Осколки света - Джоанн Харрис Страница 12

Я повернулась к Салене.

– Ты права. Можно я уйду пораньше? Кафе закрывается в пять, вдруг он ее поджидает…

– Конечно. Думаешь, он явится? Ну, тот жуткий тип? Преследователь?

Я пожала плечами.

– Надеюсь, нет.

Лгунья, – прошептал внутренний голос.

«Плохая девочка, ох плохая», – подумала я. И улыбнулась.

6

Суббота, 26 марта

Я дошла до «Буфетной Присциллы» в начале шестого. Табличка на двери гласила: «ЗАКРЫТО», но свет внутри еще горел; Айрис прибиралась, вытирала столы и составляла стулья. Ни следа Вуди. Тренажерный зал, где он работает, всего в улице-другой отсюда. Нет, не тот, куда ходила Джо Перри, а просто небольшой зальчик, где женщины ходят на йогу, а мужчины – на персональные тренировки. Вуди совсем не трудно заглянуть и проверить, когда Айрис работает. Совсем не трудно пойти за ней по пятам. Сделать то, что делал прежде.

Я перешла дорогу и выбрала уголок, откуда удобнее было следить за кафе. Зажегся оранжевый свет фонарей, с неба накрапывал легкий дождик: промокнуть я не промокла, но на волосы опустилась вуаль прозрачных капель. По-своему приятное чувство. Хоть освежило лицо. Я засомневалась, придет ли Вуди. Может, мне почудилось? Обычное дело, убеждала я себя, стоя под дождем. Берни Мун в очередной раз напридумывала чепухи. Берни Мун портит все вокруг с тысяча девятьсот девяносто второго.

А если он придет, что будешь делать?

Вернулся мой внутренний критик с маминым голосом.

Остановлю его.

А сможешь? Очень уж ты уверенна. Конечно, тебе не впервой. Напомни-ка, чем в прошлый раз дело кончилось?

Надо признать, она права. Я рано забеременела и загубила свое будущее. Подвела маму. И парня. И сына. И подругу. Так почему сегодня так уверена в своей правоте? Зачем вообще сюда пришла?

Вдруг на противоположной стороне улицы показался Вуди, переодевшийся из спортивного костюма в белую футболку и кожаную куртку. Я знала: он принял душ, намазался лосьоном после бритья. Знала, почему он здесь. Знала, что он придет, с первой же минуты, как заглянула к нему в «дом».

Я юркнула в тень ближайшего козырька. Безотчетная мера предосторожности, хотя излишняя – женщины вроде меня невидимы. Можно идти за ним сколько захочешь, если только намеренно не привлекать внимание.

Вуди подошел к двери кафе, дернул ручку на себя. Закрыто. Взглянул на Айрис в окно. Теперь она мыла пол. Вуди постучал по стеклу. Айрис подняла голову и показала на дверь: «Извините, мы закрыты».

Вуди улыбнулся. Довольно дружелюбно, и только я догадывалась, как быстро он может рассердиться. Он поднял руки – гляди, мол, я безоружен. Впусти, я твой друг.

Айрис колебалась. Ни одна женщина, оставшись ночью одна, не видит в незнакомце друга. Вуди снова улыбнулся и сложил ладони в шутливой мольбе: «Всего одну минутку, пожалуйста». Хорош! Изображает безобидного клоуна. Интересно, много раз он так делал?

Я попыталась внушить Айрис, чтобы не впускала его. Чтобы отвернулась и забыла о нем. Напрасно – похоже, она его узнала. Может, в кафе он частый гость. Айрис открыла дверь, и Вуди скользнул внутрь. Прошло несколько минут. Теплые капли дождика стекали у меня по лицу. Как поступить? Пойти за ним? Сердце бешено колотилось, руки сжались в кулаки. В очередной раз пришла мысль: а вдруг я свихнулась?

Вдруг зазвонил мой мобильник. Из глубин сумочки Мит Лоуф запевал: “I’d Do Anything For Love”[13]. Ругнувшись, я принялась судорожно шарить рукой по дну. Звони кто-нибудь другой, я бы просто убрала звук или выключила телефон. Но эту песню я поставила на звонки от Данте. Когда он родился, песня Мит Лоуфа занимала первое место в хит-парадах.

– Данте?

– Мам? – Голос Данте остался таким же, как в детстве, только на октаву ниже. Слегка жутковато. В нем звучит рассеянность, даже удивление, словно сын ожидал услышать кого-то другого. – Ой, я нечаянно нажал. Извини. Наверное, сунул телефон в карман, а экран не заблокировал. Прости.

– Ничего. – Что ж, это все объясняет. Данте мне никогда не звонит. – Главное, что с тобой ничего не случилось.

