Борис Романов - Повесть об Апостолах, Понтии Пилате и Симоне маге Страница 16

С самого же начала Иисус относился к нему как ко всем нам. Из первых двенадцати Он выделял только Иоанна, его брата Иакова и Симона, которого теперь зовут по гречески Петром. Постепенно и мы привыкли к Иуде, и так продолжалось до весны прошлого года. Той весной Иисус впервые предупредил всех нас, Своих учеников, что настанут вскоре грозные времена-испытания для всех, что предстоит Ему уйти от нас через страдания и смерть. Сначала никто из нас не хотел тому верить, ибо много людей тогда шло за Ним, и даже многие фарисеи поддерживали нас. Но правда, скоро, несмотря на все чудеса, соделанные Им, отношение иудейских начальников, а затем и фарисеев становилось все хуже и хуже. Они стали придирчивы, спорили каждую встречу хотя бы по пустяку, и выказывали свою ученость, и чем больше Иисус побеждал их в спорах, – а каждый раз так и было, – тем хуже становилось. Почти везде иудейские начальники встречали нас враждебно, и фарисеи везде претыкались. Многие ученики ушли от нас тогда, а когда сказал Иисус всем о грядущей грозе, то и вовсе были дни, когда нас осталось с Христом двенадцать. Иуда остался с нами без колебаний, но все видели, что он изменился. Два или три раза он пытался доказать, что нужно помириться с фарисеями и со старейшинами, говорил что худой мир лучше доброй ссоры, что нет на деле причин ссориться с фарисеями, – как будто Иисус с ними ссорился, а не они каждый раз задирали Его. А главное было в том, как теперь понятно, что мы верили в Иисуса Христа – Сына Божьего, а он, теперь видно, нет. Он считал Его великим Учителем, великим Человеком, которому не было и нет равных на земле, но в Сына Божьего Он не верил, и твой сон тому также свидетель. Мы много говорили меж собою об Иуде Искариоте после Голгофы, после его предательства и смерти. Да, все же предательства, как твой сон ни толкуй. Он в душе своей посчитал себя избранным среди нас. Считал, что ему выпал жребий – примирить Иисуса-Человека со всеми, и считал, что это ему удастся, и считал, что этого хочет Спаситель! Поэтому он и все Его притчи последних дней примеривал на себя, и всякое Его движение обращал в мысли о своей будущей славе примирителя. Нас он считал слишком простыми, считал что все мы только и можем, что слушать Иисуса, развесив уши, – может все и сложнее у него в душе было, а по последней сути – так. Главный грех Иудин в том, что он хотел примирить Божие и сатанинское…

– Но как же Иисус выбрал такого ученика? И что же, Он ничего не знал про мысли Иуды в те последние дни? Не мог объяснить ему? – Эти вопросы давно крутились у меня в голове, и теперь я задал их.

– Иисус Сам выбрал каждого из нас, и Иуду тоже. Он Сам нам об этом говорил, и не раз. И Иуда получил ведь дар исцеления, как все мы, и исцелял людей, как все мы, и не боялся яда, змей-аспидов. До прошлой весны все так шло, что будто нет на земле князя мира сего, сатаны. Но видать тогда он почуял, что пришла в Иудее для него опасность, и не захотел он отдавать Слову Господа свою паству. Он и стал свивать вокруг нас свои кольца, как почуял смертельную опасность своей власти. Знаешь ли ты, что на востоке сатану называют ещё "медленно думающим"? Да, не сразу до него все дошло, – только через два года после начала Иисусова служения. Ну а Сын Божий сразу понял, кто принялся собирать вокруг свое воинство и вползать в червивые души. Червоточинка-то у каждого человека в душе есть, и заползал туда сатана, и понуждал фарисеев и книжников злословить Иисуса. Но не только к ним, он заглядывал в глаза каждому из нас, – бывали такие минуты. Иисус говорил нам, что треть людей идут за сатаной даже и в последние времена, в Конце дней, тоже треть пойдет за ним. Он, может, надеялся отбить у Иисуса четверых из нас, из двенадцати, или более – но отбил одного Иуду. Мог бы Иисус спасти его? Я думал об этом после того, как ты рассказал свой сон. Конечно мог бы. Но тогда сатана положил бы глаз на другого, одного из нас, из оставшихся одиннадцати. На кого, не знаю. Каждый из смертных не без греха и есть за что ухватиться лукавому. Иуду он совратил через мысль о всеобщем примирении, – чем плохая мысль, если забыть о сатане, а значит и о Боге? Меня, не знаю на чем подловил бы, но нашёл бы на чем, – в этом ведь страсть его и сила. Фому-Близнеца на сомнениях подловил бы, это уж все среди нас после Воскресения знают. Спас бы, положим, Иисус и Фому, – так сатана дальше бы крутил свои кольца, и кто-то из нас, двенадцати, все равно стал бы его орудием ко дню Тайной Вечери нашей, кто-то предал бы Иисуса на распятие! Не как Иуда, так иначе… Иисус, получается так, знал об этом с первого дня, как сатана выступил против Него. Прошлой весной сказал он нам, что один из нас – диавол, что будет совращен им. Тем словам все мы свидетели, но тогда мы ничего не поняли, и казались те слова странными.

