Татьяна Богатырёва - Загадай желание вчера Страница 2

Когда нас собрали в один класс и мы все перезнакомились друг с другом, сначала моя Саша мне страшно не понравилась. Потому что она поверила в эту дурацкую историю про то, что мы – цыгане.

Наша семья – эдакая местная городская легенда, часть фольклора, и это временами ужасно раздражает. Никакие мы, естественно, не цыгане. Мы живем в нормальной трехкомнатной квартире, а не в таборе. Не занимаемся конокрадством и не гадаем по руке. Фамилия у нас русская. А то, что мы все смуглые, кареглазые и темноволосые, – это я не знаю почему, видимо, затаилась в роду какая-то бешеная хромосома. Но фольклор на то и фольклор, что в сознании человека он неистребим: как придумал кто-то, что я и все мои братья живем в каком-то воображаемом таборе, так оно и продолжается.

И глупая моя Саша, видимо, подумала, что отличный способ завязать разговор – это уточнить правдивость этих гнусных околоцыганских сплетен у самого объекта сплетен. Я сказала ей, что она дура, и решила обидеться. К концу дня мне на парту подкинули записку, где говорилось, что автор этой самой записки ничего не имеет против цыган, неважно, действительно я цыганка или нет. И поэтому давай дружить.

Давай дружить!

«Конечно, конечно давай!» – чуть не закричала я. В нашем классе никто между собой не дружит, разве что разбиваются маленькими группками по два человека. Я тоже хотела создать себе такую группку, встречаться до звонка на первый урок, вместе ходить в гардероб и вместе уходить из школы, идти домой и радоваться жизни. Но никак не получалось, потому что, сколько себя помню, за мной всегда заходили Петя с Алешей, потом мы заходили за Карлом и в таком составе тащились домой. Потом Петя отвалился, но проблема осталась.

И вот когда я узнала про родителей и про лес, тут-то и проявила себя моя корыстная натура. Я решила пригласить мою Сашу на день рождения, потому что, по моим расчетам, она подарила бы мне какой-нибудь стоящий дорогой подарок. Моя Саша так никогда и не узнает, что в тот знаменательный день наша дружба была под угрозой и чуть не прекратила свое существование, потому что на подарок она поскупилась и подарила мне какую-то дурацкую книжку, тоненькую и явно уже прочитанную.

Но теперь мы уже много лет как лучшие подруги.

Раньше я прогуливала школу одна, хотя это у меня получалось нечасто: у моего брата Алеши натура стукаческая, он родителям обо всем, что происходит в школе, докладывает. Поэтому прогуливала я только тогда, когда Алеша сам в школу не являлся и болел, а здоровье у него просто отменное. Если выпадал случай, и все складывалось, я шла в противоположную от школы сторону, слушала по дороге плеер и пешком доходила до кинотеатра в другом районе. Самый ранний сеанс там был в десять утра, и я как раз приходила к началу. Смотрела фильмы в пустом зале, воображала, что сейчас не утро буднего дня, а вечер выходного, я смотрю кино со своим парнем, у нас свидание и любовь. Иногда получалось даже так, что в зале я сидела вообще одна. Тогда я вносила в свою историю поправки – у нас юбилей или сейчас 14 февраля, и мой парень арендовал целый зал, чтобы побыть со мной наедине.

В том самом злополучном литературном одиннадцатом классе прогуливали обычно целой компанией. Дружили, ходили везде вместе. Весело им было, наверное. У нас в классе ничего такого нет. Но есть моя Саша, поэтому прогуливаю я теперь вместе с ней, если удается ее уговорить.

В начале года не бывает ничего стоящего и важного, а по погоде, так вообще еще продолжается лето, поэтому я смогла уговорить ее отправиться со мной на школьный базар. Я очень люблю всякую красивую канцелярию, а там ее должно было быть навалом. Все складывалось просто прекрасно. Мы запланировали, что сразу с утра едем на базар, гуляем там, потом гуляем по центру, а потом моя Саша идет в парикмахерскую в другом районе. Туда ездит ее мама, у них там какая-то своя стилист-парикмахерша. Я поеду с Сашей, а уже потом мы вернемся к нам и разойдемся по домам как ни в чем не бывало. Алешу я предупредила заранее, еще вечером, чтобы забирал Карла и шел домой, а меня ждать не надо. Я могу и сама через два дома дойти, и нечего меня позорить (с Карлом, куда ни пойди, везде ужас и позор начнется). Он как-то странно на меня посмотрел долгим своим ясным взглядом, даже прищурился немного. Но промолчал, и на том спасибо.

Нарушать правила всегда весело. Весело идти по залитой солнцем улице в сторону метро со своим лучшим другом на всем белом свете и знать, что вы здесь – незаконно и нелегально, вы нарушаете правила. И сразу становится интересно, совсем не так, как по этой же улице тащиться с мамой в магазин.

Только бы не встретить никого из знакомых. Петя работает на другом конце города, папа – через два квартала, мама с маленьким дома. Но так и кажется, что все прохожие озираются на тебя: мол, почему ты не в школе, девочка? Мы благополучно спустились в метро и уже проскочили в полупустой вагон, и дверь уже стала закрываться, но тут в нее втиснулась мама Иры Петровой, которая в лицо прекрасно нас знает. Моя Саша, как белка, прыгнула на свободное место и прикрылась для верности рюкзаком, а я как стояла столбом перед дверями, так и осталась стоять. Пришлось здороваться. Пришлось выслушивать все эти «почему».

– А я, Марья Семеновна, знаете… на работу еду, вот.

Я думала, после такой веской причины не быть в школе она от меня отстанет, но не тут-то было. Как на работу, почему, какая такая работа, и знают ли мои родители.

– Ой, конечно знают, Марья Семеновна, как же не знать. Я это, санитаркой, вот… папе… помогать. Нас же, Марья Семеновна, пятеро. Вот как бы это, вот, папе в помощь… и это…

Я мямлила что-то нечленораздельное, вагон гремел, плохо меня было слышно, в общем. Иркина мама неодобрительно поджимала напомаженные губы и хмурилась, хотела еще что-то уточнить, но вагон слишком гремел, и ей было неудобно его перекрикивать. Доехав до нужной остановки, она сдержанно попрощалась и велела передать поклон родителям. Я схватила ее за рукав, и мы застряли в дверях, не давая выйти другим пассажирам.

– Вы только не рассказывайте никому, пожалуйста, – затараторила я ей на ухо. – Я, это, стесняюсь, что мы такие бедные.

Ох, и хохотали мы потом с моей Сашей!

Так что начинался год, вопреки моим ожиданиям, неплохо. Дома никто о моем прогуле не узнал, к тому же я стащила со стендов несколько красивых тетрадей. Совесть меня совсем не мучила – это же не воровство, и ты же не у людей воруешь, а у фирмы, у которой этого добра навалом, они и не заметят. Вот ребята из одиннадцатого литературного, когда вернулись из своих «галопов по европам», показывали, что они привезли с собой кучу всего и ни за какие сувениры нигде не платили. И значки, и магниты с ручками, и одна девчонка ухитрилась вынести из магазина даже холщовую сумку.

Из одной тетради я хотела сделать личный дневник, но это дело пустое – тут же заметят, потом найдут и прочитают. Посоветовалась с Петей, он сказал, что все дневники в каком-то смысле рассчитаны на то, что их рано или поздно прочитают. Но все равно я на это не решилась. Если хочешь сохранить хоть какие-то секреты, то лучше вообще молчать (а не рассказывать Пете, чтобы он потом маме все пересказал) и уж точно не оставлять признаний в письменном виде. Маме пришлось сказать, что это мне моя Саша на первое сентября подарила, у нее лишние тетради были, а у нас предметов меньше. Вот и остались свободные.

Следующая хорошая новость заключалась в том, что Петя решил от нас съехать и жить отдельно. Я сначала ужасно расстроилась и даже хотела поскандалить и поплакать, что он бросает нас в этом «таборе», но быстро сообразила, что от Пети останется свободная – отдельная – комната!

Действовать я решила через него напрямую, раз уж у него с родителями все равно такой заговор против нас. Я ужасно громко вздыхала и грустно смотрела ему прямо в глаза, всем своим видом показывая, что он меня в этом аду бросает. Таким взглядом смотрела, что вот да, бросает, но я так сильно его люблю, что даже обижаться на него совершенно не в силах. Грустно и смиренно, как Соня в «Войне и мире», которую никто на всем белом свете ни в грош не ставил и про которую Петя в десятом классе доклад писал.

А с Алешей я «Евгения Онегина» за компанию прочитала, когда он его в школе проходил… И я так Пете и сказала, что там вся правда про меня написана: «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой». Он принял меры, и у меня появился отличный новый рюкзак с брелоком.

Вот и сейчас я душераздирающе вздыхала и смотрела со смирением до тех пор, пока Петя не отвел меня в сторонку и не принялся утешать Соню-смурфика. Он все равно будет часто-часто приезжать, и комната, которую он нашел, всего в четырех остановках троллейбуса, и он уже слишком большой, чтобы жить с родителями, потому что ему надо создавать свою семью. Насчет семьи я сразу насторожилась. Петя заметил это и снова начал перечислять всякие сомнительные достоинства своего отъезда. Я выждала, когда будет пауза, уткнулась ему в плечо и как бы между прочим сказала: