Илья Стогов - Проект «Лузер». Эпизод пятый. Тень эмира Страница 2

Офицеры миграционных служб в ярких форменных жилетах поверх курток по одному вызывали их и пытались допросить. Давалось им это нелегко.

Стогов встал за спиной одного из офицеров и немного послушал. Молодой розовощекий лейтенант грозно вопрошал:

– Фамилия!

В ответ понурый строитель выдавал гортанную фразу, состоящую из пары дюжин слогов.

– Я сказал, фамилия! Ах это фамилия? Хорошо. Тогда имя и отчество!

Миграционные офицеры были в основном молодыми. Смуглые гастарбайтеры тоже. Но офицеры двигались энергично, говорили громкими голосами и явно торопились закончить то, что начали. А гастарбайтеры двигались медленно, говорили неохотно и при разговоре старались не поднимать глаз. Из своих теплых, пахнущих курагой краев они привезли понимание того, что мир этот устроен неправильно и самое неправильное место в нем досталось именно им, смуглокожим строительным рабочим. И еще: уверенность в том, что изменить тут ничего нельзя.

Стогов подумал, что вот ведь странная штука: город, в котором он живет, изменился, а среагировать на это никто толком и не успел. Петербург ведь очень небогат. И это всегда было его спасением. Те, кому на родине ловить было нечего, а хотелось сочных столичных денег, никогда сюда не добирались. Далеко, холодно и непонятно, чем здесь, собственно, заниматься. В плане денег менять Ташкент на северную Венецию – то же самое, что шило на мыло. Такие люди ехали, наоборот, в Москву, где армян давно уже больше, чем в Армении, молдаван больше, чем в Молдавии и одних только украинских проституток больше, чем народу во всем украинском Донецке. Всего лет семь тому назад встретить в Петербурге выходца из Средней Азии было сложнее, чем выходца из Нигерии. И вот сегодня в любом вагоне метро таких чуть ли не двое из трех. Откуда их столько?

К ним с Осиповым подошел старший из миграционных офицеров. Насколько понял Стогов, парень был тут за старшего.

– Вы же типа консультанты, да? Моя фамилия Безбородов. Хорошо, что приехали. Может, хоть вы разберетесь, что эти упырьки несут. А то у моих ребят мозг уже дымится.

– А что они несут?

– Пойдемте. Сами услышите.

Они подошли к ближайшему столику: там очередной молодой лейтенант пытался задавать вопросы очередному понурому рабочему.

– Откуда именно ты прибыл в наш город?

– Нужно было ехать.

– Я не спрашиваю, зачем ты приехал. Я спрашиваю, откуда?

– Нам сказали, что надо ехать. У нас все ездят.

– Куда, блин, все у вас ездят-то?!

Смуглый человек впервые поднял на лейтенанта глаза. Словно удивившись его непонятливости.

– Сюда ездят. Где эмир жил.

– Какой эмир?

– Ваш. Который тут живет. И раньше жил.

– «Эмир» – это кличка?

– Почему кличка? Нет, не кличка. Настоящий эмир. Который тут жил.

– Где «тут»? В Петербурге?

– Ну да. У нас все ездят. А когда мне сказали ехать, я тоже поехал.

– Что ты мелешь? В Петербурге никогда не было никакого эмира! Тут раньше царь жил! А эмира не было. В школе вообще что ли не учился?

– В школе учился, да. Про царя слышал. Но царь – это другое. А еще у вас в городе эмир жил. Это давно было. Но он и до сих пор тут живет.

Лейтенант вздохнул и бросил ручку на стол перед собой. Ни единой строчки протокола заполнить ему так и не удалось. Старший офицер посмотрел на Стогова:

– И вот так они все. По-русски почти не говорят, и что ни спросишь, бубнят про какого-то эмира. С узбеками вообще последнее время непросто, но эти – просто ужас какой-то. Ни от одного внятных ответов не добиться.

Стогов посмотрел в лицо гастарбайтеру.

– Вы имеете в виду Сейида-Абдул-хана?

Смуглый человек обеими руками сделал жест, будто умывал лицо:

– Мир ему!

– А при чем здесь эмир? Он же давно умер?

Гастарбайтер снова опустил глаза и прежде, чем заговорить, долго молчал. Но потом все же ответил, – так тихо, что они едва расслышали.

– Может быть, умер, а может быть, и нет. Мне откуда знать? У нас сюда все ездят, и, когда мне сказали, что нужно ехать, я просто поехал.

Миграционный офицер задрал брови:

– Мне приятно, что вы понимаете, о чем речь. Может, и меня тоже введете в курс?

– Они имеют в виду бухарского эмира Сейида-Абдул-хана. Лет сто пятьдесят тому назад на территории, которая сегодня считается Узбекистаном, существовало государство, которое называлось Бухарское ханство. Его последним господином был бухарский эмир Абдул-хан. Неужели не слышали?

– Никогда в жизни!

– Хан был редкой скотиной. Развлечения ради, выходил иногда на балкон своего дворца и из винтовки отстреливал пару подданных. Сшил себе плащ из бород политических противников. С казненных преступников приказывал содрать кожу, набить ее соломой и выставлял такие чучела на перекрестках дорог. Как-то присмотрел себе для гарема двенадцатилетнюю девочку по имени Дарманджан. Во время первой брачной ночи та укусила его за палец, и утром хан приказал живьем сварить девочку в котле, а мясо потом скормить псам.

– Какая гадость!

– Полностью согласен. Эмир даже и выглядел как-то мерзко. Высоченный, за метр восемьдесят, толстый, лысый, с рыжей бородой (красил ее хной). Одна нога короче другой, отрублен кончик носа и далеко выдающиеся, как у волка, верхние клыки с обеих сторон рта. Жители ханства боялись его просто до одури. Боялись и никогда не осмеливались перечить. Когда генерал Гофман присоединял земли ханства к Российской империи, они с дедовскими пиками бросались на пулеметы, лишь бы не сдаваться в плен живыми. Вроде как существовало поверье, будто души тех, кто струсил в бою, той же ночью предстают пред грозными очами эмира, и он до рассвета пожирает их внутренности. Короче, они верили, что лучше уж умереть.

– Но ханство все равно присоединили, да?

– Иначе ваша служба вряд ли занималась бы сегодня тем, чем она занимается. Бухарскую крепость взяли штурмом, сокровищницу разграбили, а эмира взяли в плен прямо в спальне. Голого и в окружении двенадцати юных жен. Газеты империи потом писали, что алмазы и сапфиры в ханской сокровищнице лежали прямо на полу, грудами по пояс взрослому человеку. Когда их грузили, чтобы вывести в Петербург, то получилось чуть ли не сорок две подводы ювелирных изделий.

– Сорок две подводы? Но это же нереально!

Стогов вытащил из кармана сигареты, прикурил и задумчиво посмотрел на то, как тает в воздухе пущенное им колечко.

– Может, и нереально. Но газеты писали именно так. Сам Абдул-хан ничто из конфискованных ценностей вернуть даже и не пытался. Единственное, о чем он попросил генерала Гофмана, это оставить ему старинный перстень. И, узнав об этом, подданные эмира ежились от ужаса. Уж им-то было прекрасно известно: этот перстень стоит больше, чем все сапфиры и бриллианты мира.

– Почему?

– Читали в детстве сказку про старика Хоттабыча?

– Конечно.

– Помните, чем был запечатан кувшин, в котором томился Хоттабыч.

– Э-э-э…

– Он был запечатан перстнем Сулеймана ибн Дауда. Проще говоря, библейского царя Соломона, который построил в Иерусалиме знаменитый Храм.

– Чем же он знаменит?

– Не перебивайте, пожалуйста. Я все расскажу по порядку. До сих пор никто не знает, что находилось внутри этого Храма. Людям было запрещено туда входить. Но суть не в этом, а в том, что этот древний царь достиг такой мудрости, что мог повелевать даже джиннами и ифритами. Свой перстень с выгравированным на нем заклинанием он подарил царице Савской, та передала его своему сыну, тот своему, а поскольку род бухарских эмиров восходил напрямую как раз к царице Савской, то Абдул-хан мог считаться законным обладателем древней реликвии.

– Интересно было бы узнать, как этот перстень выглядел.

– Ничего особенного. Просто золотое, тяжелое кольцо с зеленоватым камешком. На камне было вырезано несколько строк старинной арабской вязью.

– И что этот перстень давал своему обладателю?

– В Бухаре говорили, будто перстень давал множество преимуществ. Неуязвимость от ударов молнии. Бешенную мужскую потенцию. Невосприимчивость к ядам. Но главное, – волшебную способность одновременно бывать в разных местах. В двух, а может быть, даже трех или четырех местах одновременно. И до тех пор, пока Абдул-хан носил древний перстень на руке, жители Бухары даже и не помышляли о том, чтобы ослушаться его приказов.

– Что же с этим эмиром было дальше?

– Дальше эмира привезли в Петербург и объявили, что отныне он будет жить тут. Перед тем как навсегда покинуть Бухару, Абдул-хан повелел жителям собраться на главной площади и объявил: какое-то время они не смогут его видеть, а потом увидят снова, и воистину приход его будет грозен.

– И вы думаете, весь бред, который несут эти ребята, как-то связан с древней легендой?

– Понятия не имею. Вы спросили меня, о каком эмире может идти речь, и я просто ответил.

Стогов докурил сигарету, бросил окурок на пол, и наступил на него ногой.