Кнут Гамсун - Пан (пер. Химона) Страница 9

— Я полагаю, — сказалъ я и отвернулся въ сторону, — я полагаю, что испортилъ день себѣ и другимъ. Я бросилъ вашъ башмакъ въ воду.

— Это была замѣчательная выдумка.

— Простите меня, — сказалъ я.

XVI

Богъ мнѣ свидѣтель, я рѣшилъ сохранить спокойствіе, что бы ни случилось. Развѣ я навязывался на знакомство съ ней?

Нѣтъ, нѣтъ, никогда; я очутился лишь въ одинъ прекрасный день на ея дорогѣ, когда она проходила. И что за лѣто здѣсь, на сѣверѣ. Майскіе жуки уже перестали летать, и люди становились для меня все менѣе и менѣе понятны, хотя солнце освѣщало ихъ и день и ночь. На что смотрѣли ихъ голубые глаза и какія мысли таились за ихъ страшными лбами? Впрочемъ, они всѣ были для меня безразличны. Я бралъ свои удочки и ловилъ рыбу два дня, четыре дня; по ночамъ я лежалъ въ своей хижинѣ съ широко раскрытыми глазами…

— Я четыре дня не видѣлъ васъ, Эдварда?

— Четыре дня, вѣрно. Но, послушайте, у меня много было дѣла. Вотъ подите, посмотрите!

Она повела меня въ залъ.

Столы были вынесены, стулья были разставлена по стѣнамъ; каждая вещь была переставлена съ своего мѣста; люстра, печь и стѣны были фантастически задрапированы черной матеріей изъ лавки и убраны верескомъ, рояль стоялъ въ углу.

Это было ея приготовленіе къ «балу». — Какъ вы это находите? — спросила она.

— Чудесно, — отвѣчалъ я. Мы вышли изъ комнаты.

Я сказалъ:-Но, послушайте, Эдварда, вы совершенно и окончательно забыли меня?

— Я васъ не понимаю, — отвѣчала она удивленно. — Развѣ вы не видите, все это я сама сдѣлала. Такъ возможно ли мнѣ было притти къ вамъ? — Нѣтъ, — сказалъ я, — вы, можетъ-быть, не могли ко мнѣ притти. — Я былъ утомленъ и измученъ безсонницей, слова мои безсмысленны и безсвязны, весь день я чувствовалъ себя несчастнымъ. — Да, вы не могли ко мнѣ притти. Что я хотѣлъ сказать: однимъ словомъ произошла какая-то перемѣна между нами, что-то случилось. Да, но по вашему лицу я не могу прочесть, что именно. Какой у васъ страшный лобъ, Эдварда. Я сейчасъ только это замѣтилъ.

— Но я васъ не забыла! — воскликнула она покраснѣвъ и взявъ меня вдругъ подъ руку.

— Нѣтъ, нѣтъ, можетъ-быть вы и не забыли меня. Но тогда я совсѣмъ не знаю, что говорю. Одно изъ двухъ!…

— Завтра вы получите приглашеніе. Вы должны со мной танцовать. Какъ мы будемъ танцовать?!

— Вы проводите меня кусочекъ дороги? — спросилъ я.

— Сейчасъ? Нѣтъ, я не могу, — отвѣчала она. — Сейчасъ пріѣдетъ докторъ и долженъ мнѣ кое въ чемъ помочь, тамъ нужно кончить. Да, такъ на находите, что комната такъ сойдетъ? Но не думаете ли вы…

Передъ домомъ остановился экипажъ.

— Докторъ сегодня пріѣхалъ въ экипажѣ? — спрашиваю я.

— Да, я послала за нимъ экипажъ, я хотѣла…

— Поберечь его больную ногу, да. Нѣтъ, позвольте мнѣ теперь удалиться… Здравствуйте, здравствуйте, докторъ! Радъ васъ видѣть. Какъ всегда, здоровы и бодры? Надѣюсь, вы извините меня, что я исчезаю.

На улицѣ, у крыльца, я обернулся еще разъ. Эдварда стояла у окна и смотрѣла мнѣ вслѣдъ; она раздвинула обѣими руками гардины, чтобы видѣть; выраженіе ея лица было задумчивое. Смѣшная радость овладѣваетъ мной, я быстро удаляюсь отъ дома, легкой походкой, съ потемнѣвшимъ взглядомъ; ружье въ моей рукѣ казалось легкимъ, какъ тросточка. «Если бы я ею обладалъ, я былъ бы хорошимъ человѣкомъ», подумалъ я. Я достигъ лѣса и продолжалъ думать: «Если бы я ею обладалъ, я служилъ бы ей неустанно, какъ никто, и если бы она оказалась недостойной меня и требовала бы отъ меня невозможнаго, я бы сдѣлалъ все, что могъ, да даже больше чѣмъ могъ, и я радовался бы тому, что она моя…»

Я остановился, всталъ на колѣни и въ порывѣ смиренія и надежды сталъ цѣловать какія-то травки на краю дороги, потомъ я снова всталъ.

Въ заключеніе я почувствовалъ въ себѣ увѣренность.

Ея измѣнившееся за послѣднее время поведеніе было просто ея манерой; она стояла и смотрѣла мнѣ вслѣдъ, когда я уходилъ, она стояла у окна и слѣдила за мной взглядами, пока я не исчезъ, что же она могла сдѣлать большаго.

Мой восторгъ совершенно смутилъ меня, я былъ голоденъ, и я не чувствовалъ этого.

Эзопъ бѣжалъ впереди; минуту спустя, онъ началъ лаять. Я поднялъ голову; женщина, съ бѣлымъ платкомъ на головѣ, стояла на углу, около хижины; это была Ева, дочь кузнеца.

— Здравствуй, Ева! — крикнулъ я.

Она стояла около высокаго сѣраго камня, лица у нея было красное, она сосала свой палецъ.

— Это ты, Ева. Что тебѣ нужно?

— Эзопъ меня укусилъ, — отвѣчала она и потупила глаза.

Я осмотрѣлъ ея палецъ. «Она сама себя укусила». У меня мелькнула мысль, и я спрашиваю:

— Ты уже давно здѣсь стоишь и ждешь?

— Нѣтъ, не долго, — отвѣчаетъ она.

И прежде, чѣмъ кто-нибудь изъ насъ сказалъ еще слово, я беру ее за руку и веду ее въ хижину.

XVII

Я пришелъ какъ всегда прямо съ рыбной ловли и очутился на «балу» съ ружьемъ и ягдташемъ, только на этотъ разъ я надѣлъ свою лучшую кожаную куртку. Было уже поздно, когда я пришелъ въ Сирилундъ; я слышалъ, что въ домѣ танцовали; немного спустя, раздались возгласы: «Охотникъ пришелъ, лейтенантъ!» Меня окружили нѣсколько молодыхъ людей и хотѣли видѣть мою добычу; я подстрѣлилъ пару морскихъ птицъ и поймалъ нѣсколько вохнъ. Эдварда, улыбаясь, поздоровалась со мной, она танцовала передъ этимъ и раскраснѣлась.

— Первый танецъ со мной, — сказала она.

И мы начали танцовать. Никакого несчастія не случилось; у меня кружилась голова, но я не упалъ. Мои высокіе сапоги скрипѣли, я самъ слышалъ этотъ скрипъ и рѣшилъ не танцовать больше, кромѣ того, я поцарапалъ крашеный полъ. Но я радовался, что не надѣлалъ еще чего-нибудь хуже.

Оба приказчика господина Мака были налицо и танцовали основательно и серьезно, докторъ усердно принималъ участіе въ тяжелыхъ танцахъ. Кромѣ этихъ мужчинъ были еще четыре молодыхъ человѣка, сыновья первыхъ лицъ при главной церкви, пробста и окружного врача. Потомъ пришелъ туда незнакомый торговый агентъ, онъ отличался красивымъ голосомъ и напѣвалъ въ тактъ съ музыкой; временами онъ смѣнялъ дамъ у рояля.

Я уже не помню, какъ прошли первыя часы, но изъ второй части ночи я все помню. Красное солнце все время свѣтило въ комнату, и морскія птицы спали. Насъ угощали виномъ и пирожками, мы громко разговаривали, пѣли; смѣхъ Эдварды весело и беззаботно раздавался по комнатамъ.

Но отчего она ни слова не говорила со мной? Я подошелъ къ ней и хотѣлъ сказать любезность, какую только могъ; на ней было черное платье, можетъ-быть это было ее конфирмаціонное платье, оно стало коротко для нея, но оно шло къ ней, когда она танцовала, и это я хотѣлъ ей сказать…

— Какъ это черное платье… — началъ я. Но она встала, обняла одну изъ своихъ подругъ и ушла съ ней. Это я повторилъ нѣсколько разъ.

— Ну, хорошо, — подумалъ я, — что же съ этимъ подѣлаешь? Но почему тогда она стоитъ у окна и грустно смотритъ мнѣ вслѣдъ, когда я отъ нея ухожу?

Одна дама пригласила меня танцовать. Эдварда сидѣла недалеко, и я громко отвѣтилъ:- Нѣтъ, я сейчасъ уйду.

Эдварда вопросительно посмотрѣла на меня и сказала:- Уйдете? О, нѣтъ, вы не уйдете.

Я остолбенѣлъ и чувствовалъ, что стиснулъ зубами губы.

— То, что вы сейчасъ сказали, кажется, очень многозначительно, фрёкэнъ Эдварда, — сказалъ я мрачно и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери.

Докторъ загородилъ мнѣ дорогу, и сама Эдварда быстро подошла.

— Не понимайте меня неправильно, — сказала она горячо. — Я хотѣла сказать, что вы, вѣроятно, будете послѣднимъ, который уйдетъ, самымъ послѣднимъ. И кромѣ, всего того только часъ… Послушайте, — продолжала она съ блестящими глазами, — вы дали нашему гребцу пятъ талеровъ за то, что онъ спасъ мой башмакъ отъ потопленія. Но это черезчуръ большая цѣна.

И она искренно разсмѣялась, обернувшись къ остальнымъ.

Я стоялъ съ широко раскрытымъ ртомъ, обезоруженный и смущенный.

— Вамъ угодно шутитъ, — сказалъ я, — я не давалъ вашему гребцу пяти талеровъ.

— Вотъ какъ, вы не давали? — Она открыла въ кухню дверь и позвала гребца.- Іаковъ, ты помнишь нашу поѣздку въ Кухольменъ? Ты спасъ мой башмакъ, упавшій въ воду?

— Да, — отвѣчалъ Іаковъ.

— Ты получилъ пятъ талеровъ за то, что спасъ мой башмакъ?

— Да, вы дали мнѣ…

— Хорошо. Ты можешь итти.

Чего она хочетъ достигнуть этой выходкой? — подумалъ я. — Хочетъ ли она меня пристыдить? Это ей не удастся, я не краснѣю отъ такихъ вещей. Я сказалъ громко и ясно:

— Я долженъ всѣмъ сказать, что это или ошибка или обманъ. Мнѣ и въ голову не приходило давать гребцу пять талеровъ за вашъ башмакъ. Я можетъ-бытъ, долженъ былъ это сдѣлать, но пока этого не было.

— А теперь будемъ продолжать танцовать, — сказала она, наморщивъ лобъ, — отчего мы не танцуемъ?

— Она должна мнѣ дать объясненіе, — сказалъ я про-себя; я пошелъ и началъ выжидать минуты, когда бы я могъ съ ней поговорить. Она пошла въ сосѣднюю комнату, я за ней.