Синклер Льюис - Том 4. Элмер Гентри Страница 9

С того дня, как, защищая Эдди в Кейто, Элмер неожиданно объявил себя поборником религии, встревоженный Джим Леффертс с жаром настоящего фанатика пытался удержать друга в стане неверующих.

Он был, пожалуй, еще более неутомим и утомителен, чем Эдди.

Джим убеждал его по вечерам, когда у Элмера слипались глаза, а утром, когда Элмеру полагалось бы готовиться к занятию по истории, Джим читал ему вслух Ингерсолла и Томаса Пэйна.

— Нет, как ты, например, объяснишь такую штуку, а? — приставал Джим. — Вот во Второзаконии сказано, что бог сорок лет подряд гонял еврейчиков по пустыне, а у них даже башмаки не износились. Так прямо и сказано в библии. И ты веришь? А что у Самсона вся сила пропала оттого только, что девка отрезала ему волосы, — в это ты тоже веришь? Да? Думаешь, что волосы могут как-то влиять на силу — так что ли?

Джим метался по душной комнате, отшвыривая стулья ногами, гневно потрясал указательным пальцем. Глаза его, обычно насмешливо-ласковые, лихорадочно горели. Элмер, согнувшись в три погибели, сидел на краю кровати, подперев голову руками, и явно извлекал немало удовольствия из всей этой борьбы за его душу.

В доказательство того, что он по-прежнему стойко держится на позициях вольнодумства, Элмер как-то вечером не без труда перенес вместе с Джимом к административному корпусу небольшую деревянную уборную и установил ее на крыльце у парадного входа.

А после столкновения Эдди с доктором Леффертсом он уж и совсем было успокоился.

Отец Джима, практикующий врач из соседней деревни, плотный, бородатый весельчак, был человеком весьма начитанным и очень гордился своим атеизмом. Это он привил Джиму вкус к неверию и спиртным напиткам и сам послал сына в баптистский колледж отчасти из-за того, что это дешево стоило, а отчасти и потому, что ему было забавно смотреть, как Джим баламутит мирное болото самодовольных и суетливых святош. В тот раз он явился проведать сына в ту минуту, когда Элмер и Джим возбужденно дожидались прихода Эдди.

— Тут этот Эдди грозился зайти, — пожаловался Элмер. — Опять возьмется доказывать, что я прямым сообщением качусь в ад! Ей-богу, доктор, просто не знаю, какая муха меня укусила. Может, посмотрите меня? Как дважды два, анемия или еще что-нибудь такое. Да раньше, если бы Эдди Фислингер только мне улыбнулся — как же, посмел бы он мне улыбнуться, скотина! — и сказал, что он, видите ли, зайдет ко мне, я бы знаете, что ему ответил? Я сказал бы ему: «Черта с два ты зайдешь». И дал бы ему под зад коленом.

Доктор Леффертс замурлыкал себе в бороду, озорно поблескивая глазами.

— Ну и задам я жару вашему другу Фислингеру! Только ты, Джим, ради всех несуществующих святых не делай удивленного лица, когда увидишь, что твой почтенный папенька стал добрым христианином!

Когда пожаловал Эдди и его познакомили с доктором Лсффертсом, это был уже совсем новый доктор Леффертс, изысканно-любезный, сладкий, который долго и больно пожимал руку Эдди, как водится у политических деятелей, приказчиков и праведников.

— Брат Фислингер, — сказал доктор, — мой сын и Элмер говорят, что вы хотите помочь им постичь библию и приобщиться к истинной вере.

— Да, пытаюсь.

— Душа радуется, когда слышишь такие слова, брат Фислингер. Вы не знаете, какое это горе для старого человека, который уже одной ногой стоит в могиле, у которого осталось одно утешение на свете: молитвы да библия… доктор Леффертс только три дня назад до четырех часов утра просидел со своими закадычными друзьями, мировым судьей и англичанином-скотоводом, за покером и беседой на биологические темы — …какое это для него горе, что его единственный сын, Джеймс Блейн Леффертс[21], неверующий!.. Быть может, вы добьетесь того, чего не смог я, брат Фислингер? Меня-то они считают выжившим из ума фанатиком… М-да… Скажите, ну а вы ведь по-настоящему верите в библию?

— О да! — Эдди бросил торжествующий взгляд на Джима — тог с каменным лицом стоял, прислонившись к столу и засунув руки в карманы. Элмер как-то странно скорчился в кресле, прикрывая рот рукой.

— Превосходно! — одобрительно кивнул доктор. — И вы, надеюсь, верите каждому слову библии, каждой букве?

— Да! Конечно. Я всегда говорю: «Лучше библия от слова до слова, чем слова без библии».

— Вот это сказано, брат Фислингер! Надо запомнить на случай, если встретится кто-нибудь из этих записных критиканов высокого полета. «Библия до последнего слова, а не слова без библии». Отличная мысль, и как удачно выражена! Сами придумали?

— Н-ну, не совсем…

— А-а… Ну да. Нет, это великолепно! Ну, и, конечно, вы верите во второе пришествие! Истинное, подлинное, неподдельное и неминуемое второе пришествие Иисуса Христа во плоти?

— Еще бы!

— И в непорочное зачатие?

— Уж будьте покойны!

— Молодчина! Да, а ведь есть такие врачи, которые заявляют, что непорочное зачатие не вполне подтверждается их акушерским опытом! А я таким всегда говорю вот что: «Послушайте, хотите знать, откуда мне известно, что это правда? Да ведь так сказано в библии! Если бы это была ложь, неужели, по-вашему, это было бы в библии?» Ну, тут им, конечно, и крыть нечем. Молчат, голубчики!

Теперь от доктора к Эдди и от Эдди к доктору щедрой и полноводной струею лились потоки взаимной симпатии. С глубокой жалостью поглядывали они на смущенные лица двух еретиков, прозябающих в холоде и мраке. Доктор Леффертс, пощипывая бороду, проворковал:

— И, разумеется, брат Фислингер, вы верите и в гибель души некрещеных младенцев?

— Нет, это же не баптистский догмат, — объяснил Эдди.

— Как — вы… — Добрейший доктор задохнулся, рванул воротничок своей рубашки и, тяжело дыша, возопил: — Не баптистский догмат? Вы не верите в это?

— Н-нет…

— Тогда да поможет господь баптистской церкви и баптистской вере! Да поможет он всем нам, кто живет в эти черные дни, когда все вокруг осквернено подобным неверием!

Эдди прошиб пот; доктор всплеснул своими пухлыми руками и умоляюще продолжал:

— Послушайте же, брат мой! Это ведь так просто! Не тем ли мы спасены, что мы омыты кровью агнца? Ведь только этим, правда? Не его ли благословенная жертва нас спасла?

— Д-да, так, но…

— Стало быть, одно из двух: либо мы омыты его кровью и спасены, либо не омыты и не спасены! Такова простая истина, и всякие уклонения, ложные толкования, топтание вокруг да около этой чистой и прекрасной истины идут от нечистого, брат мой! Скажите, в какой момент своей жизни человеческое существо во всей его неизбежной греховности принимает святое крещение и тем самым обретает спасение души? Двух месяцев от роду? В девять лет? В шестнадцать? Сорок семь? Девяносто девять? Нет! В тот момент, когда он рождается на свет! И значит, если младенец не крещен, следовательно, он обречен вечно гореть в геенне огненной! Как сказано на этот счет в библии, а? «Ибо нет иного имени, под небом, данного среди людей, которым мы должны быть спасены». Конечно, быть может, это немного жестоко со стороны господа бога — жечь славных малюток, но, с другой стороны, он ведь и прелестных женщин поджаривает в назидание праведникам! О брат мой! Теперь я понимаю, почему мой Джимми и бедняга Элмер впали в неверие! Да потому, что такие люди, как вы, именующие себя христианами, подсовывают им такую вот выхолощенную религию! Вы-то и подрываете основы истинной веры, расчищаете путь критиканству, сабеллианству[22], нимфомании и агностицизму, ереси, католицизму, адвентизму седьмого дня[23] и всем этим ужасным измышлениям немцев! Раз уж вы стали сомневаться — конечно, зло свершилось! Джим, и ты, Элмер, я советовал вам прислушиваться к словам вашего друга, но теперь, когда я вижу, что он сам фактически атеист…

Доктор в изнеможении опустился на стул. Эдди так и окаменел, разинув рот.

Первый раз в жизни его обвинили в том, что он некрепок и невзыскателен в вере. А он-то привык, что его обыкновенно упрекают за излишнюю взыскательность! Это льстило его самолюбию! Призывая громы небесные на головы пьяниц, он получал, пожалуй, не меньше удовольствия, чем иной студент от хорошей попойки. Частично с помощью своих наставников, а частью собственными усилиями он составил себе неисчерпаемый запас типичных возражений, чтобы отвечать на нападки однокашников, когда те утверждали, что он отстал от жизни, если зачисляет чуть ли не в разряд смертных грехов игру в домино, открытое причастие[24], любовь к легкой музыке, появление на церковной кафедре в рясе, воскресные прогулки, чтение романов, пресуществление[25] и это новое измышление дьявола, именуемое кинематографом. Он умел нагнать страху на любого маловерного, но теперь, когда его самого обвинили в ереси и маловерии, он не нашелся, что ответить. К такому неслыханному нападению он не был готов.