Люси Монтгомери - Энни из Грин Гейблз Страница 24

Гильберт Блиф не привык к тому, чтобы девчонка полностью игнорировала его знаки внимания. Нет, она должна посмотреть на него, эта рыжая Ширли с тонко очерченным подбородком и огромными глазами, каких нет ни у одной другой школьницы в Эвонли!

Гильберт наклонился через проход к Энни, сгрёб кончик длинной огненно-рыжей косы и, натянув её над проходом, прошептал прерывающимся шёпотом: «Рыжая, рыжая!»

Энни медленно повернулась, и в глазах её вспыхнула ненависть. Но это было ещё только начало! Она вскочила на ноги; мечты её бесследно развеялись, как дым. Глаза снова недобро блеснули на Гильберта; они наполнились слезами гнева.

– Что ты сказал, гнусный мальчишка? – воскликнула она. – Как ты осмелился?!

И вдруг – бамс! – Энни подняла свою грифельную доску и опустила её прямо на голову Гильберта. При этом раздался странный звук: треснула, – не голова, конечно, – злополучная доска, – прямо пополам.

В школе Эвонли любили зрелища. А это было особенно впечатляющим. Все хором произнесли «О-о!» в страшном восторге. Диана замерла от изумления. Руби Джиллис, склонная к истерикам, зарыдала. Томми Слоан выпустил из рук целую команду кузнечиков, которые, воспользовавшись тем, что их «хозяин», открыв рот, обозревает «поле битвы», ускакали прочь стройными рядами.

Мистер Филлипс, гордо шествуя по проходу, приблизился к Энни и положил свою тяжёлую руку ей на плечо.

– Ну и что всё это значит, Энн Ширли? – сурово спросил он.

Энни не проронила ни слова в ответ. Нет, это уже слишком: требовать от неё, чтобы она рассказала всей школе, что её обозвали «рыжей»!

Это был не кто иной, как Гильберт, поднявшийся с места и твёрдо заявивший:

– Мистер Филлипс, это моя вина. Я дразнил её.

Учитель отмахнулся от него.

– Среди моих учеников, да с таким лютым, мстительным характером! – сказал он таким тоном, словно сам факт принадлежности к его ученикам должен напрочь искоренить все страсти и грехи в простых смертных. – Энн, идите сюда и встаньте на возвышение перед доской! Всю оставшуюся часть дня вы простоите здесь!

Энни скорее бы предпочла, чтоб её высекли! Такое наказание для её чувствительной натуры оказалось похлеще кнута! С белым, как полотно, застывшим лицом она повиновалась. Мистер Филлипс взял кусок мела и написал на доске над головой девочки: «У Эн Ширли – плохой характер. Эн Ширли должна научиться держать себя в руках». Затем он громко прочёл это, так что даже первоклассники, ещё не умеющие читать, всё поняли.

Так Энни и простояла до конца занятий с позорным «ярлыком» над головой. Она не расплакалась и не повесила нос. Гнев всё ещё душил её и не давал сникнуть во время всей этой унизительной экзекуции. Возмущённая, с багровыми пятнами на щеках она встречала сочувственный взгляд Дианы, унизительные кивки Чарли Слоана и злорадные улыбочки Джоси Пай. Что же касается Гильберта Блифа, то она даже и не смотрела в его сторону. Никогда она на него не посмотрит! И никогда не заговорит!!

После занятий, Энни шла, высоко подняв свою рыжеволосую голову. Гильберт Блиф попытался было перехватить её на крыльце.

– Мне страшно жаль, что я выкинул такую штуку с вашими волосами, Энни, – сокрушённо пробормотал он. – Ну, не дуйтесь на меня до бесконечности!

Энни презрительно прошла мимо него, даже не взглянув, и не подавая виду, что слышала его слова.

– Энни, как вы могли? – вздохнула Диана полувосхищённо, полуукоризненно, когда они спускались на дорогу. Диана чувствовала, что уж она-то не устояла бы перед мольбой Гильберта.

– Никогда не прощу Гильберта Блифа, – отрезала Энни. – А мистер Филлипс упустил «н» и «а» при написании моего имени. Мою душу будто выжгли раскалённым железом, Диана!

Диана толком не поняла, что имела в виду подруга. Она лишь почувствовала, как ей плохо.

– Ну и пусть бы Гильберт поиграл с вашими волосами, Энни! – сказала она примирительно. – Ведь он со всеми девочками так! И над моими волосами он смеётся, потому что они такие чёрные. Меня он обзывал вороной много раз. И никогда не слышала, чтобы он перед кем-нибудь извинялся.

– Одно дело – «ворона», а другое дело – «рыжая»! – с достоинством заметила Энни. – Гильберт Блиф глубоко оскорбил мои чувства, Диана!

Возможно, на этом весь инцидент и был бы исчерпан. Но одно событие часто влечёт за собой целую цепочку других.