– Да нет, все нормально. А у тебя все хорошо?

– Конечно! – нарочито веселым тоном ответила я. – Иду домой. День выдался долгий.

– Понятно. – Данте не терпелось закончить. – Ну…

– Чем занимаешься? – перебила я.

Внезапно мне отчаянно захотелось, чтобы он поговорил со мной. Рассказал, как прошел рабочий день, что у него на ужин. Во что одет, куда ходил, что смотрел по телевизору. В детстве Данте был очень общительным: разговаривал сам с собой, с игрушками и вообще со всеми вокруг. Став подростком, он утратил эту черту. Теперь он человек неразговорчивый, слова его уклончивы, и каждое – на вес золота.

– Ничего. Буррито готовлю. – Недолгое молчание. – Мам, у тебя правда все нормально? Ты какая-то… взвинченная.

– Ничего серьезного. Ты слышал об убийстве? Через дорогу, в парке Виктории? Женщина вышла на пробежку. Тело нашли сегодня.

– А, вот в чем дело! – с облегчением в голосе отозвался сын. – Тогда понятно, почему ты всполошилась. Слушай, все образуется. Пойди домой, отдохни. Потом перезвоню, ладно, мам?

– А какие буррито?

– С курицей. Ладно, мне правда пора…

– Конечно. Пока-по…

Он отключился, не успела я сказать «Люблю тебя» или «Береги себя, Дэн». Мой сын не любит, когда чувства выражают вот так, запросто. А вдруг это моя вина? Как бы он отреагировал, если бы я признала: «Ничего у меня не хорошо. Я кое-кого поджидаю у кофейни. Наверное, схожу с ума».

Свет в «Буфетной Присциллы» погас. Внутри никого не было. Увлекшись разговором, я забыла о слежке. Дождь лил с чернильно-синего, как джинсовая ткань, неба. Мимо проехал автобус, потом еще один, подняв веер брызг. Я растерянно глядела на машины под струями дождя. По коже сороконожкой проползла липкая тревога. Неужели я их упустила? Они ушли, пока я говорила с Данте?

Может, оно и к лучшему, – рассудил внутренний критик. – Может, звонок Данте уберег тебя от большой ошибки.

И тут я заметила их метрах в пятидесяти от меня, на главной дороге. Айрис шагала в светлом пальто, с зонтиком в руках. Ее розовые волосы привлекали внимание даже издали. Я поспешила за ней.

Большая ошибка, – повторил голос.

Я отправила его в «комнату тишины». Перешла дорогу. Торопливо зашагала по Главной улице, подняла воротник, прячась от дождя, – случайная, неприметная прохожая спешит домой. Средних лет, тускло освещенная фонарями, в туфлях на низком каблуке. Вуди меня не заметил бы – слишком для него стара, Айрис же вряд ли меня запомнила. Догнав их, я будто случайно увернулась от брызг дождя из-под колес и задела локоть Вуди…

Снова электрический заряд, контакт. Отражения из «дома» Вуди промчались перед глазами, словно я проехала мимо на машине.

Вот и хорошо. У меня получится.

Я встала под козырек театра, притворяясь, что смотрю в телефон. Вуди с Айрис опять неторопливо прошли мимо. От Айрис повеяло чем-то легким, цветочным, домашним.

«Дом» Вуди стоял нараспашку. В гостиной приветливо горел свет. Расстарался для Айрис. Пытается ее очаровать. Словно бы издалека послышался его смех и ее короткий, вежливый ответ – будто маленькой девочки на дне рождения знакомого, который ей не очень нравится.

Я смогу. И ничуть не схожу с ума.

Глубоко вдохнув, я бесшумно переступила порог.

7

Суббота, 26 марта

Ни один мужчина в глубине души не признает себя маньяком. Большинство обвинит жертву – одежда не та, оказалась не там, мало сопротивлялась. Одни винят жен за неудовлетворенность. Другие – матерей за воспитание. Некоторые даже убеждают себя, что следуют природному инстинкту, таким образом обвиняя в своем безволии матушку-природу. В каждом преступлении против женщин якобы виновата женщина.

Вуди, например, все беды сваливает на феминисток. Считает, что они все испортили. До них мир был прост и понятен. Мужчины и женщины знали свое место. Мужчины были добытчиками, защитниками, героями. Женщины носили платья и уважали себя. Мужчин ждали чистый дом и ужин на столе. И все жили счастливо. А сейчас даже не разберешь, где парень, а где девушка. Сплошные #MeToo, гендерные заморочки, трансвеститы и татуировки. Наверняка у нее есть татушки. И все равно… – косой взгляд на девушку – …надо ломать комедию. Говорить политкорректную дурь. А девчонка ничего, если приведет себя в порядок.