– Но ведь мог же Спаситель собрать всех вас, и объяснить про сатану, и про все это?

– Он и говорил нам все ещё тогда, – только мы не понимали. Если я тебе скажу сейчас, Рем, чтобы не рвался ты всегда вперёд, что вчерашняя шишка на голове – тебе великое предупреждение, что в то же место ударит тебя, придёт день, твой римский Зевес-громовежец, поверишь ли мне, поймешь ли меня сейчас, будешь ли лезть, куда не надо?.. То-то же, что нет, будешь по своему поступать. Разве что неделю поостережешся. А Иисус все говорил нам: и про будущие страсти, и про сатану, и про опасность предательства, и каждому разъяснял про его слабости, и говорил же ведь, что один из нас предаст, а то, что именно Иуда оказался, – это суд Божий, и иудин жребий. Ты вот, говорят, звездочет, – ну так построй карту Иуды и увидишь, помяни мое слово, что во дни его предательства сатанинская сила в Тельце была, в его знаке. Она ведь, сила эта, по кругу ползает, и жало ее то в одном знаке, то в другом, – всех сразу не может достать, выбирает жертву. Было бы жало в моем знаке, – я бы предал. Может потому и не спас Иисус Иуду, что знал про его жребий. А жребии все во власти Отца, в Его книге запечатаны, и сатана тут, – только раб возгордившийся и отпавший. Так было назначено Отцом, что слабость каждого из нас, всех людей, из всех племен, искупил Иисус на Кресте. Не было бы Креста и Воскресения, значит не было бы вовек и свидетельства Господа на земле, и торжествовал бы на земле тысячи лет иудин грех, грех примирения с сатаной, – к его славе. Но сколько бы отныне во веки веков не изливал свой сладкий яд сатана про всеобщее равенство и братство и мир на земле, мир без Бога, отныне всегда найдутся свидетели, которые скажут: веруем в Сына Божиего и проклинаем Иуду, предателя Иисуса Христа…

…Вроде бы все понятно говорил Андрей, но я все не мог успокоиться, что-то было не ясно. Ведь если бы Иисус пробыл на земле ещё, скажем, год, Он мог бы все объяснить подробнее и всех Своих апостолов защитить? И победил бы на земле, сначала в Иудее, а потом и везде? – Я спросил и об этом. Андрей ответил не сразу, подумав:

– Тебя вчера чуть не убили, Рем, а ты все туда же, рвешься куда не знаешь. Вот тебя бы, например, сатана на этом бы и подловил. Мысли твои о том, что все можно все же устроить мирно, дайте только время. Иуда думал, что все можно купить и устроить за деньги, или за мир с власть имущими. Ты думаешь, что все можно устроить за время, дайте только время. Не дано нам знать времена и сроки Отца, – и об этом тоже Иисус говорил нам. Каждому дан свой путь, и свой дар от Духа Святого, и свое пятно сатанинское, от прошлых наших грехов, от пакибытия до нынешнего рождения во плоти.

Я навострил было уши и хотел пораспрашивать Андрея про это "пакибытие", но тут радостный шум в доме отвлек нас, – пришли Пётр и Иоанн! Был час девятый с утра, день был в разгаре. Тонкое, немного нервное с утра лицо Андрея просияло. Обычно слегка скованный в движениях, он легко поднялся, даже схватил меня за руку. Мы пошли вниз, в большую горницу. Иосифа ещё не было, он остался в Синедрионе, а Пётр и Иоанн, бодрые и радостные, окруженные людьми, уже начинали свой рассказ. Я передаю его так, как запомнил тогда. Впрочем, Лука все записал потом, я знаю, – ведь это был рассказ свидетелей, в отличие от моих снов и мыслей. А Пётр и Иоанн рассказали вот что:

Синедрион собрался с утра в большой зале при храме, которая была специально предназначена для его заседаний. Были все его члены, семьдесят два человека, иудейская аристократия. В большинстве это были саддукеи знатных родов, а также начальники фарисеев и самые уважаемые в народе книжники, знатоки Торы, и все 24 первосвященника Авиевой чреды, и главный первосвященнник Каиафа, и старый Аннан, его тесть и прежний первый среди чреды. Были другие известные в Иерусалиме старейшины. Были наш Иосиф и Никодим, и ещё несколько менее известных, открыто теперь сочувствовавших Назарянину и Его ученикам.

Петра и Иоанна храмовая стража вывела на середину беломраморной залы и отошла к дверям, где стоял исцеленный вчера Хирам. Первый вопрос был от Каиафы, главного в Синедрионе и среди священников: "Какою силою, или каким именем вы сделали исцеление?" Он и саддукеи не верили во многие чудеса, считали что Велиал отвращает через это людей от веры в единого Бога, который, по их счету, все что должен был совершить, уже совершил, и теперь только и оставалось, что чтить записанное в Торе и соблюдать ее обряды, и надлежало это делать именно им, сидящим в Синедрионе, и главное саддукеям и священникам и лично ему, Каиафе. Вот если бы чудо произошло от кого-то из них, то и спору бы не было. Но от них чудес почему-то не было. А был вопрос.