Владимир Гриньков - Исчезнувшие без следа Страница 23

Она перевернулась в воде и поплыла прочь. Почему-то ничего не спрашивала о случившемся днем, как будто ее совсем не интересовала причина, по которой молодой и симпатичный медик вдруг спрятался за кровать больного. Дружинин чувствовал некоторую неловкость, но пока ничего не предпринимал.

– Какой факультет вы оканчиваете? – спросила Оля.

Слова отражались от стен и водной глади, возвращаясь гулким эхом.

– Можно я не буду отвечать на этот вопрос? Только вы не обижайтесь, ладно?

Дружинин был уверен, что она не обидится. Профиль этого учреждения такой, что здесь наверняка все стараются как можно меньше распространяться о себе.

– А я и не обижаюсь, – сказала Оля.

Значит, он не ошибся. Но почему все-таки она ни о чем его не спрашивает?

– Сколько мы здесь можем плавать? – осведомился Дружинин.

– Хоть до утра.

– Роскошная жизнь! Мне здесь нравится.

– Только скучно, – сказала Оля.

– Не может быть! – не поверил Дружинин. – Здесь столько всего…

– Всего – это чего?

– Можно заниматься спортом, можно пойти в сауну, можно посмотреть фильм…

– А просто пообщаться с людьми здесь можно? – скептически оценила возможность отдохнуть Оля. – Пройтись в толпе, потолкавшись…

– Толпы я здесь не видел, – признал Дружинин. – Но разве это плохо?

– Это невыносимо! Это жутко! Я схожу с ума от этих пустых помещений!

Она подплыла совсем близко. Но почему она ни о чем его не спрашивает? Дружинина мучила эта неопределенность.

– Я могу утонуть – здесь, в бассейне, – и никто этого даже не заметит, пока не спустят воду.

– Но я же рядом! – проявил благородную готовность Дружинин.

– И ты бы меня спас?

Ее губы совсем рядом. И жаркое дыхание. В глазах вопрос.

– Да, конечно, – ответил Дружинин, не делая ни малейшей попытки увернуться.

Оля жадно припала к его губам, обхватив руками шею Дружинина, но это продолжалось лишь несколько мгновений – она отпрянула и поплыла прочь. Дружинин нырнул, нагнал ее под водой и снизу обхватил руками, но не увлек за собой в глубину, а развернул и подтолкнул к бортику, и так потихоньку выталкивал Олю из воды, как это делает дельфин с тонущим человеком.

Поднялись на бортик, Оля показала рукой – сюда! – и они оказались в крохотной комнатке с кушеткой. Наверное, массажный кабинет или комната дежурной медсестры. Оля была тиха и податлива. Успела снять верхнюю часть купальника, пока Дружинин освободился от плавок. Оба были возбуждены и сосредоточенно-молчаливы. И оба были голодны.

Сначала Оля постанывала, потом стала вскрикивать. Получалось громко, но они не обращали на это внимания. Дружинину казалось, что он перестал жить. Душа отлетела и помчалась к звездам. Было темно, но совсем не страшно. Звезды приближались и приближались, пока в какой-то миг не вспыхнули совсем ярко, превратившись в океан огня. Душа стремительно рухнула вниз, все обрушилось, и сам Дружинин свалился с кушетки. Он совершенно обессилел и не мог даже приподнять голову.

Безмолвие тянулось вечно. Потом Оля сказала еле слышно:

– Тарзан!

Наверное, это была похвала.

– Я совсем одичал, – признался Дружинин. – Забыл о том, что существуют женщины.

– И все досталось мне, – сказала счастливая Оля.

– Тебе надо отсюда уехать.

– Почему? – удивилась Оля.

– Нельзя в двадцать лет запираться в такую богадельню. Ты сойдешь здесь с ума.

– Я тоже думала, что сойду с ума. Но теперь появился ты.

– Я уеду отсюда.

– Когда? – всполошилась Оля.

– Завтра.

– Ты шутишь?

– Нисколько.

– А когда приедешь снова?

– Не знаю.

Оля вздохнула, опустила вниз руку и с нежностью погладила Дружинину живот.

– Тарзан! – прошептала она мечтательно.

Теперь уж точно не спросит о случившемся в палате Шаповала. Ее это, похоже, совершенно не интересует.

– Дмитрий Григорьевич – это главный, да? – не выдержал Дружинин.

Олина рука замерла на его животе.

– Да, – сказала она со вздохом. – Главный. Самый-самый.

Наверное, очень его боялась.

– Боишься его? – засмеялся Дружинин.

– Если честно – да.

Глава 28

Вторым халатом Дружинин запасся загодя. Рано утром, когда солнце едва поднялось над верхушками деревьев, он отправился к медицинскому боксу. Вокруг не было ни души. Остывший за ночь воздух замер.

Когда после нажатия кнопки голос в переговорном устройстве сказал: «Слушаю!», Дружинин произнес фальцетом:

– Седьмая!

– Три, – сказал голос.

– Шесть, – добавил необходимую до суммы «девять» цифру Дружинин.

Щелкнул замок. Путь был открыт. Внутри здания Дружинин никого не увидел. Как и накануне, отжал планку двери восьмой палаты и вошел. Шаповал стоял у зарешеченного окна. Стекло было матовое, и непонятно, что он там высматривал.

– Привет! – сказал Дружинин и бросил другу халат: – Держи!

Шаповал облачился в белое, ни о чем не спрашивая. Знал, что Дружинин наверняка уже все продумал, и полностью ему доверял.

– Как ты себя чувствуешь, Толик?

– Нормально.

– Идти можешь?

– Даже бегать и прыгать. Хочешь, покажу?

– Мне не надо. Побереги силы. Может быть, тебе еще придется сегодня и побегать, и попрыгать.

Вышли в коридор. Здесь по-прежнему было пустынно. Здание они покинули беспрепятственно и теперь шли по асфальтированной дорожке.

– Тебя в твоей пижаме, конечно, не выпустят, – на ходу размышлял Дружинин. – Ладно, наденешь мою куртку, в конце концов.

– А ты?

– Я буду в рубашке. Кому какое дело, в чем я еду в собственной машине? Может быть, мне жарко.

На стоянке было всего несколько машин. «Антитерроровский» «Форд» Шаповал узнал сразу.

– Ого! – засмеялся он. – Это тебя Удалов колесами снабдил?

– Да, Федя молча санкционировал нашу операцию.

Сбросили халаты. Шаповал облачился в куртку, но больничные штаны его выдавали.

– В машину! – скомандовал Дружинин. – Не свети портками!

Оглянулся – и увидел Олю. Она шла по дорожке совсем недалеко от них и совершенно не замечала Дружинина. Они провели ночь вместе, а в пять часов, когда Оля забылась неглубоким и счастливым сном, Дружинин покинул ее комнату, не попрощавшись. Потому, наверное, она его и не замечала – обиделась.

– Оля! – негромко окликнул Дружинин.

Не хотел уезжать не попрощавшись. Она остановилась и смотрела строго. Значит, действительно обиделась. Дружинин направился к ней.

– Ну что ты, в самом деле, – сказал он примирительно. – Я ведь тебя предупреждал, что сегодня уеду.

– Мне-то какое дело? – парировала Оля и даже поджала губки – так сердилась.

– Я еще приеду, – пообещал Дружинин, подходя к ней вплотную. – Потому что ты – прелесть.

Протянул руку и погладил Олину шею, потом рука скользнула вниз, на грудь. И в следующий миг Оля влепила Дружинину пощечину. Получилось очень звучно. Опешивший Дружинин отпрянул, а Оля развернулась и торопливо пошла по дорожке прочь.

– Какая сцена! – осторожно сказал Шаповал, когда ничего не понимающий Дружинин сел в машину.

– Ч-черт! – бросил Дружинин и завел двигатель.

Он непременно обсудил бы с Шаповалом случившееся, если бы им не предстояло сейчас преодолевать контрольный пункт при выезде. Из стеклянной будки вышел охранник и направился к машине, сонно щурясь. Дружинин приоткрыл окно и крикнул, придав безразличие голосу:

– Открывай, брат! Покидаем отчий дом!

Охранник все-таки подошел вплотную с той стороны, где сидел Дружинин, и заглянул в салон.

– Пропуск, – буркнул он.

Дружинин протянул бумажку с лиловой печатью. Пропуск был выписан на него одного, а фамилию Шаповала он вписал сам еще накануне вечером. Охранник внимательно прочитал все, что было написано в пропуске, и пошел к воротам – открывать. Дружинин перевел дух. Шаповал сидел с каменным лицом и был похож на мумию.

Ворота распахнулись. Дружинин тронул машину с места и выехал с территории пансионата – неспешно, потому что теперь им нечего было опасаться. Некоторое время ехали молча. Но Шаповал был слишком заинтригован и не смог удержаться:

– Так что все-таки случилось, Андрюха?

– Ты о чем? – мрачно осведомился Дружинин.

По нему было видно, что он все прекрасно понимал.

– Более душераздирающей сцены прощания я еще в своей жизни не видел, – сказал Шаповал с самым серьезным выражением лица, на какое только был сейчас способен.

– Я и сам ничего не понимаю! – в сердцах бросил Дружинин. – Мы с ней провели чудную ночь, она что-то там лепетала про то, что готова стать моей подружкой, пусть даже под двадцатым номером, свой телефончик московский оставила. А сегодня – знать я тебя не знаю, врезала и ушла.

Если бы сейчас Дружинин увидел выражение лица Шаповала, то они запросто могли бы вписаться в дерево: Шаповал преисполнялся восторгом, лицо у него уже перекосилось, и выглядел он что надо, но все-таки еще сдерживался и даже смог осведомиться елейным голоском: