Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард Страница 16

— Мы в трудном положении, — обратился я к своим спутникам. — Перебраться через болото мы не можем, а если мы останемся здесь, то погибнем от лихорадки.

— Гиблое место, — сказал Джоб.

— Выбор у нас только такой: либо попробовать добраться до ближнего порта на вельботе, а дело это очень рискованное, либо пойти под парусом или на веслах вверх по реке, куда-нибудь да приплывем.

— Не знаю, что собираетесь делать вы, — поджав губы, сказал Лео, — а я твердо намерен подняться вверх по реке.

Джоб возвел к небу глаза и застонал, араб прошептал: «Аллах» — и тоже застонал. Я же спокойно заметил, что выбирать приходится между дьяволом и морской пучиной, неизвестно, что лучше. На самом же деле я, как и Лео, горел желанием продолжать путь. Стыдно признаться, но колоссальная голова негра и каменная причальная стенка возбудили во мне такое сильное любопытство, что я готов был на все ради его удовлетворения. Мы установили мачту, достали наши ружья и погрузили обратно провизию и подсохшие вещи. На наше счастье, ветер дул со стороны океана, и мы смогли сразу же поднять парус. Последующий опыт показал, что каждый день, после рассвета, в течение нескольких часов ветер обычно дует в сторону суши, а на закате — в сторону моря; видимо, за ночь земля охлаждается росой, воздух остывает, и ветер дует с теплого моря, пока он снова не прогреется. В этих краях, во всяком случае, дело обстоит именно так.

Пользуясь попутным ветром, мы три-четыре часа довольно быстро поднимались вверх по реке. В одном месте мы наткнулись на целое семейство гиппопотамов: они всплыли на поверхность в десяти-двенадцати морских саженях от бота и, к ужасу Джоба, да и к моему собственному, угрожающе заревели. Это были первые гиппопотамы, которых мы видели, и, если судить по их ненасытному любопытству, им тоже никогда не доводилось видеть белых людей. Честно сказать, я даже побаивался, как бы они не полезли в бот, чтобы удовлетворить это любопытство. Лео хотел выстрелить, но я отговорил его, опасаясь губительных для нас последствий. На топких берегах грелись на солнце сотни крокодилов и тысячи тысяч водоплавающих птиц. Нескольких мы подстрелили, среди них оказался дикий гусь с острыми отростками на крыльях, такой же отросток, в три четверти дюйма, был у него между глазами. Второго такого нам не попалось, и я до сих пор не знаю, особая ли это разновидность или просто мутант. В первом случае это может представлять интерес для ученых-натуралистов. Джоб окрестил этого гуся Единорогом.

К полудню солнце раскалилось: над болотами поднялось жуткое зловоние; и мы тотчас же приняли профилактические дозы хинина. Вскоре ветер совершенно прекратился, а бот был слишком тяжел, чтобы идти на веслах — да еще в такое пекло — против течения; мы были довольны уже и тем, что можем укрыться под похожими на ивы деревьями, что росли у самой реки. Весь день мы задыхались от жары, и только закат положил конец нашим мучениям. Увидев впереди большую заводь, мы решили дойти до нее, а уж тогда решить, где заночевать. Мы уже собирались отчалить, когда к водопою спустился красивый водяной козел с витыми рогами и белой полосой поперек крестца; мы находились всего в пятидесяти ярдах от него, но нас скрывала листва, и он нас не заметил. Первым увидел его Лео; заядлый охотник, он уже долгие месяцы мечтал о какой-нибудь крупной добыче, поэтому при виде козла он весь напрягся и сделал стойку, точно сеттер. Поняв, в чем дело, я сунул ему его ружье, а сам схватил свое собственное.

— Ну, — шепнул я, — смотри не промахнись!

— При всем желании, — ответил он высокомерным шепотом, — я бы не мог промахнуться.

Он прицелился, и как раз в этот миг чалый козел поднял голову и посмотрел через реку. Отчетливо выделяясь на фоне закатного неба, он стоял на узкой полоске твердой земли, которая подходила к реке со стороны болота, — очевидно, это была излюбленная тропа всех животных: по ней они ходили на водопой. Мы невольно залюбовались козлом. Даже если доживу до ста лет, вряд ли я забуду это завораживающее зрелище: так прочно впечаталось оно в мою память. Направо и налево широко раскинулись губительные болота, пустынные и однообразные, лишь кое-где в лучах заходящего светила полыхают черные от торфа озерки. Позади и впереди — медлительный речной поток; к нему примыкает окаймленная тростником лагуна; на ее поверхности вперемежку с тенями, которые шевелятся при слабом дуновении ветерка, играют длинные отблески вечерней зари. На западе — огромный пламенеющий шар: он уже исчезает за мглистым окоемом, заполняя своим огнем необъятный купол небес и превращая станицы журавлей и других птиц в золотые вспышки. И еще мы — трое современных англичан в современном английском вельботе, в вопиющей дисгармонии с окружающей нас безрадостной природой, а перед нами — благородное животное, как бы нарисованное кистью живописца на багряном полотне.

Бах! Козел убегает могучими прыжками. Лео промахнулся. Бах! Пуля прошла ниже, над самой землей. Теперь мой черед. Козел мчится как стрела, он уже в ста ярдах от нас, и все же я должен попытаться. Клянусь Юпитером, я попал в цель: козел катится кубарем!

— Так-то вот, мастер Лео, моя взяла! — воскликнул я, тщетно борясь с неблагородным чувством торжества, которое охватывает в таких случаях даже самых воспитанных людей.

— Да, черт подери! — пробурчал Лео и тут же с одной из быстрых обаятельных улыбок, озаряющих его лицо, как луч света, поспешил добавить: — Извините, старина. Поздравляю вас с прекрасным выстрелом, а я, к стыду своему, дважды промазал!

Мы выбрались на берег и побежали к козлу, который был уже мертв: пуля перебила ему хребет. Понадобилось около четверти часа, чтобы освежевать его, отрезать самые лучшие куски и погрузить их в бот; к тому времени уже смеркалось, и мы еле успели доплыть до лагуны. Еще до наступления полной темноты мы бросили якорь в тридцати морских саженях от ее края. Сойти на берег, однако, мы так и не решились, не зная, найдется ли там клочок твердой земли, достаточный, чтобы разбить лагерь, и опасаясь