Александр Венгеровский - Сено Страница 2

И хотя Андрей сильно утомил её пьяной болтовнёй, на душе у неё полегчало: не надо никуда ходить, просить Стрельникова, ездить на бригаду, упрашивать алкашей, сулить им бутылки. Андрей всё сделает и, кажется, на него можно положиться.

Андрей стал, наконец, собираться, а она почему-то решила поучить его уму-разуму:

–Андрюша, послушай ты меня, хватит тебе эту водку пить.

–Нет, Марья Андреевны, бросить пить мне никак нельзя. Тогда мне жить будет скучно. Когда я выпью, мне мир кажется радужным, а когда трезвый – всё кругом серо, и сам я какой-то… ничего не значащий.

Через две недели Марья Андреевны решила, что срок прошёл достаточный, пора поинтересоваться, что там стог, стоит уже? Пошла к Андрею, а он говорит:

–Пока ничего не получается. Целыми днями для совхоза косим. Но вы не волнуйтесь, раз я обещал…

Потом она встретила его в середине августа. Он поведал, что накосил с ребятами сено, скопнил, но ночью эти копны кто-то увёз, в общем, украли.

Андрей был трезв, мир был сер, и он в этом мире ничего не значил.

Она поняла, что он тяготится своим обещанием и пожалела, что положилась на него.

А через несколько дней он сам пришёл и сказал:

–Марья Андреевны, вы меня простите, я не могу вам сено заготовить: меня из совхоза выгнали. Я на «ешке» – ну на самоходной косилке – в КАМАЗ врезался. В общем, пьяный был и вместо муфты на газ нажал.

–Ну что ж, – только и смогла сказать.

–Вы не думайте, я б сделал сено, но мне такую старую «ешку» дали, я только и делал, что ремонтировал.

–Ладно, не оправдывайся, не получилось, так не получилось, – а про себя подумала как дедушка Каширин: «Эх, вы-ы-и!»

Спохватилась она, да поздно: сенокос заканчивался. Что делать?

Хотела она опять к Стрельникову пойти, но тут зарядили дожди, что ходить – только людей раздражать. Немножко она ещё на совхоз надеялась, ведь в прошлом году директор продал ей сорок центнеров, а весной, когда они кончились, ещё десять. Но в этом году совхоз заготовил сена совсем мало, говорили, что директор установил совершенно немыслимую цену – двадцать три тысячи рублей за центнер. Соседка Марьи Андреевны Бабчиха всё же сунулась к нему с заявлением, а он сказал: «Милые мои, я вам сенокосы давал, технику давал, могли бы косить сколько угодно. А сейчас не ходите – нет у меня для вас сена». Вот так!

И всё-таки надо позвонить Виктору Алексеевичу. Может быть он не забыл её просьбу. Есть у неё основания так думать. Однажды Пётр Петрович сказал, держась за поясницу:

–Ох спина болит. Сегодня весь день стог метали.

–Да ведь ты уже сметал, – удивилась Марья Андреевны.

–Я не себе метал. Виктор Алексеевич попросил нас для кого-то сметать, а для кого не сказал.

Тогда ещё подумала: «Может мне?» Мало, конечно, надежды, а вдруг…

За этими думами не заметила, как догнал её Алексей Семёныч – тот, что в прошлом славный бригадир. Он успел загнать свою корову к себе во двор и – вот пожалуйста – опять догнал её.

Она заметила его только тогда, когда он кашлянул и сказал:

–Ликвидируй ты это стадо, Марья Андреевна. Оставь одну корову и хватит вам с Александром Ивановичем.

–Ликвидирую, ликвидирую. Оно само ликвидируется, – ответила она недовольно, и по тону её было понятно, что не первый раз она отвечает на такие советы.

–Ведь у тебя и дома ещё два телёнка. Семь голов – это куда к чёрту! В таком возрасте! Сил-то уже нету. Были бы вы с Александром Ивановичем молодые, а то – старики.

–Ну какие мы старики? Какой Александр Иванович старик?

–Ой ты! А сколько ему?

–Ну и немного, всего семьдесят семь.

–Х-х-х, – засмеялся Алексей Семёныч, – ну ты даёшь! Ну и нашла молодого! Семьдесят семь! Совсем немного!

–А что ты смеёшься? Мне семьдесят три – я старуха что ли? В десять раз больше него делаю. Не сил у него нету, а стремления. Было бы стремление, взял бы, как другие старики, бутылочку, поехал на бригаду: хоть как-нибудь, хоть десять центнеров, а ему бы тоже накосили.

–Марья Андреевна! Разве тебя десять центнеров спасут? Тебе на твоё стадо сто центнеров надо и то мало.

–Алексей Семёныч, скажи, что мне с моим стадом делать? Выгнать за ворота и сказать: идите куда хотите? Белую Мусю я давно хочу продать, но не берёт ведь никто. Пожалуйста, хоть ты возьми, я и не дорого спрашивать стану.

–На черта она нужна. У неё и вымени нет, ети её, а матрацовка вон какая здоровая. Ей сена одной пятьдесят центнеров надо.

–Вот и другие так говорят. Зима придёт, конечно я её зарежу. Жалко, а что поделаешь.

Некоторое время шли молча. Марья Андреевны давно учуяла, что от Алексея Семёныча крепко пахнет не то водкой, не то самогоном и поняла, зачем он за ней увязался: пропивашки проклятые, хоть на глаза не попадайся, уж не могут мимо пройти, чтоб на бутылку не попросить.

Проходя мимо усадьбы одного тракториста, где хозяин большими навильниками сбрасывал с пригона сено толстозадой корове и флегматичному бычаре, она сказала с обидой:

–Вот если б я могла так кормить, и у моих коров было бы вымя.

–А к кому ты обращалась насчёт сена, – спросил сочувственно Алексей Семёныч.

–Ах, к кому я только не обращалась, – устало отмахнулась она. – И кто мне только не обещал. Но они ведь обещают, пока на бутылку надо, а потом у всех уважительные причины.

–Ух, ети их… Ну много ли нас таких осталось, которые совхоз вот…вот этими руками вынянчили. Они бы должны вам с Александром Ивановичем во двор сено привезти: надо не надо, а нате пятьдесят центнеров бесплатно, потому как это наш долг! Ну так ведь? Прямо обидно за вас! Ты пойми, это не то, что я сейчас немного выпимши, а и раньше тоже… Летом смотрю, как ты лопухи мешками таскаешь: «Эх, – думаю, – ети его, этого директора, неужели нельзя тележку травы старикам привезти!» Понимаешь, жалко мне вас и обидно!, – у Алексея Семёныча увлажнились глаза. А Марье Андреевне как-то даже неудобно стало от такого чересчур горячего сочувствия, и она сказала неуверенно:

–Я б ещё и не желала бесплатно. Пусть бы было, как раньше, пусть бы совхоз накосил сено, привёз на сеновал, а я бы выписала накладную и получила, сколько мне положено. А сейчас, кто на тракторе – косит сколько хочет: себе, родственникам, друзьям и знакомым, а ты оставайся, старая дура. Не нравятся мне такие порядки.

–А это они, Марья Андреевны, ети их, хозяина так воспитывают. Всё это называется арендный подряд. Совхозу арендную плату заплатили – и сами себе хозяева: кому хотят, тому косят, захотят бесплатно накосить – пожалуйста, за бутылку – пусть будет за бутылку, за ящик – тоже никуда не денешься.

–Да разве такое может быть?

–Ну ты же видишь, что так есть. Или глазам своим не веришь? Доперестраивались! Рынок, ети их! Ты бы посмотрела, что там летом в поле делалось. Ой-ёй-ёй! – Алексей Семёныч замотал головой, замахал руками, изображая изумление масштабами бардака, – Все с бутылками лезут, ругаются, трактористы пьяные. Мой Сашка тоже, ети его, каждый вечер вдупль приезжал.

–Зато ты сейчас с сеном, сказала Марья Андреевны, и Алексею Семёнычу отчего-то стало неловко, даже стыдно, и он сказал:

–Сашка же всё лето косил на «ешке».

–Если бы я знала, можно было бы к нему обратиться.

–Да он и сейчас косит отаву эту. Она, правда, как пух, сытости в ней никакой, но всё равно лучше, чем ничего.

–Алексей Семёныч, ты попроси его, пусть он мне хоть тележку накосит. А? Можно это, Алексей Семёныч? А то мне так страшно с завтрашнего дня пасти…

–Ладно, Андреевна, скажу я ему, скажу. Может даже завтра он тебе тележку пришлёт, а хоть и две, что ему, не пришлёт что ли за бутылку.

–Пожалуйста, Алексей Семёныч, скажи, а я с ним уж рассчитаюсь.

–Да это ладно, – скромно махнул рукой Алексей Семёныч, – правда он на «ешке», ну да наверное, найдёт кого-нибудь на тракторе, чтоб привёз. Они там все заодно.

–Только, Алексей Семёныч, чтоб не во вред ему: чтоб не поймали. А то посадят его ещё из-за меня.

–Да ты что, Марья Андреевны! Кто их будет ловить? Я ж говорю – там такая растащиловка… Да сам бригадир ихний Стрельцов! Сколько он этого сена пропил – ой-ёй-ёй! А ты разве не знала? Он часто летом пьяный по совхозу ездил и предлагал: «Купи, – говорит, – арбу за три бутылки». Я и сам знаю, кому он так продал.

–Не знала, а то б я купила. Три бутылки – это недорого.

–Конечно не дорого.

Подошли к дому Марьи Андреевны. У калитки на заборе висел старик в фуражке, в жёлтой замызганной штормовке с поднятым воротом. Щёки и подбородок его поросли серой щетиной, узкие глаза были красны, время от времени он двигал ввалившимся слабым ртом, словно что-то шептал или пережёвывал. Увидев своих животных, он отцепился от забора и распахнул калитку. Тут же Марья Андреевны закричала, замахала ему издали.

–Что, не надо открывать? – крикнул старик неожиданно зычно.

–Не надо, не надо, – отвечала Марья Андреевна.

Старик закрыл калитку.

–Ни черта уже не понимает, – в сердцах пробубнила под нос Марья Андреевна, обгоняя скотину. Стадо остановилось. Хозяйка прошмыгнула в калитку и сказала сурово мужу: