Наталья Корнилова - Быстрее пули Страница 11

Я перевела взгляд на свою левую руку и только сейчас увидела, что в ней зажат… нет, не автомат, а массивный мужской ботинок. Вероятно, из числа тех, что свалились с разбитой охранником стеклянной полки.

Я медленно отвела руку назад, зажмурила один глаз, целясь прямо в голову киллеру. Думаю, что при удачном попадании мужик секунд на пять-шесть забудет, как его и звали. А за пять секунд… за пять секунд можно многое предпринять.

Но я не успела этого сделать, потому что как раз в это мгновение киллер оторвал правую ладонь от поверхности перегородки, сжал кулак – и, отведя этот кулак не более чем на полметра от перегородки, ударил в нее.

И снова – уже во второй раз за эти минуты – я не ожидала от него этого.

Кулак пробил переборку, которая была никак не тоньше семи миллиметров, как лом пробивает и скалывает лед, намерзший у дороги. Рука убийцы вынырнула на уровне шеи оцепеневшего от неожиданности и страха Каллиника и впилась ему в горло. Владимир вцепился в эту руку, которая была тоньше его собственной, обеими пятернями, но с таким же успехом он мог хватать мраморную статую.

Его лицо побагровело, глаза закатились – и тут я швырнула в голову киллера ботинок.

Не понимаю, как ему удалось уклониться, – это, знаете ли, просто-таки кошачья реакция.

Кошачья? Это слово проскользнуло в мозгу, и тут же перед глазами на мгновение возник рисунок той самой угрожающе растопыренной лапы… метки.

Киллер отпустил горло Каллиника и, выдернув руку из пролома, вскинул на меня автомат и нажал на курок. Автомат издал сухой треск и захлебнулся: кончились патроны в обойме.

Киллер коротко размахнулся и швырнул в меня автомат. Я без труда уклонилась, но в это время в другой руке убийцы появилась вторая дымовая шашка, наверно, точно такая же, как и первая.

И через секунду она полетела мне в лицо.

Пыхнули черные клубы, и я, припав к земле, вытянула ногу с таким расчетом, что киллер как раз навернется через нее. Но ничего подобного не произошло, наверное, я плохо рассчитала, а еще через две секунды затрещали осколки витрины, и я поняла, что по ним киллер уходит и что догнать его нет никакой возможности.

Да и сил – тоже, пожалуй, нет.

Я вслепую нашла Каллиника. Он сидел в примерочной кабинке и что-то бормотал. Я приблизила свое ухо к его губам и в теплом, то и дело перехватываемом дыхании Владимира уловила то, что я уже слышала сегодня:

– Если только можно, Авва Отче… эту чашу мимо пронеси.

Кажется, Каллиника заклинило от потрясения.

Ничего. Главное, чашу пронесли мимо.

5

Черный дым выдуло из развороченного помещения, пошевелилась порезанная осколками витрины продавщица, а кассирша, которая звонила в милицию да так и не положила трубку, только теперь бросила ее на базу телефонного аппарата, и до меня донесся ее полувздох-полубормотание:

– Господи, и чего я не пошла преподавать в школе географию? Ведь предлагали же мне, дуре, после университета… предлагали.

Я помогла подняться скорчившемуся в примерочной кабинке Каллинику, растирающему шею, на которой остались следы сильных пальцев чуть не убившего его человека. Лицо Владимира было пепельно-серым, губы побелели и мелко дрожали, но сейчас он вовсе не выглядел перепуганным – просто обрушившееся на него новое потрясение до предела натянуло нервы, и без того накрученные постоянным напряжением, недавней истерией и избытком алкоголя.

– Где эта сволочь? – пробормотал он, потирая горло. – Ты представляешь, Маша, ведь он хотел задушить меня дважды. В первый раз, когда он бросил эту штуку с черным дымом… Он напал на меня сзади и свернул бы мне шею, как куренку, если бы я в этот момент не держал руки возле головы. Я успел перехватить его руки, но силища, Машенька, силища-то какая! Наверное, Боря Рейн, которого точно таким же манером… наверное, Боря Рейн даже и пискнуть не успел. Я же всегда был не самым слабым физически, в свое время даже в десанте служил, хотя толку от этого, оказалось, никакого. Но тут, Маша, тут такая силища!

Он посмотрел на пробитую переборку и невольно вздрогнул всем телом.

– А во второй раз, когда грохнуло у самого уха и его рука – через фанерку – ко мне просунулась, тут уж я, грешным делом, подумал – все, кранты. Спасибо тебе, – он покачал головой, а потом отвернулся. – Спасибо.

Странные эти мужчины. Спасла ему жизнь, а он отворачивается и, вероятно, чувствует себя ничуть не лучше, чем если бы его прикончили. Не любят, когда их спасает от гибели женщина.

– Сейчас менты приедут, – сказала я. – Так что нам еще предстоит веселое разбирательство. А ты, Володя, сядь пока в свой «Мерседес», от греха подальше. Мало ли что. И не смотри на меня так, скажи спасибо, что выжил.

– Я уже сказал.

– Гену твоего убили, и шофера тоже. И…

И только тут меня прожгла чудовищная мысль, которая ранее, непонятно почему, не приходила мне в голову. Да как же я могла забыть?!

Я отстранилась от Каллиника и, едва не сбив с ног поднимающуюся с пола продавщицу с распоротой стеклом ногой, выскочила сквозь разбитую витрину.

Каллиниковский «Мерседес» все так же стоял у входа в магазин. А куда он денется, если на земле рядом с приоткрытой дверцей валяется застреленный шофер, а в метре от него, прикрытый длинными полосами стекла, лежит с раскроенной грудью телохранитель Гена, который на этот раз наелся не «чебурашек», как зло сказал еще в «Клеопатре» Каллиник, а самого что ни на есть банального свинца. В количествах, не совместимых с жизнью.

Я подскочила к дверце авто и решительно распахнула ее.

Сердце ухнуло и упало – и сразу стало холодно.

Родион Потапович Шульгин, мой босс, неподвижно сидел, уткнувшись лицом в спинку сиденья. С его правой руки капало что-то темное.

Не оставалось ни малейших сомнений, что именно.

Я тихо застонала, и тут за моей спиной возник Каллиник. Он мягко обнял меня за плечи и произнес с горькой иронией, которая в данных обстоятельствах прозвучала совсем иначе, чем в известном фильме:

– На его месте должен быть я.

– Напьешься – будешь, – как паролем, машинально откликнулась я, толком не сознавая, что я говорю, и как еще находится место для иронии в этом воздухе, перенасыщенном смертью и тьмой.

Каллиник поднял голову и, прислушавшись, сказал:

– А вот и менты едут.

Он был прав. Из-за угла массивного пятиэтажного дома, в котором, собственно, и располагался разгромленный магазин, выехали две милицейские машины, с обычной для наших родимых правоохранительных органов оперативностью, а именно чуть ли не через полчаса, прибывшие на место преступления. Из первой выскочил толстый краснолицый майор и бодро зашагал к каллиниковскому «мерсу», по пути оглядывая развороченную витрину и почему-то присвистывая.

За ним вышли еще двое, а из второй машины, которая и вовсе непонятно что тут делала, благо носила на своем боку гордую аббревиатуру ППС, вывалился старший лейтенант с наглой мордой и старшина, морда которого была еще наглее.

Для непосвященных поясню: дело бравых служителей ППС, то бишь патрульно-постовой службы, – отлавливать считающих столбы синеморов, «стричь» бабки с подвыпивших граждан более приличного статуса, нежели упомянутые синеморы, и распугивать бомжей, возмутительно оскверняющих и загрязняющих своим присутствием аккуратно подстриженные газоны и девственно-чистые канализационно-коммуникационные подземные помещения славного города Москвы. Но вот перестрелки с уголовщиной в компетенцию работника ППС не входят. Пуля – не подвыпивший гражданин, может и зацепить.

– Та-а-ак, – первым протянул именно старлей из ППС, подходя к Каллинику. – Все понятно. – Он как будто и не заметил трупы на земле. – Попахивает от вас, гражданин. Как ваше драгоценное здоровье?

– Пошел ты, – односложно ответил Владимир и отвернулся.

– Та-а-ак. Значит, сел за руль пьяным, да еще и оскорбляешь при исполнении. Влеплю тебе пятнадцать суток, будешь знать.

Майор же не обращал внимания на трещание пэпээсника: он молча осмотрел трупы Гены и водителя, заглянул в салон, где неподвижно сидел Родион, и только тут произнес:

– Майор Ткачев, уголовный розыск. Что здесь произошло? Кто стрелял?

– Товарищ майор, обратите внимание, он пьян, – снова влез лейтенант, а наглый старшина хотел было и вовсе обыскать Каллиника, но Владимир оттолкнул его, и старшина, споткнувшись о тело Геннадия, упал на асфальт.

– Майор, уберите этих, – негромко сказал Владимир Андреевич. – Я Каллиник. Владимир Каллиник, предприниматель. На меня совершено покушение… убиты мой шофер и телохранитель. В точности как у Вити Семина, моего друга, – добавил он, не глядя на майора.

– То-то я смотрю, что ваше лицо мне знакомо, – сумрачно сказал Ткачев. – Вы выступали по телевидению насчет убийств Рейна и Семина. Это ваши друзья, да?

– Однокурсники и деловые партнеры. Но это все в прошлом. Я сам чуть было не остался в прошлом.