Светлана Ольшевская - Холм обреченных Страница 20

– Да иди ты со своими деньгами! – в сердцах воскликнула старуха. – Хорошо, если она промолчит, а если разболтает? У нее знаешь какая мамаша – в пять минут весть разнесет.

– И что будет? Сюда ворвется толпа и разорвет меня на куски? – рассердилась и я. – Что здесь за тайны такие интересные?

– Значит, так, – проигнорировала мой вопрос баба Аня. – Сейчас нам остается только надеяться, что Любка не растреплет о тебе сразу, а подождет хотя бы до вечера. А как только стемнеет, я тебя осторожно из деревни выведу – и поезжай домой. Оставаться здесь тебе опасно.

– Я никуда не поеду, пока не узнаю, что здесь творится!

– Что ж, ладно. До вечера время еще есть, кое-что я тебе расскажу. Хоть и рассердится на меня за это твоя мамка… Но только при условии – никогда и никому об этом ни слова!

– За это не беспокойтесь. Мне уже случалось совать нос в опасные дела, и я знаю, чем это чревато, – вздохнула я и, заметив ее вопросительный взгляд, решила первой разоткровенничаться: – Я несколько раз чуть не погибла, еле спасла своих друзей и потеряла любимого человека.

– Вот как, – сочувственно закивала старушка. – Уже ученая, значит? Ума набралась, больше не лезешь на рожон?

– Отчего же, еще как лезу. Только теперь делаю это осторожнее и не болтаю лишнего. Скоро стану специалистом по встреванию не в свои дела. – Я выдавила улыбку.

– Если отсюда выберешься! Да-да, можешь и не выбраться. Деревня тут, скажу я тебе… Нехорошая, в общем, деревня.

– Чем же?

– Тем, что заправляют здесь всем нехристи, нелюди, как бы это сказать, чтобы ты поняла…

– Бандиты, что ли?

– Хуже! Можешь мне не верить, но это вообще не люди, только и имеют, что вид человеческий. Да и то не всегда. По сути, нежить, – понизила старушка голос и внимательно на меня посмотрела, пытаясь понять, верю я ей или нет.

– Верю, – кивнула я, а перед глазами уже предстало бледное лицо Вилора. – Верю, встречала я и таких. Но если человек на самом деле не человек… то это еще не значит, что он злодей, не имеющий ни души, ни сердца! Те, кого называют нечистью, иногда бывают человечнее иных людей!

– Не знаю, кого ты там встречала, – усмехнулась баба Аня, – но это явно не про здешних сказано. Тут всем заправляет одно семейство – Силуяновы их фамилия официально, для бумажек, должны ж как-то зваться. Отец и пять сыновей, и семьи их соответственно. Отца мало кто видит, но он у них за главного. А может, и не отец он им, а дед или прадед какой. Остальные живут когда здесь, а когда в городе. Сейчас их вроде мало здесь, несколько человек всего. У них душ нет однозначно, а уж о человечности и думать забудь. Зачем это, если они кого угодно подчинят себе страхом, они умеют многое, им ведомо колдовство. Ну а прочие в деревне – обычные люди.

– И чем же эта семейка от людей отличается?

– С виду-то люди как люди, только душ в них нет. Безжалостные, злобные и совершенно чуждые нам создания, а эти их обряды – так вообще жуть!

– Что за обряды?

– Дважды в году – весной и осенью, они празднуют какие-то свои праздники, и тогда съезжаются сюда отовсюду. И члены семьи, и гости, которые уже когда-то обряд прошли. Живут-то они по разным краям, будто и правда люди. Но здесь их владения, только тут они могут в тварей разных превращаться.

– В тварей? – не поверила я. – Оборотни, что ли, в волков превращаются?

– Нет, не в волков и вообще не в привычных нам зверей, а в каких-то жутких гадов, причем все в разных, и горе тому, кто им на пути попадется – разорвут на куски. Они это любят. Затем и едут сюда весной и осенью, чтобы разгуляться в зверином облике, дать выход своей злобе и тем стать еще сильнее. Жертв часто с собой привозят. А что самое гадкое – каждый раз на эти их праздники приезжают новые девчонки, желающие тоже такими стать. Бывают и парни, но редко. Не знаю, чем их приваживают, наверное, силу да способности какие-то обещают, но после этих обрядов новички редко в живых остаются. Самые лютые все же становятся кем хотели – тварями без души в людском обличье, а остальных… – Баба Аня сделала красноречивый жест, не вызывающий сомнения в страшной участи этих других. – И все равно едут, едут… И тогда все люди в деревне, которые просто люди, по домам сидят два дня, боятся за ворота нос высунуть. И этих нежитей все как огня боятся, слова поперек не скажут. А то ведь они могут, даже праздника своего не дожидаясь, разобраться с неугодным… Вот такое тут, деточка, хоть верь мне, хоть нет.

Я сидела ошарашенная. В самом деле, как можно в такое поверить? Хотя после событий позапрошлого ноября я уже ничему не удивлялась.

А баба Аня все смотрела на меня в упор, ожидая, надо полагать, что я начну пальцем у виска крутить.

– Признаюсь, я ожидала услышать какую-нибудь некрасивую семейную тайну, – пробормотала я.

– А что касается семейных тайн, – твердо ответила старушка, – то раз мать ничего не говорила, так и я не скажу.

– Я – дочь одного из этих нежитей?! – осенило меня.

– Ты – не нежить, вот и все, что я могу сказать! Рождаются-то они все людьми, это потом уже ритуал проходят, – ответила баба Аня так категорично, что я поняла – расспросы действительно ничего не дадут.

– Зачем же вы здесь живете, рядом с такими существами? – я решила сменить тему.

– Ну, – замялась старушка, – молодежь и разбежалась большей частью. Да и не так уж тут все плохо. Простые люди, а их в деревне большинство, тоже кое-что с того имеют, хоть обряда и не проходили. Но нам приходится помалкивать о некоторых вещах, благо живем на отшибе. Хотя соседи из того же Сорокино знают. Но вслух никто не скажет, с огнем ведь не шутят…

Некоторое время мы сидели молча. Я обдумывала происходящее, а баба Аня то и дело поглядывала на часы. Рассказ старушки показался бы мне бредом, если бы не причины, по которым я сбежала сюда из города…

– Так что, веришь ты мне? – нарушила, наконец, молчание баба Аня.

– Верю. А вот поверите ли вы мне?

И я начала рассказ. Рассказала о визите заплаканной Лильки, о кошмарной ночи в ее квартире, о сожженных куклах и сгоревшем доме… Запинаясь, поведала о страшном человечке из сарая и длинных руках, преследовавших меня затем повсюду, и наконец, о чертовщине в моей квартире, начавшейся после этого.

– Я хотела уехать, спросила маму, нет ли у нас родственников в другом городе или деревне. Она ответила, что нет, и тут бац! – приходит почтальон и приносит от вас телеграмму! Так я и узнала, что у нас есть бабушка. Правда, мама не хотела ни в какую меня сюда пускать, говорила – школа, школа. А в школе на следующий день бац! – и карантин! Как по заказу.

– Постой, постой! – подхватилась на ноги старушка. – Когда, ты говоришь, вы получили телеграмму?!

– Несколько дней назад…

– Ты ничего не выдумываешь? Я не давала вам никакой телеграммы, я вообще не знаю, где вы сейчас живете!

– Да ну, вот же она, – пожала я плечами, полезла в свою сумку и вынула телеграмму.

Баба Аня надела очки, какое-то время вглядывалась в эту полоску бумаги, а потом схватилась за стенку.

– Я не отправляла этой телеграммы.

Она заметалась, забегала по дому, зачем-то заглядывая во все уголки и под мебель, задвигая плотнее шторы на окнах.

– Одевайся, бери вещи, и как только стемнеет – а это уже скоро – сразу же бежим отсюда! Я тебя выведу через болото, а то ты в темноте можешь не туда попасть. Хорошо, если никто не увидел, как ты сюда шла. Господи, хоть бы Любка не проболталась, хоть бы уже до завтра подождала!.. А то они такое могут… Это не иначе, как они тебя вычислили! Зачем ты им понадобилась, думать боюсь.

Мне не хотелось верить, что я действительно понадобилась каким-то местным мракобесам, даже несмотря на телеграмму, которая казалась нелепым недоразумением. Так, ладно, предположим, кто-то из них является моим родителем, о чем бабка упорно не желает говорить. Но как они меня нашли, если прежде никогда не видели? Как вычислили адрес, если мама сменила фамилию, а я родилась уже не здесь? Если они и правда такие супер-пупер-кудесники, что могут вычислить человека, а также его адрес и индекс на расстоянии, то почему раньше не нашли?

Я долго сидела, пытаясь из имеющихся фактов сложить связную историю, только ничего умного не получалось.

– Идем, Ника, – наконец тихо сказала баба Аня и легонько потянула меня за рукав куртки.

Я поднялась, взяла сумку. Старушка сначала погасила в доме свет, прильнула к окну, за которым уже было совсем темно. Долго вглядывалась, потом решительно шагнула к двери:

– Вроде никого. Ладно, если идти, то сейчас. Ну, с Богом! – Она открыла дверь и шагнула за порог.

Тихо, стараясь не хлопать калиткой, мы вышли на улицу. Она была безлюдной и безмолвной, не было слышно даже собак. В окнах некоторых домов горел свет, другие стояли темными. Теперь, узнав об этом месте такие нехорошие вещи, я с опаской и любопытством оглядывалась по сторонам. Когда я шла сюда, деревня казалась мне обычной, но после услышанного все воспринималось по-другому, и это место предстало другим – зловещим, жутким. Этот свет в окнах, прежде казавшийся уютным, мягким, теперь выглядел тусклым и унылым. Кто его знает, что там, за этими шторами, делается. И только сейчас я обратила внимание на деревья. Если на окраине они росли высокими и стройными, то в самой деревне, куда ни глянь, попадались низкорослые да скрюченные.