Марк Твен - Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна Страница 9

Он нахмурился и говорит мне:

— Гекк Финн, я не знаю, кто бы умел лучше тебя отравлять решительно все! Пока тебе самому успех дела кажется сомнительным, ты стараешься разочаровывать и других. Что тебе за радость окачивать холодной водой этот труп и выдумывать собственную свою эгоистическую теорию о том, что никакого убийства и не было? Казалось бы, что нечего тебе мешать здесь. Я не понимаю, что заставляет тебя так поступать. Я-то никогда не позволил бы себе этого по отношению к тебе. Нам представляется теперь такой великолепный случай совершить подвиг, а ты…

— Да сделай милость! — перебил я. — Я очень жалею о том, что говорил, и беру свои слова назад. Я сказал спроста. Располагай все, как знаешь. Мне собственно и дела нет о Юпитере; если он убит, я готов радоваться этому, как и ты; если нет…

— Я никогда не говорил, что рад этому. Я только…

— Ну, если ты огорчен, то и я огорчен. Словом, куда ты повернешь, туда и я. Пусть он…

— Никакого повертывания тут нет, Гекк Финн, и речи о том не было. А что касается до…

Он забыл, о чем начал речь, и стал шагать молча, в раздумье, но скоро воскликнул опять:

— Как хочешь, Гекк, а отличная штука будет, если мы найдем труп после того, как все отказались уже от попсов, а потом выищем и убийцу. Это принесет честь не только нам, но и дяде Силасу, потому что это будет сделано нами. Он снова оживет, увидишь, или я не добьюсь этого!

Но когда мы пришли в кузницу Джэффа Гукера и сказали ему, что нам нужно, он тоже порядочно нас охладил.

— Берите собаку, если хотите, — сказал он, — но все это вздор, не найдете вы никакого трупа, потому что и нечего находить. Все перестали искать, и правы. Как пораздумали, то и поняли, что убитого быть не может. Хотите знать, почему? Я скажу. По какому поводу убивает один человек другого? Том Соуэр, ответь!

— Ну… он…

— Отвечай прямо, ты не дурак. Почему убивает?

— Иногда из мести… Случается тоже…

— Постой. Одну вещь за раз. Ты говоришь: из мести. Это верно. Ну, в ком могла зародиться месть к такому ничтожному увальню? Кто мог захотеть убить подобного… кролика?

Том прикусил язык. Я полагаю, что он не обдумывал еще никогда тех причин, по которым один человек возьмет да и убьет другого, а теперь он видел, что трудно было предположить, чтобы кто-нибудь мог озлиться до такой степени на такую овцу, как Юпитер Денлап. Кузнец продолжал:

— И так, месть надо отложить в сторону; что же теперь? Грабеж?.. Вот это так, Том! Да, сэр, что дело, то дело. Кто-нибудь польстился на его оловянные пряжки и…

Но ему казалось это так потешным, что он залился смехом и хохотал, хохотал до упаду, а Том был совсем уничтожен; я видел, что он стыдился своего прихода и рад был бы не начинать вовсе этого дела. Но старик Гукер привязался к нему. Он перебирал все случаи, по которым одному человеку может придти охота убить другого, и всякий дурак мог видеть, что ни один из этих случаев не подходил к Юпитеру; это доставляло нескончаемую потеху старику; он не переставал глумиться над всею историею и над теми, что разыскивали труп.

— Если бы у них была капля здравого смысла, — говорил он, — то они догадались бы, что этот лентяй просто улизнул, желая дать себе отдых после работы, через какую-нибудь неделю, другую он воротится сюда, и какие-то рожи вы скорчите? А, впрочем, Господь с вами, берите мою собаку и отправляйтесь с нею на поиски. Бери ее, Том!

И он снова закатился хохотом без конца. Но Тому было уже неловко отступить и он сказал: «Спасибо, отцепите собаку», что Гукер и сделал, и мы пошли домой, все слыша, как он еще не перестает хохотать.

Собака была премилая. Нет собак ласковее ищеек, а эта же знала Тома и меня. Она прыгала и носилась вокруг нас так приветливо и была в восхищении, находясь на свободе и в полном отпуску; но Том был так расстроен, что даже мало обращал внимания на нее и говорил, что сожалеет теперь, зачем не удержался и не обдумал всего хорошенько, прежде чем сунулся в глупое дело… Старый Джэфф Гукер станет теперь рассказывать всем и нам не обобраться насмешек!

Мы шли так, задами, домой, были оба в худом настроении и замолкли. Вдруг в то время, как мы поровнялись с дальним концом нашего табачного поля, раздался протяжный собачий вой. Мы бросились на этот звук и увидали, что наша собака скребет землю лапами из всей силы, поднимая по временам голову вверх и начиная выть снова.

Она стояла над продолговатым четвероугольником, имевшим форму могилы. Вследствие бывших дождей земля тут осела и потому на ней явственно обрисовывалась эта форма…

И когда собака разрыла грунт на несколько дюймов вглубь, она вытащила оттуда что-то… именно руку в рукаве. Том перевел дух и сказал:

— Идем, Гекк… Найдено.

Как мне стало страшно!.. Мы выбежали на дорогу и позвали первых людей, которые нам встретились. Они схватили заступ из сарая и вырыли труп. В каком волнении были все, скажу вам! Лица уже нельзя было признать, но в этом и не было нужды. Все говорили: «Бедный Юпитер! Это его одежда, до последнего лоскута!»

Некоторые из присутствовавших бросились оповестить всех и донести мировому судье для того, чтобы он мог тотчас нарядить следствие, а мы с Томом кинулись домой. Том был вне себя и совсем задыхался, когда мы вбежали в комнату, в которой находились дядя Силас, тетя Салли и Бенни. Том так и выпалил:

— Мы с Гекком нашли труп Юпитера Денлапа, мы одни с ищейкой, после того, как все отказались от поисков; и если бы не мы, не отыскать бы его никогда. И он был убит дубиной или чем-нибудь в таком роде; я пойду отыскивать убийцу и, увидите, отыщу.

Тетя Салли и Бенни поднялись с места, побледнев даже от изумления, а дядя Силас, как был, так и упал с своего кресла на пол ничком и простонал:

— О, Господи!.. Вы нашли его…

X

Мы все оцепенели от этих страшных слов. С полминуты не могли даже двинуть рукою или ногою. Потом, опомнясь немного, подняли старика, усадили его опять в кресло, Бенни стала его ласкать и утешать, также как и тетя Салли, но обе они, бедняжки, были поражены до потери сознания и, очевидно, даже не понимали, что делают. Том был тоже в ужасном состоянии: его пронзила мысль о том, что он поверг, может быть, своего дядю в тысячу бед, худших, чем все прежние, и все это могло бы не случиться, если бы он не увлекся так своею жаждой прославиться и перестал бы разыскивать труп, как перестали другие! Но он скоро овладел собой и сказал:

— Дядя Силас, не говорите подобных слов. Это опасно, между тем в них и тени правды нет.

Тетя Салли и Бенни были благодарны ему за такие увещания и говорили то же самое; но старик только тряс головою с скорбным и безнадежным видом, слезы текли у него по щекам и он повторял:

— Нет… это я… Бедный Юпитер, я его уходил!

Ужасно было слушать это, а он принялся рассказывать, как оно случилось, и именно в тот самый день, когда мы с Томом приехали, и около солнечного заката. Он говорил, что Юпитер выводил его из себя и разозлил, наконец, до того, что он пришел в бешенство, схватил палку и ударил его по голове изо всей силы, так что тот повалился. Он тотчас раскаялся в своем поступке, испугался, стал на колени, поднял голову Юпитера и стал его просить вымолвить слово, доказать, что он жив… Юпитер скоро опомнился, но лишь только увидал, кто поддерживает ему голову, вскочил в смертельном страхе, перепрыгнул через плетень и убежал в лес. Дядя Силас надеялся поэтому, что поранил его лишь слегка.

— Но, нет, — сказал он, — это только испуг придал ему эту вспышку силы и она скоро угасла, разумеется. Он упал среди чащи и умер там но недостатку чьей-либо помощи..

И дядя Силас принялся снова рыдать, упрекая себя и говоря, что на нем теперь печать Каина и что он опозорил свою семью; его уличат и повесят. Том возражал ему, говоря:

— Нет, вас не уличат, потому что вы не убивали его. Один ваш удар не мог причинить ему смерти. Убил его кто-либо другой.

— Я, а никто другой! — отвечал старик. — Кто другой имел что-нибудь против него?.. Кто мог иметь что-нибудь против него.

Он смотрел на нас, как бы надеясь, что мы назовем лицо, которое могло бы питать вражду к такому безобидному, ничтожному человеку, но мы не нашлись, что сказать; он заметил это и лицо его омрачилось более прежнего. Я не видывал никогда такого скорбного, жалкого выражения! Но Том вдруг спохватился и сказал:

— Позвольте, кто-то зарыл его. Кто же…

Он оборвался на полслове и я понял почему. У меня мороз пробежал по коже, когда он только заговорил: я перед тем еще вспомнил, что мы видели, как дядя Силас бродил с заступом в ту ночь. И я знал, что и Бенни видела его тогда; она как-то раз упомянула об этом. Том, не докончив своей фразы, заговорил тотчас о другом; он умолял дядю Силаса молчать, к чему присоединились и мы все; но Том утверждал, что он даже обязан это сделать: ему нечего было доносить самому на себя, а если он промолчит, то никто его и не заподозрит; если же все откроется и ему будет худо, это сокрушит сердце всей его семье, убьет всех, а добра от этого никому не выйдет. В конце концов старик дал слово молчать; мы все ожили и старались его ободрить. Мы говорили ему, что от него требуется только, чтобы он сидел себе спокойно, а там скоро все пройдет и забудется. Кому придет в голову заподозрить дядю Силаса, толковали мы, когда он такой добрый, ласковый и пользуется такою хорошею репутациею. Том говорил приветливо, от чистого сердца: только подумайте минуту, порассудите. Вот наш дядя Силас: он состоит здесь проповедником уже много лет… и бескорыстно; все эти годы он делает добро, оказывает услуги, по мере своих сил… и тоже бескорыстно; все его любят, уважают; он живет всегда мирно, занимается одним своим делом, словом, последний человек во всем округе, который был бы способен тронуть другого. Подозревать его? Да это так же невозможно, как…