Иван Панаев - АКТЕОН Страница 9

- Э-ге! - Семен Никифорыч выпустил опять дым из носу.

Прасковья Павловна, казалось, была очень довольна, что у Семена Никифорыча с сыном ее завязался разговор, и она не сводила с них глаз.

- А где же Оленька? - спросила она вполголоса у дочери бедных, но благородных родителей,

- Она, кажется, в сад пошла.

- В сад?.. - Прасковья Павловна сделала невольную гримасу. - Очень странно! кажется, ей следовало бы гостей занимать; я полагаю, что это дело хозяйки. Стало быть, душенька, мы, деревенские, лучше столичных приличие знаем.

- Она, верно, ищет уединения!.. - Дочь бедных, но благородных родителей иронически улыбнулась.

- А что, милостивый государь, - сказал Андрей Петрович, подойдя к Петру

Александрычу и подбоченившись фертом, - играете ли вы в бильярд?

- И очень. - Петр Александрыч небрежно приложил голову к спинке дивана. - Я в

Петербурге всегда играл в клубе; там первый бильярд…

- Бесподобно! бесподобно!.. Не угодно ли со мною сразиться? а? Ну, конечно, куда ж нам, деревенским, за вами… вы ведь уничтожите нас.

Петр Александрыч принял не без удовольствия предложение толстого помещика, и все отправились в бильярдную. Исполин Федька, бывший маркёром при старом барине, явился к исполнению своей должности и, мрачный, прислонился к замасленной стенке.

- Ничего и никого! - прокричал он страшным голосом.

- Этот бильярд, я вам скажу, скуповат, - заметил Андрей Петрович, подтачивая кий,

- дьявольски скуповат.

Он выставил шар.

- Малый! считай вернее да подмели-ка мне кий хорошенько или уж перемени его… этот что-то легок, канальство! Нет ли потяжеле?

Между тем Петр Александрыч срезал желтого в среднюю лузу.

- Э-ге! - сказал Семен Никифорыч, не выпускавший изо рта своего коротенького чубука.

Игра завязалась интересная. Андрей Петрович горячился и, несмотря на все свои усилия, проиграл сряду две партии.

- Вот как нас, деревенских дураков, столичные-то изволят обыгрывать! - сказал

Андрей Петрович, прищелкивая языком. - Впрочем, милостивый государь, надо вам сказать, что я сегодня не в ударе; вы мастер играть, - а я все-таки не уступлю вам, воля ваша! Иной раз как и наш брат пойдет записывать, так только лузы трещат.

Победитель, улыбаясь, посмотрел на побежденного и сказал, зевая:

- Так скучно. Не хотите ли играть в деньги? В Петербурге я играл рублей по сто a la guerre, а так, обыкновенную игру, - рублей по двести и больше.

У Андрея Петровича запрыгали глаза. Он положил кий на бильярд с особенною торжественностью и обратился к Петру Александрычу, сложив свои коротенькие, ручки по-наполеоновски.

- Конечно! куда же нам, дуракам-провинциалам, гоняться за столичными! - сказал он, потряхивая ногою, - впрочем, и мы за себя постоим. Я, милостивый государь, игрывал тоже в свой век, и не на изюмчик, смею уверить вас…

Андрей Петрович вынул из-за пазухи огромный красный засалившийся портфель, туго набитый ассигнациями, и бросил его на бильярд.

- Я не прочь сделать вам, милостивый государь, удовольствие и не только двести, но и пятьсот выставляю чистоганом, хоть сию минуту… Почему разок, другой не пошалить? Я не скопидом какой - нет, прошу извинить, - я не похож на любезнейшего моего братца Илью Петровича, не стану дрожать над каждой полушкой. Деньги - нажитое дело, а вот ум - это другая статья.

Андрей Петрович посмотрел самодовольно на всех и положил портфель в карман.

Его энергическая выходка произвела сильное впечатление на Петра Александрыча.

Петр Александрыч сделался к нему после этого несравненно внимательнее, посадил его возле себя и беспрестанно подливал ему в стакан мадеру. И Андрей Петрович во время стола, по-видимому, совершенно примирился с Петром Александрычем.

- Чокнемся, любезный сосед, - говорил он, поднимая кверху свой стакан, - чокнемся; соседи должны жить дружно, мирно, на охоту вместе ходить, и всё заодно!

Теперь гордиться нечего, - Андрей Петрович обратился к Ольге Михайловне, - не правда ли, сударыня? Ведь он - ваш муженек-то, был столичный, а теперь стал наш брат деревенский!

Андрей Петрович в продолжение целого обеда говорил без умолку, а Семен

Никифорыч все кушал и только два раза произнес: "Э-ге!.." Когда Прасковья Павловна начала объясняться о том, как она обожает детей и какое утешение доставляет ей внучек,

Андрей Петрович перебил ее:

- Дети! гм! конечно, оно весело, когда они болтаются, покуда так, до ученья, а там как до этого пункта дойдет, так и почешешь в затылке. Хорошо, коли наскочишь на хорошего учителя, как я. А молодец у меня учитель, могу сказать, молодец! Недели две, как я его выписал из Москвы через одного приятеля, и еще, признаюсь, ничего дурного за ним до сих пор не заметил, - и должен быть - у-у! голова. Серьезный такой, мало говорит, и черт знает как у него терпенья достает: целый день читает или на фортепьянах бренчит.

Из себя красавчик, белокурый, курчавый, лет двадцати семи, в университете обучался, и из благородных: отец его был дворянин… А когда же вы ко мне, любезный соседушка, а?

Сами-то вы приедете, - это не в счет, нет - с супругою, с матушкой, с Анной Ивановной…

На длинном лице Анны Ивановны блеснула светлая улыбка надежды, и она скромно потупила взор, когда Прасковья Павловна взглянула на нее значительно.

- Я даром что вдовец, а ко мне таки жалуют и девицы и дамы… спросите у

Прасковьи Павловны… Прасковья Павловна, что, ведь угощать умею, кажется?

- Уж мастер, мастер на угощение, что и говорить! - сказала Прасковья Павловна.

- Мой повар Игнашка, милостивый государь (Андрей Петрович потрепал по плечу

Петра Александрыча), в Москве на первой кухне обучался, кулебяки и расстегаи так делает, что просто сами во рту тают. Я люблю хорошо поесть; желудочная часть, по- моему, дело важное в жизни, что ни говорите… А моя Степанида Алексеевна не дождалась Игнашки! Он еще был при ней в ученье, а то бы она на него порадовалась…

Такой хозяйки уж не наживешь - нет! варенье ли варить, грибы ли солить, за девками ли присмотреть - на все была мастерица… Бывало, при ней дом как заведенная машина…

Андрей Петрович тяжело вздохнул и махнул рукой. На глазах -его показались слезы.

- Что, впрочем, говорить об этом!.. Видно, так нужно… Бог лучше нас знает, что делает… Когда же вы ко мне, Прасковья Павловна, с невестушкой? Вот в следующую пятницу бы… на целый денек, с утра… И. ты, Семен Никифорыч, изволь-ка являться. Ведь, я думаю, с неделю-то проживешь еще здесь?

Семен Никифорыч разинул рот, чтоб отвечать, но Прасковья Павловна предупредила его:

- Разумеется, проживет; что ему дома делать?

- Ко мне еще, - продолжал Андрей Петрович, - кое-кто из соседей обещался быть - и славно промаячим день. Бильярд же у меня, Петр Александрыч, важнейший; а уж на своем бильярде я вам не позволю обыграть себя, милостивый государь, нет! Еще, коли хотите, десять очков вперед дам… По рукам же, в пятницу?

- Непременно!

- Чокнемся же, любезнейший! - закричал Андрей Петрович, - а я, может статься, для новоприезжих-то небольшой сюрпризец устрою. Понимаете, Прасковья Павловна?

Андрей Петрович мигнул левым глазом.

Прасковья Павловна улыбнулась и кивнула головой.

- Да смотрите же, матушка Прасковья Павловна, ни гугу о том…

По окончании стола Андрей Петрович, опускаясь на диван с полузакрытыми глазами, прохрипел: "Нет, черт возьми! русскому человеку тяжело после обеда", - и, по его собственному выражению, всхрапнул изряднехонько. Петр Александрыч также предался искусительному сну; Семен Никифорыч, позевывая и покуривая из своего коротенького чубучка, разговаривал с Прасковьей Павловной.

Так прошло около полутора часа; потом сели играть в вист и проиграли до позднего вечера. Андрей Петрович, уезжая домой и садясь в свою висящую лодку, кричал стоявшему на крыльце Петру Александрычу:

- Смотрите же, я вас жду к себе, любезный соседушка, - да ну же, скот, Антипка! и подсадить-то не умеет… Не забудьте, милостивый государь, пятницы; супругу-то непременно привезите… слышите?.. А ты, олух, опять не задень за столб в воротах. А в пятницу кулебяка будет, такая, мой любезнейший, что пальчики оближете, - отвечаю вам.

Андрей Петрович бухнулся в коляску… Коляска двинулась.

- До свиданья!. - закричал Петр Александрыч.

- Прощайте, любезнейший!

"Славный малый этот толстяк, - подумал Петр Александрыч, вернувшись в комнаты, - и какое ему счастье в карты везет, если б этак по большой играть!.. Ну а все- таки деревенщина".

В то время как Петр Александрыч, Прасковья Павловна и гости занимались вистом, Ольга Михайловна сидела у окна в своей комнате, выходившей в сад. Вечер был прекрасный; потухавший закат обливал розовым светом ее комнату. Душа ее была полна звуков. Они пробуждали в ней святые воспоминания, и перед нею являлся знакомый образ в заманчивой отдаленности. Она подошла к роялю и, послушная вдохновенной настроенности своего духа, запела серенаду Шуберта*: * Leise flihen mene Lieder и пр.