По ту сторону волков (полная версия) - Биргер Алексей Борисович Страница 7

И тут мы оба вздрогнули - даже я вздрогнул, хоть и умел себя сдерживать, - потому что волчий вой раздался, и довольно близко, надо сказать. Мы услышали, как невдалеке за окнами испуганно заржали лошади, как заорали наездники, пытаясь заставить стоять их на месте. Потом топот послышался, тень перед окном промелькнула - одна из лошадей понесла.

- Плохо придется кому-то из ваших, - заметил я.

Парень был бел, как полотно.

- Он... он вышел на охоту. Конец кому-то...

- Эх ты, угонщик-конокрад, атаман-душегуб, - я встал и надел шинель. - Кому-то конец, это ясно. Я отучу эту тварь скулить и людей пугать. Пошли.

- А... А Гришка? - заикнулся парень.

- Выпущу я его, выпущу. А пока пусть посидит. Целее будет, чем сейчас вместе с вами шастать.

- Дурак ты, начальник, честное слово, дурак, - говорил парень, идя за мной. - Не обижайся только, но зря ты... Не зная броду, суешься в воду... Пропадешь ни за грош...

- Пропаду - в мою память выпьешь. Если успеешь. Тот, кто вместо меня приедет, никому тут спуску не даст. Свистни лучше камрадам своим, пусть одолжат мне лошадку хорошую. Пехом не особенно угонишься, да еще по бездорожью нашему...

Мы сошли с крыльца и чуть прошли вдоль по улице.

- Ребята, лошадь начальнику, у кого она еще слушается! - крикнул в темноту парень.

- У меня всякая лошадь послушается, - заверил я.

Втроем они подтянули ко мне дрожащую всем телом лошадь. Я себя не подвел и в лужу не сел. Нормальненько так вскочил на нее, потрепал, погладил, пошептал - дал ей мою руку почувствовать.

- Ну, нам ли волков бояться? - сказал я ей. - Или того, кто за волком прячется? Ты у нас штучка иностранная и не знаешь, что в этих краях волков в жизни не водилось, и не допустим мы, чтобы один приблудный разбойник всю округу пугал.

Лошадь приуспокоилась, и мы поехали во тьму. Воющий зверь - или кто бы он там ни был - блуждал где-то поблизости. Я держал путь на его голос, по неосвещенной дороге, иногда притормаживая лошадь и прислушиваясь, чтобы поточнее определить направление. Какие чувства мной владели? Ну, может, азарта было чуток... А так - никаких... Я, понимаешь ли, за несколько часов в другую жизнь с ходу нырнул, как в ледяную воду, в перекореженный какой-то мир, где люди и мыслили, и говорили, и действовали по-другому, и надо было подстраиваться под их вывихнутое и сумасшедшее существование, чтобы тебя не то что поняли, а хотя бы услышали - чтобы не казался ты рыбой, беззвучно разевающей рот; и вот эта странность, вот это ощущение, будто спишь наяву - а во сне ведь все законы реальности нарушаются, нет ни логики, ни земного притяжения, и во сне ты не удивляешься, когда, сделав шаг по своей комнате, чтобы выключить телевизор, ты вдруг опускаешь ногу на глухую тропку посреди чащобы, принимая это, как один из законов сна, - вот это ощущение меня и не отпускало.

А ведь я домой вернулся – и, Господи, как же все изменилось за пять лет, пока я на фронте смерть ковшами хлебал, да все-таки ей не подавился, ничего похожего, настолько все иное, будто к чужой земле причалил. И друзей ни одного не встретил, никого из сверстников моих, с кем вместе на фронт уходили. Да, будто выкосили всю нашу поросль, и уже на ее месте другая взошла, а нашей жизни как и не существовало. Но пейзаж вокруг оставался прежним, памятным, все эти бараки и развалюхи, вот, говорю, и не покидало ощущение сна, будто проснешься сейчас по фабричному гудку, и сороковой год на дворе, и на завод слесарить побежишь, а все эти заморочки про войну, вурдалака и конокрадов с усмешкой вспоминать будешь...

Довольно скоро я понял, что мы все больше забираем к дальнему железнодорожному переезду за складами. И направил туда лошадь напрямик, надеясь успеть и перехватить воющее существо.

- Ну, давай, давай, давай... - понукал я; лошадь, как ни странно, неплохо была ухожена и шла легко и ровно.

Вот и переезд. Я «Вальтер» вытащил, заранее готовясь к любым неожиданностям. Переездом мало пользовались, и чистый незатоптанный снег поблескивал на нем. По правую руку темнели склады, а дальше - черный провал, спуск к прудам.

И за переездом, где дорога белела, почудилась мне какая-то тень. Я попридержал лошадь и направил ее через переезд шагом. Вой вдруг умолк. Но тень оставалась на месте, и была она, похоже, довольно велика.

Теперь бы только определить, кто отбрасывает эту тень, и не стрелять ни в коем случае. Хорош я буду, если продырявлю шкуру какой-нибудь бездомной дворняжке или вообще какой-нибудь неодушевленный предмет изрешечу. На том можно будет и крест ставить на моей милицейской карьере - в такое посмешище превращусь, что долго не забудется.

Мне показалось, что тень слегка дрогнула. Может, это был обман зрения. А может, и нет - лошадь нервничать начала. Я похлопал ее по шее, и мы медленно-медленно стали сближаться с тенью. Лошадь дернулась и заржала - коротко и тихо. Этого было достаточно, чтобы тень метнулась в сторону.

- Стой, стрелять буду! - заорал я.

И оно помчалось - с тяжелым дыханием, прячась за вагонами, пробираясь в ту сторону, где к путям выходил мысок небольшого перелеска, - явно намереваясь ускользнуть под прикрытием этого перелеска. Я поскакал вдоль путей, по звуку преследуя убегавшего. Двигался он на удивление быстро. И все-таки я его нагонял, и до просвета между двумя товарными составами я успел раньше него. Вскинув пистолет, я приготовился выстрелить, что бы ни появилось в просвете.

И вот оно появилось, и я выстрелил - ему под ноги, и оно уставилось на меня. Нет, это был человек - во всяком случае по общим очертаниям. Снег отсвечивал, и луна выглянула, и я мог достаточно его разглядеть. Вид у него был отвратительный. Бугорчатый лысый череп, огромные глаза, скорей гасившие свет, чем отражавшие, только в самом центре тлели красные огоньки, и весь он то ли шерстью зарос, то ли в мохнатое тряпье замотан с головы до пят, и ноги у него босые, и ступни ног крупные и словно бы изуродованные. Он стоял не шевелясь, а я держал его под прицелом.

- Ты кто такой? - спросил я.

Ни страха, ни удивления я не чувствовал - и эту уродину воспринимал как данность, как продолжение моего нелепого сна наяву, где все может случиться. А вот лошадь нервничала, вела себя так, словно запах, исходивший от этого существа, был ей чужд и страшен.

- Ты что, волком, что ли, пахнешь? - продолжал я, видя, что отвечать мне он не собирается. - Ну, что молчишь, Тарзан доморощенный? Ты, что ли, здешний народ грызешь?

Тот молчал, стоял не шевелясь - и с каждой секундой нравился мне все меньше. Еще сообразить надо было, как его задержать и доставить по назначению. Стрелять в него мне не хотелось, но и добром он, похоже, не пойдет - просто не поймет, чего я от него требую.

И тут снова волк завыл - не слишком далеко и очень отчетливо. И босоногий мужик весь затрясся, рванулся с места и понесся во тьму. Я с места пустил лошадь полным ходом и поскакал за ним между путей, между двух товарных составов, как бы по длинному-длинному коридорчику. Зря я так сделал - он поднырнул под вагон и выскочил с другой стороны, а мне оставалось лишь скакать, пока состав не кончится. Он за это время уже за десять километров уйдет.

Кто ж он был такой? Волчьего воя он явно боялся не меньше всех прочих местных жителей. Однако шляться по ночам не боится. А может, он не от волка драпает, а к волку спешит? И неужели его до сих пор никто не встречал? Конечно, мог он внести свой вклад в небылицу о вурдалаке. Один раз такого увидишь - надолго запомнишь.

Я доскакал до очередного просвета между расцепленными вагонами и поехал вдоль путей с другой стороны. «Тарзан», как я и полагал, исчез уже бесследно. Но волчий вой продолжался, и я повернул лошадь туда, откуда он доносился.

И опять мы вернулись к железнодорожному переезду. Вой был где-то совсем рядом. Я остановил лошадь, прислушиваясь. Да, вон за тем кустарником, за густыми переплетенными ветками, жестко торчащими в морозной ночи.

Неужели я не поймаю эту тварь, кто там она ни есть? Точка, из которой доносился вой, была мне вполне очевидна. До нее было метров пятьдесят. Я взвесил пистолет в руке - и тяжесть привычна, и пристрелян он мной за два года - не глядя знаю, куда из него пуля пойдет.