Астрид Линдгрен - Бритт Мари изливает душу Страница 14

«Красавица служанка» – это Алида, и вид у неё был такой, будто она не знает, как ей воспринимать эту хвалебную эпическую песню. В конце концов она решила считать себя польщённой, и мы завершили трапезу в наилучшем расположении духа.

Так мало-помалу, к великому удивлению Йеркера, настал вечер. Братец всё время сомневался, что это произойдёт.

Мы помогли вымыть посуду, а потом собрались в гостиной. Мы зажгли все свечи на ёлке, на круглом столе и на краю вытяжного колпака над очагом. Мама села за пианино, а мы встали вокруг неё. И запели, о, как мы пели и как весело было петь все эти старинные рождественские песни! Затем на некоторое время настала тишина, и папа открыл Библию. Не думаю, что захочу пережить тот сочельник, когда не услышу, как папа читает рождественское Евангелие. Оглядываясь назад, на все сочельники моего детства (теперь, верно, я уже больше не ребёнок?), я прежде всего вспоминаю это, вспоминаю гораздо чаще, чем все рождественские подарки, никогда не казавшиеся мне такими чудесными, как чтение папы:

– «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле»[59].

Блаженная дрожь охватывает меня всякий раз, когда я слышу это вступление. Не знаю ни единого поэтического произведения, которое было бы прекраснее и совершеннее, чем рождественское Евангелие.

– «В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего»[60].

Кайса, когда ты слышишь эти слова, не чувствуешь ли ты себя перенесённой в маленькую страну Иудейскую на несколько тысячелетий назад? Мне кажется, в них заключена вся мистика Востока.

Затем Майкен и я спели дуэтом «Сияние над морем и берегами» и «Мерцай, мерцай, звезда ясная…». Как обычно, Алида плакала так, что только брызги летели, это её всегдашнее занятие.

– Если бы ангелы пели, и то не могло бы быть красивее, – вздыхала она.

Не думаешь ли ты, Кайса, что в её суждении есть некоторое преувеличение?

Ещё не успели высохнуть слёзы Алиды, как в дверь постучали, и Моника в напряжённом ожидании намочила брючки.

Вошёл Сванте, удачно загримированный Рождественским Домовым.

– Есть тут послушные дети? – совершенно традиционно спросил он.

– Да, я, – дрожащим голоском ответила Моника. – А Йелкел иногда бывает узасно глупым, – добавила эта маленькая мартышка.

– Сомневаюсь, с такой-то младшей сестрёнкой, – сказал Домовой. – Вот тебе подарок!

Однако мы все, хорошие мы дети или плохие, получили рождественские подарки. Вот что получила я: серые лыжные брюки – специальную модель для слалома, красный шерстяной свитер, связанный Майкен, четыре книги, а именно: «Шведы и их вожди»[61], «Сага о Йёсте Берлинге»[62], «Длинноногий дядюшка»[63] и антологию шведской художественной литературы.

Ещё я получила портмоне из мягкой коричневой кожи, домашней вязки варежки, гарнитур нижнего белья, бумагу для писем, ну и, в общем, всё. Да, правда, я получила от Моники марципанового поросёнка и хорошенький маленький флакончик духов от Йеркера.

Мне кажется, содержимое флакончика может одурманить весь город, так жутко оно пахнет, и я сказала Йеркеру, что решусь подушиться из этого флакончика только тогда, когда нужно быть особо изысканной. Но он настойчиво желал, чтобы я немедленно капнула немного на себя, поскольку ведь сочельник. И у меня не хватило духу отказать мальчику.

– Прекрасно, – изрёк Сванте, – потому что, если в рождественские дни тебя угораздит заблудиться и на тебя объявят розыск, мы тотчас же найдём тебя по этому запаху.

Потом мы танцевали вокруг ёлки, чтобы Моника стала точь-в-точь такой блаженно счастливой, как и должно быть в её возрасте в сочельник. И она сделала несколько слабых попыток впихнуть в нас немного орехов и миндаля, но как будто ничего не получилось. Мама сказала, что Моника может не ложиться спать, пока не захочет. В половине девятого она уселась в уголок и стала играть со своей новой куклой. Она была похожа на маленького сонного херувима. И мы услышали, как она тихонько говорит самой себе:

– Я бы хотела лець спать, но мне не лазлешат.

Однако ей разрешили. И вообще мы все рано легли спать с мыслью о рождественской заутрене.

