Василий Великанов - Повесть об укротителе Страница 9

— Да как вам сказать… Вроде артиста, что ли…

— А что вы представляете? Где играете?

— С медведем выступаю.

— О, это, должно быть, очень интересно! А где вас можно посмотреть?

— Пока нигде. Я сейчас готовлю новый номер.

— Репетируете, значит, может, вы совсем и не артист, а так просто…

— Что «просто»? — насторожился Николай.

— Извините, мне надо идти, — резко оборвала его Маша и пошла прочь быстрыми энергичными шагами.

Николай смотрел ей вслед и думал: «Сильная и с характером… Хорошая. Но что ее обидело?..» А Маша, уходя от Николая, думала: «Наверно, смотрит вслед. Все равно не обернусь, сколько ни смотри. И разговаривать-то как следует не умеет, а ещё говорит, что артист. Наверно, хотел произвести впечатление… Много вас таких «артистов», любителей до красивых оленей… Но что-то в нём есть симпатичное, солидное, медвежье. И даже курносый нос и толстые губы идут ему. Наверно, добрый…»

Пять лет тому назад осиротела Маша: отец погиб в бою под Уральском от шашки белоказака, а через год умерла от тифа мать. Оба они много лет работали в зоопарке, и Маша с малых лет пристрастилась к их скромному труду: чистила клетки, кормила животных. Особенно ей нравились малыши-зверята, и с ними она больше всего возилась. После смерти матери Машу приютила семья ветеринарного врача Добросмыслова, который вот уже много лет, обслуживал зоопарк. Маша им нравилась, и они взяли её к себе, приголубили, но Маша не согласилась жить, как она выражалась, на их «хлебах». «Тебе, Маша трудно будет учиться…» — сказал Роман Алексеевич, «Я буду работать и учиться,» — твердо заявила она.

Шестнадцатилетнюю Машу зачислили уборщицей, а через два года, когда она окончила школу второй ступени, ей доверили работу экскурсовода. Сначала она робела, а потом привыкла и посмелела — вряд ли кто лучше её знал всех обитателей зоопарка, разве только Роман Алексеевич.

…Сначала Ладильщикову никак не удавались новые номера. Мишук, привыкший бороться, трудно усваивал новые трюки и не хотел их выполнять. Каждый раз он пытался обхватить хозяина и повалить его наземь. Легче было бы готовить заново другого медведя, чем переучивать Мишука. Не сразу удался трюк с львиной головой. Как только Ладильщиков надел эту громоздкую страшную маску, медведь зарычал и попятился от хозяина. А потом привык. Подойдет, понюхает и, узнав хозяина, начинает «работать».

Особенно трудным оказался номер со стрельбой из пистолета. Медведь должен был стрелять в буржуя. Ладильщиков учил Мишука хвататься зубами за дощечку, соединенную веревочкой с курком пистолета. При первом же выстреле медведь испуганно шарахнулся в сторону и сбил с ног Ладильщикова. Пришлось стрелять без патрона. Но даже и в этом случае медведь не хватался за дощечку: боялся выстрела. Ладильщиков веревку удлинил, чтобы пистолет находился подальше от медведя, а дощечку смазал медом. Соблазнительная приманка! Мишук осторожно облизал дощечку, — выстрела не последовало. Потом он уже смело забирал дощечку в рот и обсасывал ее. Щелканье курка его не пугало. «Ладно, пусть пока будет так. вхолостую, — подумал Ладильщиков.

На генеральную репетицию был приглашен Владимир Дуров.

— Ну, как ваше мнение, Владимир Леонидович? — с почтением спросил Аменицкий после того, как они посмотрели номера.

— Хорошо. И для ума и для сердца. И главное — современно.

— Чудесно! — воскликнул Аменицкий. — Включаю вас, Николай Павлович, в программу.

Дуров подошел к Ладильщикову и пожал ему руку.

— Молодец. У вас талант дрессировщика. У меня есть вам одно предложение, Николай Павлович.

— Какое, Владимир Леонидович?

— Переходите ко мне в «уголок» помощником. Вместе с учёными будете изучать животных. Это очень нужно и интересно.

— Я понимаю, Владимир Леонидович, но… Я выступать люблю перед народом.

Дуров нахмурился, задумался. «Наверно, обиделся…» — мелькнула мысль у Ладильщикова, А Дуров вздохнул и сказал:

— Да, я понимаю вас, Николай Павлович. Я тоже, когда был молодым и сильным, любил выступать. Встречи с народом поднимают силы, окрыляют. А теперь я редко стал выступать. Другим увлекся. Хочется оставить людям после себя труд. А у вас всё впереди. Работайте и не застревайте на одних и тех же номерах. Творите.

Дуров ещё раз пожал Ладильщикову руку и уехал домой.

Обрадованный Ладильщиков тут же поехал в зоопарк. Разыскав Марию Петровну, возбужденный и раскрасневшийся, он сказал:

— Мария Петровна, завтра я выступаю в летнем театре на Выставке. Приходите. Вот вам пригласительный билет,

— Непременно приду, — с улыбкой ответила Маша, принимая билет. Николай смело посмотрел ей в лицо и только сейчас заметил, что глаза у нее зеленоватые. «Только бы не провалить мне завтра, не опозориться», — подумал Николай.

— Ну, так я буду ждать вас, Маша, — сказал он и, пожав ей крепко руку, круто повернулся и быстро зашагал к воротам.

Маша посмотрела ему вслед: «А он не такой, как мне показался вначале… Энергичный, смелый».

Она проводила Николая глазами до ворот и досадливо проговорила про себя:

— И не обернулся ни разу, противный!

Летний театр выставки был переполнен. На переднем ряду, посредине, сидели рядышком массивный черный Варюгин, тщедушный Ананий Матвеевич и Маша в новом синем платье. Белокурые завитки волос топорщились у нее на голове. Идя на концерт, она сделала завивку. Ей хотелось быть красивее, но если бы она знала о том, что Николаю больше нравится гладкая прическа, она не сделала бы этого. На щеках у неё играл румянец, а зеленоватые глаза блестели, искрились.

Оркестр заиграл плавную мелодию песни «Уж ты сад, ты мой сад», и на сцену вышел Ладильщиков, уцепив за лапу медведя. Грузно покачиваясь из стороны в сторону, Мишук шёл на задних лапах рядом с хозяином. Ладильщиков поклонился, и вслед за ним это же сделал и Мишук. Зрители засмеялись. Улыбнулась и Маша. Николай заметил её улыбку, и ему стало радостно. Он волновался. Как бы не провалить. Он хотел, чтобы его новые номера понравились зрителям и Маше. Увидев её на представлении, он улыбнулся и почувствовал вдруг в себе большую силу и уверенность. Только бы Мишук не подвёл…

— А ну, покажи, Мишук, как дьякон евангелие читает, — громко сказал Ладильщиков, подавая медведю толстую книгу. Медведь схватил лапами книгу и, перелистывая её, глухо заурчал.

Публика рассмеялась.

— Ишь ты, грамоте медведя научил, — усмехнулся Ананий Матвеевич.

Варюгин улыбнулся и, довольный, промолвил:

— Мой Мишук. Артист.

Маша с любопытством взглянула на Варюгина. Она не знала ни его, ни истории с медведем в Торопце.

— А ну-ка, Мишук, покажи нам теперь, что делает дьякон после обедни, — сказал Ладильщиков.

Вынув из кармана бутылку, на которой было написано: «Вино», Ладильщиков подал её медведю. Мишук схватил бутылку передними лапами, всунул горлышко в рот и, запрокинув голову, стал жадно глотать сладкую подкрашенную воду. Зрители дружно расхохотались. Выпив всю воду до капли, Мишук бросил бутылку на пол и заурчал, закачавшись, словно пьяный.

Хохот взорвался ещё более. Когда смех затих, Ладильщиков громко сказал:

— А ну, Мишук, покажи-ка нам теперь, как мельник-кулак гарнцы с крестьян собирает: то на развес, то на распыл, кругом обман — себе в карман.

Варюгин побагровел и пробасил угрюмо:

— К чему это?

— Кто чего заслужил… — с хитроватой ухмылкой промолвил Ананий Матвеевич и так взглянул на Машу, словно был с ней в сговоре против Варюгина.

Пока оркестр играл старинный вальс «Берёзка», Ладильщиков переоделся и вскоре на сцене появились те же артисты, но в других костюмах: Мишук в жилетке и чёрном картузе, а Ладильщиков, одетый в посконную рубаху, нёс на плечах большой мешок с зерном. На средине сцены он сбросил груз на пол, и мешок с зерном опустился в люк, под сцену, будто бы на мельничные жернова. Через несколько секунд из люка показался маленький пудовичок муки. Ладильщиков-крестьянин покачал головой, схватил его за махор и, вскинув на плечо, понёс за кулисы, а за ним заковылял и Мишук, толстый, важный и смешной.

Зрители засмеялись и захлопали в ладоши, а Варюгин заёрзал на сиденье и пробурчал про себя что-то невнятное. Ананий Матвеевич смеялся от души и даже крикнул, искоса поглядывая на Варюгина:

— Не в бровь, а в глаз, сукиного сына! Маша наклонилась к Варюгину и спросила:

— А правда интересно? Почему же вы не хлопаете? Варюгин не ответил ей. Он порывисто встал и пошёл к выходу.

Ананий Матвеевич усмехнулся и, обращаясь к Маше, сказал:

— Это ведь про него, дочка. Видно, до печёнки достало…

Ладильщиков вышел на сцену во фраке с массивной львиной головой-маской и надменно, важно подал медведю лист бумаги. Мишук схватил бумагу лапами, повертел ее, понюхал, словно прочитал и, положив на пол, сел на нее. Ладильщиков сбросил с себя львиную маску и крикнул: