Владимир Жуков - Глоточек счастья Страница 11

На такое могут быть способны только лётчики, и притом исключительно Дальней Авиации, а не иной менее значительной, например, истребительной или транспортной. Лишь они, спаянные в совместной борьбе за жизнь, когда в считанные секунды выкладываться приходится, могут совершить такое. Приказ командира был выполнен блестяще, так же, как он должен быть выполнен в воздухе.

У Ивана снова защемило под ложечкой, он даже на некоторое время забыл про ожидающий его борщ. Ему срочно захотелось сделать ещё какую-

нибудь гадость, а Дубов вновь Сенопузенко обнял и заворковал благодарно:

– Спасибо тебе, Ваня! Век не забуду! Друг, ты мой, драгоценный! Должник теперь я твой по гроб жизни! Какие стрессы, Ваня, перенёс! Хорошо, ребята – огонь. Не один раз в самолёте вместе горели, и чего только не было, всегда – огонь! Они и на земле – огонь! Сам видишь! Чёрт с ней, с комиссией, Ваня, давай нажрёмся прямо сейчас да напряжение снимем. Нам, Ваня, сам бог велел!

Иван меланхолически слушал причитания Дубова и наконец выдал такое, что едва не стоило ему жизни.

– Да брось ты, сосед, так волноваться. Нажрёмся, успеем ещё. Я вот сейчас домой схожу, борщечка хряпну, а потом и накушаемся. Ну, а ты успокойся пока да рельсы вырой – я пошутил ведь. Не было ведь никаких ментов.

Высказывание Сенопузенко произвело на экипаж ошеломляющее впечатление. В лётчиках мгновенно вспыхнуло чувство отвращения к шутнику. Видели они себя победителями реальной опасности, а оказалось, что над ними просто посмеялся какой-то негодяй, заставив выложиться по полной программе, как клоунов. Такого оскорбления снести было невозможно, и, пока в головах ошеломлённых авиаторов только собирались в кучу мысли, майор Дубов, приняв решение страшное, к Сенопузенко подошёл. Взял его одной рукой за шею, а другой за жопу да так и понёс в гараж к себе, как мышонка, с ярко выраженной брезгливостью. Там, закрыв за собой дверь на засов, зажал он голову несчастного капитана между колен, а двумя свободными руками кусок парашютного фала взял и петлю из него сделал. Затем хладнокровно и без раздумий командир корабля гвардии майор Дубов повесил гвардии капитана Сенопузенко на перекрытии новом – на рельсе, ночью экипажем его украденном.

Что в гараже происходило, видеть было нельзя. Не кинулся туда никто, так как опешили все и стояли как заколдованные. Дубов же тем временем вышел, заглянул ещё раз в гараж и затем дверь запер. На неё он повесил громадный, нестандартный замочище, который владельцу под стать был, и после сказал спокойно:

– Ребята, идите домой, отдыхайте, – и ушёл.

Дубов, хотя и был в запарке, но прекрасно сознавал, что за повешенного техника светит не только конец нормальной жизни, но и трибунал, и тюрьма; но по-другому он поступить не мог.

«Пусть тюрьма. Но как после ребятам в глаза смотреть, коли по-другому сделать? Ведь как они меня уважают! Как отработали чётко! Пусть помнят про своего командира. В их глазах лишь таким образом я человеком смогу остаться!» – так грустно размышляя, Дубов шагал домой.

А оторопевший экипаж наконец вышел из оцепенения. Лётчики поняли, что командир сотворил что-то страшное, скорее всего, просто убил соседа, и потому их дико потянуло в гараж, чтобы, если ещё жив Сенопузенко, помочь ему. Но как? Самодельный замочек на гараже можно было сбить только из пушки. Поэтому экипаж пошёл по более реальному пути.

– Мужики, ломай ворота! – неистово заорал правый лётчик Бревнов.

Так же оперативно бревно нашли и принялись таранить деревянную, обитую железом дверь. На тринадцатом ударе она поддалась, и ватага в гараж влетела. Лётчик Бревнов, узрев висящего Сенопузенко, моментально отчекрыжил верёвку авиационным ножом, и Иван в руки коллег упал. Бездыханное тело вынесли, положили под посаженное дерево и стали, кто как мог, приводить его в чувство.

В экипаже майора Дубова никто не умел, как следует, искусственное дыхание делать, но всем очень хотелось вернуть капитана к жизни, дабы командира своего горячего от неминуемой каталажки спасти.

Видимо, Всевышний услышал их. Гвардии капитан Сенопузенко Иван Иванович жив остался. Он открыл глаза, пришёл немного в себя, встал и домой пошёл.

Жаба не давила. На душе было легко и прекрасно, а чувство какой-то особенно приятной удовлетворённости пересиливало боль в шее, которая, надо сказать, болела здорово. Мысли, как никогда, светились чистотой и свежестью. Не хотелось больше никаких гадостей делать. Чувство справедливого наказания, которое часто у здорово провинившихся детей бывает, переполняло сознание.

И вот тут только вспомнил, наконец, Иван Иванович про чеснок. В гараж он не заходил, а потому, за чем послали, нести не мог. А борщ без чеснока, понимал, это не борщ совсем.

Возвращение в гаражи не рассматривалось, после всего что было. Ладно, коли спасли, вешать не станут снова, только ведь стыдно как.

Из размышлений грустных соседка вывела, следом, шла что с авоськой из гаражей.

– Чем, Иван Иваныч, недоволен? Что не весел? – улыбнулась симпатично женщина.

– Чем, Нина Михайловна? Да вот пошёл за чесноком в гараж, там ни одной головки нету. Борщ жена сварила, ну а он без чеснока какой?

– Заходи, я, сколько надо, дам.

До квартиры дошагали скоро, получил чеснок Иван Иванович и уже идти домой собрался, а соседушка и говорит:

– Ты на шкафу мне не поправишь дверцу, мужика-то в доме нет, а бабе очень тяжело одной

– А чего ты Нина не пойму одна? Такая ладная. Такая справная. Муж ушёл и черти с ним, зато любовников могла бы хоровод водить.

– Всё не попадаются какие надо. Дубов вот недавно приходил майор, жена уехала, а он всё клинья ладил. Много спирту и вина принёс, только я ему отлуп дала.

– Почему отлуп?

– А потому что руки у него из жопы выросли. Попросила дверочку, вот как тебя поправить, до конца лишь отломал к шутам.

От услышанного сердце капитана застучало веселее, и отмщения скорей потребовало.

– Лётчики, – он пояснил они народ безрукий частью большей, бестолковый, слава богу на веку своём их повидал довольно

Постаравшись, Сенопузенко поправил дверцу вскоре, а хозяюшка довольная вином, да спиртом угостила, и остался кавалер до вечера…

Вечером любовничек домой шагал, радуясь такой прекрасной, интересной жизни. Как не радоваться, если жив остался, и любовницу ещё себе завёл чудесную, и отмщение оболтусу пилоту справил, и борщок ждал впереди Оксанкин.

Удивлённая жена:

– Где пропадал – спросила.

– Ой, не спрашивай, – ответил, – наш сосед дубина, рельсы спёр, а их менты искали, прятать надо было, помогал закапывать.

РОКОВОЙ МИНЕТ

Минет – слово, довольно редко встречавшееся ранее, в языке русском в последнее время очень даже распространённым стало. «Отчего так?» – как-то подумалось мне, и тут же гипотеза забавная на ум пришла:

Конечно же, это прогресс человечества, взрывом характеризуемый информационным, требует несметное множество новых обозначений, для чего слов нужных в русском языке не хватает. Ну и спешат из-за бугра к нам иностранные слова-эмигранты на помощь, миссию интернациональную выполняя.

Вот и минет, он хотя и при царе Горохе ещё существовал, однако на Руси вместо него слово очень похабное применяли – хуесоство. А загремела в России революция сексуальная, и спешно слово нерусское понадобилось. Сами посудите, не задействуй сексуальные революционеры минет в проповедях своих, то так и пришлось бы вещать текстом открытым: «дама сосёт член», а это прямо-таки, скажем, по-свински звучит и сторонников под сексуальные знамёна не привлекает. Да только мягче по-русски сказать никак нельзя, а только похабнее можно. А вот привлеки ты иностранца хитрожопого на помощь, так очень ведь даже мило получается: «дама минет делает». Это совсем не по-свински уже, не похабно, а изящно и благозвучно даже. Ну и как вы думаете, благотворно влияет замена такая на сексуально-революционное дело? Лично я считал – несомненно.

Как не порадоваться за положительное воздействие такое на язык русский – по-язычески прямой и грубоватый. Да только вот долго не пришлось радеть. Вместе с революцией сексуальной принесла нам перестройка также и наследие Григория Петровича Климова, а оно резко всё в сознании повернуло – с головы на ноги. По учению тому, минет – слово это – дьявольщина, прикрытая благозвучием.

Рассказал нам бывший ответственный работник ЦРУ и руководитель Гарвардского проекта, что минетчество является признаком вырождения и дегенерации человечества. Вот погляди как!

Не верить Григорию Петровичу нельзя, потому что не из пальца гипотезу он свою высосал, а из сверхсекретной и особо проверенной цээрушной информации, к которой по роду деятельности допущен был. А ЦРУ – это серьёзное ведомство, не «Водоканал» какой-нибудь или «Вечерний университет марксизма-ленинизма». ЦРУ есть самая крутая шпионская организация, и потчевать неверной информацией своих рыцарей плаща и кинжала совсем не пристало ей.