Виктор Бычков - Тишина капитана Назарова Страница 2

Детей им со Светкой Бог так и не дал. Где только не лечилась, в какой только госпиталь и санаторий не ездила, но… Не судьба. От того ли, нет, но жена взяла в голову, тосковала, переживала так сильно, что приключилась с ней болезнь страшная, тяжелая, неизлечимая. Начала чахнуть еще на Курилах, а угасла в родительском доме как свеча буквально за полгода. Похоронил Вася свою любимую Свету там же, на окраине городка под звуки военного марша «Прощание славянки», установил надгробный знак в виде стелы с красной звездой на вершине, как и подобает настоящей жене офицера, сам немного пожил в доме тещи, потом снял квартиру, съехал. Не мог смотреть, не мог находиться в том месте, где все пронизано памятью, духом любимой женщины. Ни единого раза не слышал из ее уст Вася стенаний, жалоб на съемные квартиры, уголки в казармах, что заменяли жилплощадь; на отсутствие жилья, воды в очередном гарнизоне, тепла – в другом, работы – в третьем. Не роптала, смиренно сносила все тяготы и лишения воинской службы, молча собирала нехитрый скарб, молча, не ропща, следовала за мужем в любой край света, в любую «дыру», которую родина считала нужным «заткнуть» ее мужем, а своим защитником… Отдавало всю себя ему, мужу… Как тут не благодарить судьбу, что дала возможность любить и быть любимым такой преданной, сильной женщиной?! Икона, а не женщина! Монумент! Эталон!

– Да-а-а… Жи-и-изнь, – мужчина произнес в голос, огляделся вокруг.

Сновали пассажиры, хрипел как в добрые старые времена динамик, объявляя о прибытии и отправлении поездов. Все было как прежде, но что-то было и ново, чего когда-то нельзя было увидеть и услышать на вокзалах. Нет-нет да проходил наряд милиции с собакой, пристально вглядываясь в лица пассажиров. Развязно вели себя парни в уголке у киоска. Их гортанные крики сменялись громким до неприличия смехом, матами на русском языке, оскорбительными, неприличными выкриками в адрес молодых девушек, что имели неосторожность в тот момент оказаться поблизости. Да-да, вот это как раз и было новым, отметил про себя Назаров. Раньше было чуть-чуть приличней, спокойней на вокзалах. Не было вот этой развязанности, неприкрытого, демонстративного хамства, граничащего с полным неуважением, пренебрежениям к пассажирам как людям.

– Дядя, – Василий Петрович повернул голову. Рядом с ним присел на краешек сиденья небольшого росточка мальчик лет пятнадцати-шестнадцати как принято сейчас говорить «кавказской национальности». Но произношение было чистым, без акцента.

– Слушаю тебя, дружок, – Назаров отметил для себя испуг в глазах, некую робость. Руки паренька нервно теребили шапку, глаза смотрели заискивающе, умоляли.

– Дяденька, проводите меня, пожалуйста, до машины. А то здесь милиция, еще схватят, арестуют.

– С чего ты взял, мил человек? Милиция бережет, а не арестовывает.

– Я же знаю, дяденька. Они нас не любят и придираются безо всяких причин.

И снова Василий Петрович обратил внимание на чистейший русский язык. Обычно у людей кавказских национальностей проскальзывал характерный акцент, а у этого парнишки его не было.

– Хм, так и быть, – мужчина посмотрел на часы: до отправления поезда еще целый час, посадку не объявляли. А почему бы не прогуляться? Да и ноги затекли, не помешает и размяться.

Уже на выходе из зала ожидания навстречу им двинулся сержант милиции, жестом требуя остановиться.

– Со мной, со мной, командир! – Василий Петрович приобнял парнишку, увлекая его к выходу.

Сержант остановился в нерешительности, потом все же махнул рукой, разрешая продолжить движение.

Спустя несколько дней Назаров будет вспоминать эту ситуацию, сержанта милиции, и будет казнить себя последними словами. Остановись он тогда, подчинись законному требованию милиционера, и все было бы иначе. Воистину, благими намерениями вымощена дорога в ад.

– Видите, дяденька, я вам говорил, – паренек теперь уже сам приобнял Василия Петровича, направляя его в угол автостоянки на привокзальной площади. – Во-о-он наша машина. Я посижу в ней, брата подожду. Спасибо вам, дяденька.

Они не дошли до бежевой «Волги» каких-то несколько шагов, как Назаров почувствовал острый, резкий укол в ягодицу. Еще успел обернуться назад, но никого не увидел. Больше он ничего не помнит. Провал в памяти.

Потом были проблески сознания, отрывочные, смутные. Резко воняло бензином. Он лежит, скрючившись, в каком-то небольшом пространстве. Начал понимать, что его везут. Сильно занемело все тело. Сухость во рту сопровождала почти все воспоминания. Обрывочно слышал разговоры, но пошевелиться, произнести хоть слова не мог: не было сил. Однажды пришел в себя, память, сознание вернулись к нему. Понял, что он лежит в багажнике той самой бежевой «Волги», к которой по собственной доброте и глупости сопроводил парнишку.

Слышал голоса людей, выделял голос того паренька, понимал, что разговор происходит где-то на посту ГАИ.

– Команди-и-ир, какой базар? – проникновенно говорил парень. – Неужели я не понимаю? Всем надо жить. Давай не будем мешать друг другу, а будем помогать. Вот, держи. Купишь жене и детишкам подарки.

Отъехали от поста, машина снова остановилась. Василий Петрович хотел, было, закричать, напомнить о себе, но открылся капот багажника.

– А-а-а, баран, очухался, очнулся?

Тот самый мальчишка наклонился над багажником. Рядом маячило еще одно бородатое лицо.

Назаров не успел произнести и слово, как тут же последовал резкий, острый укол, и снова наступило беспамятство.

Когда в очередной раз пришел в себя, машина стояла, капот багажника был открыт, над ним склонилась целая толпа незнакомых бородатых мужчин.

– Иса, ты кого привез? – среди гортанных звуков разобрал родной русский язык. – Это же пенсионер. Там что, не было молодых и здоровых?

– Извини, дядя, но на вокзале только этот сидел один и откликнулся на мою просьбу пройти до машины. Другие не хотели даже говорить или были с попутчиками. Так что, как говорят у русских: чем богаты, тем и рады, – развел руками молодой паренек, к которому все обращались по имени Иса.

Только теперь Василий Петрович начал осознавать, что попал в плен к горцам. Раньше он слышал, что исчезают молодые здоровые мужчины из российской глубинки, но никогда не думал, что в качестве пленника окажется и сам.

Сначала выкинули из багажника. Вот именно: выкинули, а не достали или помогли вылезть. Именно бросили у машины на землю, как барана, он лежал, связанный по рукам и ногам крепкой бечевкой. Да-а, баран и есть. Когда-то Назарову приходилось наблюдать, как лежат бараны, подготовленные для заклания. И сейчас сам себя видел со стороны в позе такого же барана.

Когда его развязали, он долго не мог встать на ноги, они подкашивались, не держали его плоть. Даже руками не мог помочь себе встать, они, так же как и ноги, не подчинялись ему. Тогда он прислонился к машине и замер так в ожидании.

А мужчины что-то горячо обсуждали на повышенных тонах, махали руками, совершенно не обращая внимания на пленника.

– Простите, уважаемые, – он решил напомнить о себе, попросить воды: во рту настолько пересохло, что язык и губы еле-еле смогли произнести несколько слов. – Пить, дайте, пожалуйста, воды.

Ему казалось, что он кричит, а на самом деле прохрипел слабым скрипучим голосом.

Но его услышали, и еще через какое-то мгновение перед ним стоял ковшик с водой. Василий Петрович сделал попытку протянуть руку, но она не повиновалась, не хотела слушаться. Он повторял такие попытки еще и еще раз, и все они оканчивались неудачей: руки не слушались его мозга, они жили, нет, существовали отдельно от его сознания. Тогда он лег, почти упал на грудь и жадно припал к воде.

Вокруг него тут же раздался громкий мужской хохот, как будто люди находились в цирке и наблюдали очень смешной трюк. Он не видел, как тыкали в его сторону руками, как закатывались от смеха зрители.

Назаров выпил, вылакал почти всю воду и в бессилии отвалился в сторону, упал лицом вниз, в землю, прислушиваясь к себе, к своему телу. А оно начало оживать. Только сначала помутилось в мозгах, закружилась голова, но стало проходить. Сознание прояснялось, а с ним появлялась и сила в руках и ногах. Он смог снова встать на колени, опять прислониться спиной к машине.

Смех прекратился, все мужики с интересом уставились в пленника.

– Скажите, – произнес Василий Петрович, – это средневековье? Я в племени Ням-Ням или на дворе двадцать первый век и я в родной России?

Он не успел дождаться ответа, даже не успел обвести взглядом толпу, как тут же получил сильнейший удар ногой в зубы, его голову отбросило, больно, до искр из глаз, до пустоты в мозгах ударило затылком о машину, и он снова потерял сознание.

Сильно саднило губы, болело во рту, ныла, звоном отдавала голова. Болело все тело. Не было ни единого клочка, суставчика или части тела, которые бы не болели. Пошевелил языком, нащупал выбитые зубы, с трудом выплюнул себе в руку, долго смотрел на них, лежащих в кровавых сгустках, не до конца понимая, что весь этот ужас творится именно с ним, Назаровым Василием Петровичем. Ему все казалось, что он смотрит или сон, или фильм ужасов. Вот сейчас проснется, встряхнет головой и весь кошмар кончится.