Интересно, как это – идти к рождественской заутрене в соответствующем настроении в Стокгольме? По крайней мере не так, как у нас, я в этом уверена. Лучше всего, разумеется, идти к рождественской заутрене по настоящей земле, а ещё лучше ехать в санях при свете факелов. Но прокладывать себе путь по свежевыпавшему снегу на наших узких улочках и видеть повсюду в окнах свет, а потом пытаться протиснуться в битком набитую церковь и слышать, как гремит под сводами «Приветствую вас!» – ведь это тоже связано с рождественской заутреней.

После службы я обычно иду к Аннастине и пью кофе. Так было и вчера.

К обеду у нас гости, множество незнакомых людей. Мама феноменально умеет отыскивать людей, о которых надо так или иначе позаботиться. Если на расстоянии мили во всей округе есть какой-то несчастный, или больной, или одинокий человек, бух, мама наверняка явится с ним, как на крыльях, к нам домой! И на Рождество дом у нас всегда полон гостей. Прежде всего – Тётушка Зелёная, Тётушка Коричневая и Тётушка Лиловая[64].

Разумеется, их зовут иначе, но в детстве я была абсолютно уверена, что это они героини книжки Эльсе Бесков. Во всяком случае, это три очень милые старые девы, даже если учесть, что темы их бесед касаются исключительно болезней и семейных новостей. Им известны симптомы всех болезней, какие только существуют на свете. Через некоторое время после того, как они начинают болтать, я абсолютно уверена в том, что у меня пять или шесть заболеваний, из которых по крайней мере два – смертельные.

Я в самом деле сижу и горюю оттого, что вынуждена покинуть этот мир в столь юные годы. А если тебя вдруг в самом деле угораздило заболеть, а они пришли в гости, то их морщинистые лица прорезают глубокие горестные складки, и они печально качают головами. Никакого легкомысленного оптимизма! Особенно вспоминаю я один случай, когда Йеркер серьёзно заболел ангиной.

– Я всегда говорила, что этот мальчик слишком хорош для нашего мира, – плача, заявила, едва войдя в дом, Тётушка Лиловая.

И мама, которая так легко может взволноваться, чуть не упала в обморок. Но тут вспылила Майкен:

– Нечего болтать вздор! Ребёнок получит столовую ложку касторки, и утром температура у него спадёт.

Сегодня в полдень я каталась на лыжах с Бертилем. Он получил в подарок на Рождество пару новых, действительно прекрасных лыж и, мне кажется, хотел их продемонстрировать. Мы доехали до Шерсхульта. Есть ли на свете что-нибудь лучше, чем бежать по лесу на лыжах? Да ещё с Бертилем?!

Когда мы расставались, он мимоходом сунул мне в руки рождественский подарок. Это был сборник стихотворений «Голос Севера», который ты, возможно, знаешь. Я давно мечтала о нём, так что можешь представить себе, как я обрадовалась. Но в то же время и огорчилась, потому что ведь сама я, дура этакая, не подумала о рождественском подарке для него.

Сняв лыжи, я почувствовала себя так дивно – насквозь проветренной, и выносливой, и полной сил. Но неужели ты думаешь, что ветчина, и студень, и колбаса, и вся прочая снедь не стояли снова на столе, когда я вошла в дом?! Так что вскоре я снова оказалась в состоянии объевшегося удава-боа. Но завтра я буду сидеть на поджаренном хлебе и чае. Так я полагаю.

Да, представь себе, вчера в самый разгар сочельника я получила письмо от Марианн, в котором она просила приехать к ней в гости. В конверте лежала отдельная записка от её мамы к моей с вопросом: «Не пожелает ли Ваша дочь Бритт Мари доставить нам радость быть на неделю гостьей Марианн?»

Боже мой, конечно же Бритт Мари доставит им эту радость! Я чувствую, что на меня прямо-таки появился спрос. Мы с Марианн, по-видимому, всерьёз становимся друзьями. Аннастина уезжает сегодня вечером к бабушке в Далекарлию[65], а Бертиль со своей семьей тоже на некоторое время исчезает из города, так что, собственно говоря, нет никаких причин оставаться здесь и для меня. Почему бы и мне не расправить крылья для полёта?

– Поезжай! – в высшей степени любезно говорит Сванте. – Мы попытаемся как-нибудь справиться и без тебя. Но нам трудно придётся, ведь ты перестанешь готовить нам еду.

Он ещё не забыл маисовый крем.

Поэтому вполне вероятно, что в следующий раз я напишу тебе из усадьбы горнозаводчика в Снеттринге.

Но сначала ты должна написать мне и рассказать, как провела сочельник.

Пока! Всего доброго!

Снеттринге, новогодний вечер

Дорогая Кайса!

Счастливого Нового года! Пусть будет хотя бы такой же, как старый, если не лучше!