Алексей Макеев - Я убью свое прошлое Страница 12

Он засыпал, просыпался и снова проваливался в сон, чтобы, придя в себя, вернуться к накрепко засевшей мысли, из предположения ставшей уже уверенностью – от него чего-то хотят, чего-то добиваются, а объясняют вот таким способом. Знать бы, кто и чем он им, скотам, помешал… И не оставляло поганое чувство, словно попал в камнепад и летит теперь вместе с обломками скал в бездну, и ни кустика на пути, ничего, за что можно уцепиться. Только следи, чтобы гранитной глыбой по башке не заехало, только успевай уворачиваться. И обвал заканчиваться даже не собирается, наоборот – набирает силу, входит во вкус…

Дверь спальни открылась еле слышно, Илья сел на кровати и прислушался, поежился от холода. Снова на балконе в детской неплотно пригнанная створка на окне отошла, надо выйти и поправить ее… Тихие шаги замерли за дверью ванной, щелкнула задвижка замка, полилась вода. Илья свалился на подушки, закрыл глаза. И задремал под плеск воды, упал в черный сон, без мыслей и рассуждений. Вскинулся, словно кто-то ударил по плечу, снова сел, покрутил головой, прислушался. Все спокойно, по-прежнему ровно шумит вода в ванной. «Сколько времени?» Илья нашел мобильник, глянул на экран. Почти час ночи, однако. И что-то снова не давало ему покоя, застило тяжелые мысли, стучало в висках. Время, время – он сам не понимал, что происходит. Зажмурился, и перед глазами появилась картинка – фотографии со страниц городского форума. Шок, ярость, тихие шаги за спиной, гаснущий монитор. И четыре цифры в правом нижнем углу, тогда они показывали без четверти полночь. Потом провал, снова звуки шагов и плеск воды, который так и не прекратился. «Больше часа прошло». Илья поднялся с кровати, подошел к двери в ванную, толкнул ее. Закрыто изнутри, в темноте отлично виден светящийся контур.

– Оль, ты как? – произнес Илья негромко. – Выходи, уже поздно.

Тишина, только льется и льется вода. Молчит, понятное дело, и фиг заставишь ее говорить. Но грызло что-то изнутри, толкало к действиям, не давало молчать. «Я все помню, я не дура», – говорить-то она не разучилась, пусть пошлет куда подальше еще раз, только бы услышать ее голос, и можно ползти обратно в комнату. Сама разберется.

– Выходи, – он грохнул кулаком по створке, прислушался. Снова ничего, ни малейшего движения внутри. Еще удар, от которого на голову посыпалась пыль с наличника, еще – с тем же результатом.

– Выходи, или я дверь сломаю! – проорал Илья и замер, затаив дыхание. Черта с два, то же безмолвие в ответ, и на душе уже не просто кошки скребут, а полыхает все от ярости и бессилия.

– Я тебя предупредил! – он вжался в стену напротив двери и врезал ногой по замку. Хлипкая конструкция вылетела со второго удара, Илья рванул дверь на себя и едва не задохнулся. Тошный, сладковатый дух, приправленный растворенной в воде химией, ударил в лицо, пар застилал глаза, в его клубах ни хрена не разобрать. Только видно, что вода в ванне почему-то багровая, а на бортике лежит мокрая черная тряпка, а под ней что-то белое, неподвижное. Присмотрелся – не тряпка это, а волосы раскиданы, и бледное, с застывшей гримасой судороги Ольгино лицо уже пошло синевой. Как была – в футболке и старых джинсах – так и лежит по грудь в черной воде, словно спит.

Сначала действовать, потом думать – сейчас то, что надо. Илья выволок Ольгу – тяжелую, неповоротливую в мокрой липкой одежде – из ванны, уложил на пол. На плитках немедленно расползлось жуткое багровое пятно, из разрезанных вдоль вен под локтями на обеих руках бегут темно-алые ручейки. Вены – это не артерии, она бы давно умерла, но до артерий трудно добраться, они проходят слишком глубоко, обычным «кухарем» не достать…

Он встал на колени, раздвинул Ольге веки. Так, рефлексы есть, она жива, только без сознания от кровопотери.

– Сейчас, сейчас, – бормотал он, сжимая зубы, чтобы они не лязгали, сорвал с вешалки полотенце и разорвал его надвое, жгутами перехватил Ольге руки выше локтей, посадил ее, прислонил к стене. И ударил с силой пару раз по бледным с багровыми разводами щекам. Ольга слабо мотнула головой и поползла по стенке вниз. Илья подхватил ее, поднял ей руки, прижал к груди.

– Вот так сиди, чтобы руки выше сердца были, или умрешь, – и ударил ее по лицу еще раз. Мотнулись мокрые волосы, Ольга застонала, приоткрыла глаза, руки задрожали и упали на колени. Она шевельнула ими, но поднять не смогла, Илья вылетел из ванной, нашел мобильник и бросился назад.

– Попытка самоубийства, перерезаны вены под локтями, большая кровопотеря, – он продиктовал адрес сонному диспетчеру «Скорой» и встал на колени рядом с Ольгой.

– Зачем, зачем, – твердил он, держа ее запястья. – Надо было все мне рассказать, это бред, подстава, я не верю.

Ольга не отвечала, да и не слышала она ничего, снова впала в забытье. Зато кровь из разрезанных вен уже перестала сочиться, края ран были красными, воспаленными, но сухими. Илья приподнялся и выдернул затычку из слива, вода с шумом полилась по трубе. В дверь позвонили, он осторожно уложил Ольгу на пол и бросился в коридор. Заметил на бегу на дне ванны нож – лучший из своей коллекции, из отличной острой стали с длинным клинком, почти холодное оружие, таким и артерию запросто вскрыть можно… Вопросы будут, а их надо избежать, и так все вляпались по самое некуда. Схватил мокрый нож, кинул его в корзину с грязным бельем и побежал открывать. Вошли четверо, стало шумно, и запахло лекарствами, Ольгу уложили на носилки, накрыли одеялом, понесли вниз.

– Я с вами поеду! – крикнул Илья и бросился одеваться. Врач буркнул что-то вроде «мне пофиг, езжай, если хочешь», но Илье было наплевать. Оделся наскоро, захлопнул дверь и помчался вниз, к желто-белой «Газели» «Скорой помощи».

Гонка по темному заснеженному городу, желтый фонарь над дверью приемного отделения, длинный гулкий коридор с бесчисленным количеством дверей по обе стороны и одной, огромной, в самом конце. Она-то и закрылась перед его носом, рявкнул кто-то: «Не положено», каталка с накрытой мокрым одеялом Ольгой пропала. Илья остался один, побрел обратно, натыкаясь на сонный злой персонал больницы. Уселся на подоконник, глянул в окно, потом на часы. Третий час ночи, а ему казалось, что прошло минут сорок с того момента, как он вытащил Ольгу из воды. Пятнадцать минут, полчаса, час, полтора – он успел уже примелькаться в коридоре, бродил, как лунатик, не сводил с заветной двери глаз. Врач появился еще через полчаса, посмотрел на выросшего на пути Илью красными глазами, обогнул препятствие и двинул по коридору к лестнице на второй этаж. Илья не отставал, держался на полшага позади.

– Кровопотеря тридцать процентов, проведено переливание компонентов крови, через пару часов проверим на отторжение. Повреждено сухожилие на левой руке, понадобится повторная операция, – врач сбавил шаг, Илья заступил ему дорогу.

– Где она?

– В реанимации пока. Сутки полежит, потом в общую переведем. У нее родственники есть?

– Я родственник, – ответил Илья. – Я ее муж.

– А ваша жена что – сирота? – со злым ехидством поинтересовался врач.

– Нет, у нее мать есть, отец, сын, дочь. К ней можно?

– Нет, конечно, – врач кивнул знакомому и неспешно зашагал дальше. – В реанимацию посторонним нельзя. В обычную палату переведем, тогда и приходите. Все, молодой человек, не мешайте, мне работать надо.

Ничего, сутки – это немного, через двадцать четыре часа он вернется сюда. Сейчас бесполезно орать, требовать, биться головой о стену – не поможет. А Ольга тем временем придет в себя, может, ей даже станет легче. «Повреждено сухожилие» – неудивительно, таким резаком по руке себе полоснула, да еще и в состоянии аффекта…

Домой он пошел пешком, и даже не потому, что в четыре утра маршрутки не ходят и такси ни за какие деньги не поймать. На ходу и думалось лучше, и назойливые мысли словно сдувало ветром. Прошел мимо школы, глянул на темные окна и, не останавливаясь, зашагал дальше, миновал дом, где жила Наташа. Посмотрел на знакомые темные окна, отвернулся, двинул дальше по снегу и морозу. Навстречу не попалось никого, даже бездомные псы попрятались от холода и ветра. Проскочила по дороге плоская иномарка без номеров с выключенными фарами и пропала в метели.

Илья вошел в подъезд, полез в карман за ключами, нащупал тяжелую связку и пошел по ступеням вверх. Сил осталось только доползти до двери, он словно засыпал на ходу. Еще немного, последний рывок, вставить ключ в замочную скважину, повернуть его и ввалиться в квартиру. И спать, спать, сколько влезет, если понадобится – налопаться снотворного, чтобы поскорее прошли эти сутки, чтобы не терзала единственная мысль: «Зачем?»

Ноги не слушались, он споткнулся о последнюю ступеньку и едва не упал, пролетел через площадку и остановился у приоткрытой двери своей квартиры. «Не понял. – Илья смотрел на дверь, словно видел ее впервые. – Закрыть я ее, что ли, забыл? Нет, я еще из ума не выжил…» Он прислушался – ничего, только стучит снег в оконное стекло на площадке. Потянул на себя дверь за ручку, шагнул в темноту и сразу споткнулся обо что-то на полу, едва удержал равновесие, глянул себе под ноги. Дорогу преграждала перевернутая тумбочка, раньше она стояла в углу. На нее кидали газеты, и, поджидая хозяев, спала в груде макулатуры Фиска. Сейчас все ящики выдернуты, валяются на полу, мелкое барахло из них раскидано по полу. Дальше – не легче, в кухне и комнатах полный разгром, оборваны даже шторы на окнах, сорваны с петель дверцы шкафов, зеркало на стене в коридоре пошло трещинами. В него кинули тяжеленную напольную керамическую вазу, ее горлышко отбито, валяется на подзеркальной полке. Одежда, белье, обувь, детское барахло, крупы в кухне, посуда, вилки, ложки – все вперемешку, что-то разбито, что-то уцелело. А замок на входной двери незатейливо вывернут вместе с клоком обивки, на кровати в спальне валяются горшки с цветами, земля рассыпалась по покрывалу и простыням. Монитор в детской комнате валяется на полу, по системнику словно слон прошелся вперед-назад, сам стол залит какой-то скользкой дрянью.