Алексей Макеев - Я убью свое прошлое Страница 14

В хирургии Ольги не оказалось. Замученная раздраженная медсестра остервенело перелистала толстый журнал, потом куда-то звонила, потом снова копалась в бумажках.

– В реанимации, – выдала она наконец. – К нам не привозили.

– Как – в реанимации? Врач сказал, что ее переведут в общую через сутки…

– Вот идите к этому врачу и с него спрашивайте! – откровенно вызверилась тетка в давно не стиранном белом халате. – Нет у нас Кондратьевой, не поступала.

«Ладно». Илья спустился на второй этаж, пошел по коридору, следуя указателям «Реанимационное отделение». Двери, двери, душный больничный запах, облупившаяся краска на стенах, волнистый линолеум на полу, безучастные лица попадавшихся навстречу людей. Поворот, еще один, и вот впереди заветная дверь из белоснежного пластика, вывеска над ней «Посторонним вход воспрещен», металлические стулья вдоль стены. И сразу на двух развалилась мать Ольги, роется в кошелках, тесть стоит у подоконника, разговаривает по телефону. Зятя то ли не видят, то ли не обращают внимания. Впрочем, нет, видят – теща оторвалась от сумки, прищурилась хищно и уставилась на Илью.

– Явился, – с нехорошим спокойствием произнесла она. – Не прошло и года. Молодец, – и снова зарылась в кульки и свертки.

– Добрый день, Тамара Ивановна, – Илья решил, что будет вежливым, пусть даже из последних сил. Поставил пакет на стул, присел на краешек. – Вы с врачом говорили? Как она?

– Состояние тяжелое стабильное, – это подошел тесть. – Заражение крови у нее началось, температура высокая. Нас к ней не пускают, говорят, стерильность и строгий режим…

Выглядел он неважно – бледный, глаза красные, руки подрагивают, видно, тоже всю ночь не спал. И поднялись наверняка рано, чтобы за полсотни километров примчаться к дочери в больницу. Но в глазах заметен колючий огонек, губы поджаты – как всегда перед скандалом. «Держись», – Илья не ошибся, все понеслось по накатанной, их не смущала даже обстановка.

Претензии не новы – он виноват во всем, даже в том, что вчера кто-то побывал в его квартире. Думал, что сообщение о налете хоть немного «собьет температуру», но просчитался.

– Как – ограбили? – тесть сначала обалдел, но быстро взял себя в руки.

И понеслась – жить негде, квартира уйдет за долги пострадавшему от «Матиза» магазину, Ольгу они увезут с собой, Лизу тоже.

– А пацан нам не нужен, – вот, наконец-то. Теща давно мечтала, во сне видела, как произнесет эти слова в лицо ненавистному зятю, и вот настал ее звездный час.

– Он вас чем-то обидел? Сломал что-то, украл? – вопрос остался без ответа. Все, можно уходить, Ольгу он не увидит. Тесть с тещей будут стеречь ее, как паук добычу, шансов у него нет. Заражение крови… Хоть бы парой слов с ней перекинуться, может, заплатить кому…

Теща входила в экстаз, с ней приключилось что-то вроде транса, она по третьему заходу перебирала все грехи Ильи, говорила надрывно и монотонно, грозила сорваться в истерику. Тесть куковал рядом, поддакивал и терзал в пальцах молчащий мобильник. Илья подошел к плотно закрытой двери с матовым стеклом, подергал за ручку. Дверь открылась ему навстречу, он едва успел отшатнуться. С той стороны вылетела высокая с поджатыми губами медсестра, глянула сурово на Илью и ринулась к лавкам.

– Женщина, прекратите, или я охрану позову, и вас выведут отсюда! – одного окрика было достаточно. Теща заткнулась на полуслове, с жалостным выражением уставилась на медсестру.

– Мы к Кондратьевой Ольге, родственники…

– Ждите! – рыкнула в ответ женщина в белом и направилась к двери.

– Подождите, – попытался остановить медсестру Илья. – Можно мне на минуту. Я…

Медсестра молча ткнула пальцем в сторону плаката «посторонним в…» и захлопнула дверь. «Надо было сразу ей денег предложить», – Илья вернулся к притихшим родственникам. Теща демонстративно зарылась в кошелку, тесть таращился на темный экран мобильника.

– Вы Лизу и Мишку навещали? Как они? – в ответ тишина. Илья ждал, не уходил – самому в приют соваться бесполезно, к отцу-наркоторговцу детей близко не подпустят. Нет, есть, конечно, способы преодоления препятствий, но их лучше оставить на крайний случай.

– Не твое дело, – прошипела разъяренная Тамара Ивановна. – Тебя не касается. Вас обоих родительских прав скоро лишат, и правильно сделают. Лизу я на себя запишу, а… Сволочь ты, всю жизнь Оленьке сломал!

Илья пошел прочь по коридору. Поворот, еще один, небольшой закуток и сразу за ним лестница вниз, на улице ветер – но уже не ледяной, а влажный и пахнет по-особому, как всегда бывает в конце зимы. В больничном дворе та же суета, снует народ, по глубоким колеям подъезжают машины. Но чего-то не хватает, Илья даже не сразу сообразил, чего именно. Постоял с минуту, подышал глубоко, чтобы успокоиться, посмотрел по сторонам. Да, все верно, его никто не ждет, в этом городе он больше никому не нужен. Даже наглая открытая слежка пропала, как ни крути головой, сколько ни останавливайся и ни любуйся на себя и окружающих в витрины и прочие зеркальные поверхности. Или «хвост» стал действовать по-другому – хитрее, тоньше? «А вдруг они мысли читают и про овраг догадались? Надо проверить…»

По городу он шатался до ранних сумерек, от больницы двинул к дому самым дальним, кружным путем. Миновал улицу, другую, перебежал дорогу в неположенном месте, на другом перекрестке послушно ждал разрешающего сигнала светофора. Школу обошел десятой дорогой, прошел невдалеке от того самого оврага, который намеревался посетить сегодня ближе к полуночи, и остановился, как витязь на распутье. В плотном тяжелом воздухе проплыл басовитый и сосредоточенный гудок тепловоза. «Вокзал же недалеко…»

Вокзал, рельсы. Там он еще не был, да и не собирался, честно говоря. Но раз уж оказался так близко, то можно и завернуть ненадолго. Вдруг провожатые объявятся, а на улице уже темнеть начинает. Еще часок – и можно приступать.

Илья добежал до переезда, постоял перед закрытым шлагбаумом, пропустил электричку и пассажирский Москва – Воркута. Теперь на ту сторону, налево по шпалам запасной ветки мимо груд смерзшегося щебня и дальше вниз. Тропинка здесь уводила под насыпь, Илья добежал до заброшенного двухэтажного деревянного барака, остановился. Отличное место – поблизости ни души, поезда грохочут над головой, ори не ори, никто не услышит. Наталья шла со стороны дома, скорее всего на насыпь поднималась где-то здесь. Если учесть, что все произошло не на вокзале, а поблизости от народной тропы, до которой метров пятьдесят, то начинать нужно отсюда.

Он взобрался на насыпь, осмотрелся. С обеих сторон семафоры горят красным, можно не торопиться. А место издалека видно, на фонарном столбе остались еще обрывки ограничительной ленты. «Здесь». Он шел по мерзлому щебню и льду, смотрел то себе под ноги, то по сторонам. Народу немного, бегут с вокзала кратчайшим путем, место открытое, снизу не разобрать, что наверху происходит. Он дошел до столба с обрывками ленты, постоял, рассматривая матово блестевшие в свете фонаря рельсы и щебень. Сделал еще пару шагов вперед по направлению к вокзалу, вернулся. Здесь, значит. Ловко, ничего не скажешь…

За спиной раздался мощный гудок, по глазам полоснул луч прожектора. Илья сбежал по насыпи вниз, задрал голову. Сверху полетела снежная пыль, электричка пронеслась, снижая скорость на подступах к станции. А вокруг по-прежнему никого, и на горизонте не видно. Ну, делать нечего, комитет по торжественной встрече сам свернул свою деятельность, будем ждать, что день грядущий нам приготовил.

До дома он добрался на маршрутке, заглянул по дороге в магазин и двинул по знакомой тропе через дворы. В подъезде тепло, темно и тихо, благо подниматься невысоко. На межэтажной площадке Илья остановился, полез в карман. И охнул от неожиданности, когда в ногу с размаха врезалось что-то плотное, теплое. И замяукало жалобно, чуть не плача.

– Привет, – он погладил отощавшую Фиску. – Вернулась, наконец. Где шлялась-то? – Кошка орала в голос, цеплялась за штанины и едва не тащилась по ступеням, приклеившись к хозяину.

– Уйди, – пришлось присесть на корточки, чтобы отцепить ошалевшую от радости кошку. Фиска ловко запрыгнула ему на руки и принялась тереться о колючий подбородок. – Еще не хватало, ты, поди, блох нахваталась, – Фиска полетела вниз, мявкнула негодующе и заурчала – уютно, по-домашнему. Как всегда, когда подлизывается или есть просит, а есть просит она всегда…

Он уже стоял напротив своей раскуроченной двери и тянулся ключом к замку. Но отдернул руку, замер, не обращая внимания на кошку. Показалось, или внутри что-то прошелестело, тихо, словно ночная бабочка крылом стекло задела? Фискино мурлыканье усилилось, она бодала дверь и, задрав хвост, терлась о ноги хозяина. Весь вид кошки говорил: пошли скорее, я есть хочу. И снова еле слышный шорох за дверью, словно кто-то подошел к ней с той стороны и ждет, Илье даже показалось, что он слышит дыхание человека.