отделил другой кусочек, снял губами с ложки, прожевал:

— Странно, а… когда ешь запаха не чувствуешь…

— Так я к тебе о чем толкую, голова! — засмеялся Федор Иванович, — Потом привыкнешь, вообще замечать перестанешь.

Коля стал орудовать ложкой посмелее.

Вера Сергеевна заглянула из комнаты, вышла и улыбаясь, встала у косяка:

— Ну как?

Коля ответно улыбнулся ей:

— Вот, мам съел.

— Молодец.

Коля доел норму, бросил ложку в тарелку и шлепнул ладонями об стол:

— Годидзе!

— Третья группа продолжает рисовать, вторая встает и идет на горшочки! — Людмила Львовна подошла к низеньким столикам, за которыми сидели дети, хлопнула в ладоши. — Раз, два! Ну-ка все дружно отложили карандаши и встали! Раз, два!

Дети стали нехотя вставать.

— Ну-ка быстро! Маша, я кому говорю! Успеете еще порисовать. Андрей! Это что такое! Встали, пошли за мной! Не бежать! Идти шагом.

Девятнадцать пестро одетых девочек и мальчиков двинулись за Людмилой Львовной.

Вышли в коридор, стали подниматься по лестнице на второй этаж. Людмила Львовна поднималась первой:

— Не обгонять друг друга. Идти спокойно. Шуметь не надо.

Ее голос громко звучал в лестничном пролете.

Топоча ножками, дети поднимались наверх.

На втором этаже, обогнув оставленные малярами стремянки, прошли свежевыкрашенным коридором. Возле двери с забрызганной краской табличкой «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!» Людмила Львовна остановилась:

— Разобраться по парам. Не шуметь! Постников! Сколько раз можно говорить! Отстань от нее!

Дверь отворилась, вышла нянечка, вытирая руки тряпкой.

— Ну, как? — повернулась к ней Людмила Львовна.

— Готово, — улыбнулась нянечка.

— Проходите, не толпитесь. И по порядку на горшочки.

Дети стали входить в комнату. Она была не очень большой с двумя зашторенными окнами. Вдоль стены на узком деревянном помосте стояли двадцать белых пронумерованных горшков.

— Это какая, вторая? — спросила нянечка, пропуская детей и протянутой рукой касаясь их головок.

— Вторая, — Людмила Львовна вошла и встала напротив помоста. — Садимся спокойно, не мешаем друг другу. Андрей! Сколько раз тебя одергивать?

Дети, спустив штаны, расселись по горшочкам.

— А что, не все? — нянечка махнула тряпкой на пустующий горшок.

— Шацкого нет.

Людмила Львовна прислонилась к стене.

Нянечка отжала тряпку над ведром и положила на подоконник.

— Штанишки на коленках. Ниже не спускаем. Не толкаем соседей! Света? Кто не покакает, тот рисовать не пойдет!

— А я не хочу.

— И я, Людмил Львовн.

— Посидите, посидите. Захочется. Не толкаемся, кому говорю? Кто покакал, тот встает.

Дети смолкли. Некоторые начали кряхтеть.

Через несколько минут трое поднялись, подтянули штаны и сошли с помоста. Потом встал а девочка, придерживая юбку зубами, натянула трусики.

— Кто покакал, тот не шумит и спускается в зал. Не шумит и не задерживается, Рубцова!

Девочка скрылась за дверью. Встали еще несколько детей.

— Так, Алексеев не покакал, он садится снова, — Людмила Львовна подошла и усадила улыбающегося Алексеева. — Пашенко Наташа, ты еще не хочешь посидеть? Ну, что это за крошка, куда это годится?