Алексей Толстой - Эмигранты Страница 9

Мадам Мари, мадам Вера и мадам Лили жили праздно. Спали до десяти утра; непричесанные, в шелковых пижамах, подолгу сидели за утренним кофе, курили папироски. Иногда гуляли, но больше валялись под двумя старыми липами напротив каменного крыльца.

Сад был запущен, розы одичали, на клумбах – сорная трава. Нинет Барбош, перетирая у окна тарелки, часто спрашивала себя: почему эти три кобылищи так боятся испачкать руки? На чудесной лужайке, где в июньском зное слышалось пчелиное гудение, валялись пустые коробки от папирос, бумажки, бутылки. А эти, положив голые руки под затылок, знай себе глядят в облака… Чулки не штопают, порвутся – бросят где попало; платья раскиданы по всему дому.

Мари была полная блондинка с длинными сонными глазами. Вера – высокая, худая, сложенная, как модель из большого дома; лицо азиатское, волосы лиловатые. Лили – во французском вкусе: круглое, как у подростка, лицо, вздернутый нос, стриженая трепаная голова, но слишком большой и чуждый по выражению рот выдавал славянское происхождение.

Когда слышался гудок подымающегося в гору автомобиля, на крыльце появлялась Фатьма-ханум и что-то начинала говорить, ударяла ладонь о ладонь, трясла старым подбородком. Но дамы не слушали ее – может быть, потому, что Фатьма говорила на другом языке. Они лениво покидали парусиновые шезлонги, уходили в дом одеваться. Фатьма тусклыми покорными глазами глядела на железную калитку с колокольчиком. Появлялся Александр Левант, большею частью с гостями. Почти всегда это были иностранцы. Они бросали шляпы и пальто на траву, садились на шезлонги. Курили, спорили, смеялись. Александр Левант уходил за дамами. Обняв их за плечи, широко улыбаясь, сводил с крыльца, знакомил. Им целовали руки.

14

В один из июньских дней Александр Левант привез на дачу Василия Алексеевича Налымова. Под липами в безветренном зное гудели пчелы. Нинет Барбош энергично стучала тяпкой на кухне. Дамы умудрились даже стащить с себя пижамы, лежа с папиросками в парусиновых креслах. Повсюду – лень и жаркие голубоватые тени.

Среди полдневной истомы неожиданно раскрылась калитка, за спиной Александра Леванта смеялось одутловатое бритое лицо светловолосого человека, одетого во все новое. Дамы слабо ахнули и понеслись к дому, кое-как прикрывая наготу.

Левант рассердился и начал по-турецки кричать в чердачное окно. Оттуда высунулась перепуганная Фатьма, залопотала по-турецки. Левант с бешенством указал ей тростью на пустые бутылки и на пижамы, оброненные на песчаной дорожке…

– Проклятая старуха! – сказал он Налымову, увлекая его в дом. – Но вы не обращайте внимания на некоторый беспорядок. Мой друг, Хаджет Лаше, снявший эту дачу, в отъезде. Дамы, которых вы мельком видели, – его гостьи. У меня нет времени заняться порядком. Это дом без головы, но здесь можно чувствовать себя не стесняясь. Это – богема…

Он ввел Налымова в небольшой салон, затемненный закрытыми жалюзи, и предложил располагаться на любом из диванов. Присев на подоконник, перекатывал во рту сигару.

– Три дамы, – чтобы сразу вам ориентироваться, – эмигрантки из России. Мой друг, Хаджет Лаше, человек необычайно отзывчивый, подобрал их буквально умирающих от голода на тротуарах Константинополя… Одну из них, кажется, он хорошо знавал по петербургскому свету, – та, высокая, чудно сложенная женщина – княгиня Чувашева… Маленькое создание – это несчастная дочь генерала Степанова, – отец пропал без вести, мать умерла во время эвакуации Одессы. Полная блондинка, если не ошибаюсь, – киевская сахарозаводчица, чудный голос, но до сих пор не совсем пришла в себя от потрясений… Сердце обливается кровью, когда подумаешь, что наделали большевики с нашей Россией… Я ведь тоже отчасти русский, у меня были крупные дела в Петербурге… Помните гостиницу «Астория»? Там я держал постоянные апартаменты. Мой друг, Хаджет Лаше… Кстати, вы не знавали его?

– Не вспоминаю, – ответил Налымов, прислушиваясь к женским голосам, слышным из раскрытых окон наверху.

– Совсем недавно он купил у стокгольмского эмигранта гостиницу «Астория» и еще ряд других гостиниц в Петербурге. Очень деловой человек… И патриот, русский патриот…

Заметив, что Налымов плохо слушает, Левант несколько изменил направление беседы:

– Сейчас мы отлично пообедаем. Нинет Барбош научилась у старухи восточным блюдам. Затем я вас покину на попечение дам. Отдыхайте, флиртуйте. А через несколько деньков займемся делами. Меня очень интересует Тапа Чермоев, – вы с ним близки?

– Пили где-то…

– Великолепно. Затем – Леон Манташев и другие… Эти нефтяные короли – беспечнейшие люди… И понятно: сиди себе и гляди, как из-под земли с Божьей помощью хлещут деньги… Словом, об этом в свое время… Идем обедать…

Дамы вышли к столу в белых батистовых платьях. Александр Левант представил Налымова, – его приняли непринужденно, но равнодушно. Обед, в полумраке закрытых жалюзи, начался молчаливо. Левант с жадностью занялся едой. От щек и толстых рук Нинет Барбош, вносившей блюда, дышало жаром плиты. Мадам Мари изнемогала. Мадам Вера по-мужски пила белое вино – стакан за стаканом. Крошка Лили любопытно поглядывала на Налымова.

Отодвинув тарелку, Александр Левант вытер салфеткой лицо и шею.

– Дорогие создания, – сказал он неприветливо, – я оставляю на ваше попечение Василия Алексеевича. Но, если будете его развлекать, как сейчас, он к вечеру сбежит в Париж. Здесь не английский пансион, мои цыпочки…

– Так бы вы сразу и сказали, – мрачным, хриповатым голосом ответила княгиня Чувашева.

Лили неизвестно чему засмеялась, и ее личико с горькими складочками у рта стало молодым. Мадам Мари лениво подняла веки.

– «Нам каждый гость дарован Богом», – пропела она и красивой холеной рукой повела стаканом в сторону Налымова.

Он поклонился, под стулом стукнул каблуками.

Мари спросила:

– Вы военный?

– Бывший…

– Какого полка?

– Право, забыл… (Три дамы изумленно взглянули на него.) Я столько веселился, – право, отшибло память…

Подпрыгивая от беззвучного смеха, топорща локти, он кивал дамам красноватым носом.

Левант сказал:

– Василий Алексеевич командовал серебряной ротой Семеновского полка. Ну-с, давайте о чем-нибудь повеселее…

Но дамы помрачнели от воспоминаний. Княгиня жестко сжала рот, стучала длинными ногтями по скатерти. У Лили увяло личико, будто из него выпустили воздух. Веселья не выходило. Пить кофе пошли в сад, откуда торопливо засеменила Фатьма с приподнятым подолом, полным пустых бутылок и мусора.

Вскоре Левант докурил сигару и уехал. Налымов, поджав ноги, покачиваясь от удовольствия, сидел в траве, потягивал коньячок.

– Слушайте, вы, по-моему, хороший парень, – сказала ему княгиня Чувашева. Теперь, когда не было Леванта, лицо ее стало нежнее, добрее. – Чего ради вы сюда приехали?

– Мой друг Левант находит – мне нужен небольшой отдых.

– Слушайте, давайте по-хорошему… Вам известно, что здесь – притон?

– Княгиня, здесь – очаровательно…

– Меня зовут Верой… Подсаживайтесь ближе… Вы что же – в самом отчаянном положении, что ли? В мусорном ящике?

Налымов все так же – со смешком:

– Я писал моему орловскому управляющему, – он чертовски затягивает с деньгами… Не то мужики не хотят платить, – вообще что-то курьезное… Накопились долги, пришлось несколько стесниться…

– …Ночевать на бульваре, – низким голосом сказала княгиня.

– Как вы угадали? Ночевать на бульварах…

– …Воровать хлеб в ресторанах…

– Воровал… Но не столько стесняло ограничение в еде, как в напитках, представьте… Вы когда-нибудь работали, княгиня, по очистке канализации?

– Работала кое-где похуже…

– На вас надевают огромные сапоги, и вы с лопатой стоите по колени в жижице. В каналах – множество заржавленных булавок, если такая штука воткнется в ногу, вам будет плохо. Но зато под землей я подружился с отличнейшими людьми… Все они отчаянные анархисты, и мне пришлось скрывать кое-что из прошлого… В общем, нужно забыть, что мы жили… Травка, пчелки, коньячок…

– Забыть – умно… Но не так-то легко…

– Забыть, где родились, как вас зовут. Перестаньте надеяться – и станет легко, как птичке…

Княгиня подперла щеку, сдвинула мужские брови:

– Перестать надеяться?

– Это такая же глупость, как воспоминания…

Мари и Лили сквозь дремоту прислушивались к их словам. В словах этого человека из мусорного ящика, в его трясущемся смешке, в пропитых водянисто-серых глазах была какая-то жуткая убедительность. Когда Вера повела его показывать усадьбу, Мари сказала в нос:

– Вера заинтересована…

Лили, лениво болтавшая туфелькой на кончике ноги:

– И он и все мы тут пропадем, как собаки…

15

Левант не показывался целую неделю. Наконец от него пришла на имя Налымова телеграмма из Стокгольма: «Приезжаю понедельник, прошу быть порядке»…