Школьники Эвонли часто проводили обеденное время, собирая смолу в ельнике мистера Белла, что напротив большого пастбища, принадлежавшего ему же. Отсюда они могли хорошо видеть дом Ибена Райта, где господин учитель обедал. Завидев мистера Филлипса, выходящим из него, они со всех ног мчались в школу. Но их путь был в три раза длиннее, чем дорожка от дома мистера Райта до школы, так что приходилось очень спешить. Обычно они прибегали, сильно запыхавшись, а некоторые и опаздывали минуты на три.

На следующий день мистер Филлипс был охвачен приступом инспектирования, который у него повторялся время от времени. Перед тем, как отправиться обедать, он провозгласил, что когда вернётся, все школьники должны сидеть на своих местах. Иначе последует наказание.

Все мальчики и некоторые из девочек отправились в ельник мистера Белла, как обычно, намереваясь только быстро собрать «жевательную смолу» и задать стрекача. Но янтарная смола соблазнительна, а ельники густы и заманчивы. Так они собирали смолу, оттягивали время и блуждали кто где. И, как всегда, первым напоминанием о быстротечности времени была реплика Джимми Гловера. С верхушки старой, патриархальной ели он крикнул: «Учитель возвращается!»

Девочки, которые были на земле, под ёлками, бросились бежать первыми и достигли школы как раз вовремя; ни единой секунды у них в запасе не оставалось. Мальчики, которым пришлось спускаться с деревьев, опоздали; Энни же, хоть и не собирала смолу, но пришла позже всех. Она счастливо провела время в ельнике, в самом дальнем его уголке; по пояс в папоротнике-орляке, тихо напевая, с венком из белых лилий на голове, она напоминала нимфу этих тенистых мест. Конечно, Энни могла бежать так же быстро, как лань. И она даже догнала мальчишек в дверях и вошла в школу, затёртая между ними, как раз в тот момент, когда мистер Филлипс вешал свою шляпу на крючок.

Краткий приступ инспектирования, охвативший было господина учителя, миновал. Не очень-то ему хотелось наказывать дюжину опоздавших. Но сдержать учительское слово было необходимо, и он обвёл всех взглядом в поисках «козла отпущения» и нашёл его в Энни, севшей, вернее, почти упавшей на своё место. Девочка никак не могла отдышаться; вид у неё был растрёпанный и какой-то ухарский в съехавшем набок, закрывшем одно ухо, венке из лилий, который она забыла снять.

– Энн Ширли, так как вам, видно понравилась компания мальчиков, мы предоставим вам возможность насладиться приятным обществом, – с сарказмом сказал он. – Выньте эти цветы из волос и садитесь-ка с… Гильбертом Блифом!

Остальные мальчики захихикали. Диана, бледнея от жалости, сняла венок с головы подруги и стиснула её руку. Энни стояла и смотрела на учителя, словно оцепенев.

– Вы слышали, что я сказал, Энн? – строго спросил он.

– Да, сэр, – медленно произнесла девочка, – но… не стоит этого делать!

– Как раз наоборот! – этот сарказм в его голосе, проявлявшийся в подобных случаях, все дети, в том числе Энни, дружно ненавидели. Дальнейшие слова учителя прозвучали как выстрел или удар кнутом. «Немедленно мне повинуйтесь!» – грозно сказал он.

Секунду Энни ещё колебалась, подумывая над тем, уж не ослушаться ли ей. Затем, поняв, что помощи ей ждать неоткуда, гордо поднялась, пересекла проход и уселась рядом с Гильбертом Блифом, пряча лицо своё в ладони рук, которые положила на парту. Руби Джиллис, разглядевшая его в тот момент, рассказывала другим по дороге домой из школы, что «пра-а-ктически не видала в жизни такого лица, цвета мела и с ужасающими красными пятнами».

Для Энни всё это оказалось катастрофой.

Лишь её одну выделили из дюжины других провинившихся для того, чтобы наказать. Потом было уже кошмарно одно то, что приходилось сидеть с мальчишкой. А от того, что этим мальчишкой являлся Гильберт Блиф, становилось и вовсе невыносимо. Энни чувствовала, что она не сможет всё это вынести, даже стараться бесполезно. Всё её существо кипело от стыда, гнева и унижения.

В начале другие школьники смотрели на неё, шушукались, хихикали и подталкивали друг друга локтями. Но поскольку Энни не поднимала головы, и, казалось Гильберт корпел над дробями, как если бы ничего другого и не существовало, они вскоре вернулись к своим собственным задачам; на Энни перестали обращать внимание. Когда мистер Филлипс оповестил, что урок истории окончен, Энни могла бы уйти. Но она даже не пошевелилась. Мистеру Филлипсу, который перед тем, как начать новый урок сочинял оду «К Пресцилле», никак не давалась упрямая рифма, и он упустил из виду Энни. Когда никого не было рядом, Гильберт извлёк из парты маленькую розовую конфетку в форме сердца, на которой было написано: «Вы – милая!», и пустил её по гладкой поверхности прямо под изгиб девочкиной руки. Энни вдруг невозмутимо поднялась, аккуратно зажала розовую конфетку между кончиками пальцев и, бросив на пол, стёрла её в порошок каблуками. Затем, не удостоив Гильберта ни единым взглядом, она вернулась в исходную позицию…