Дмитрий Емец - Ошибка грифона Страница 27

Но Арей не ушел в лес и не попросил. Зато он понял истинный мотив Кводнона и первопричину его ухода из Эдема. Зависть к человеку! Знак вопросительный превратился в знак восклицательный. Как там? Новый мир и новый путь? Держи карман шире! Досада, ревность и желание отомстить! Разве каждый ребенок хотя бы раз в жизни не мечтал подчинить себе родителя? Да, согласен, ты родитель! Ты мой отец, я не спорю, поскольку об этом говорят факты. Но я просил тебя производить меня на свет? Нет. А раз не просил, вот и исполняй теперь вечно мои прихоти, решай мои проблемы, развлекай меня, потому что ты мне должен, а я буду вытирать о тебя ноги! Или, может, ты сам рассчитывал на мою помощь? Что я буду помогать тебе с младшими братьями, с новыми твоими творениями? Ну, дорогой мой, это несерьезно! Разве ты не можешь сделать все сам? Ведь и о младших братьях я тебя тоже не просил? Ну фьють-фьють, трудись один! Ты же все можешь!

Все это Арей понял как-то разом. Он почувствовал, что, если захочет, сможет еще вернуться в Эдем, где разгуливает этот новый любимчик – человек и, не ведая еще своих сил, не зная цены эйдосу, смотрит на все глазами новорожденного ребенка. И что этот новорожденный ребенок нуждается в Арее, как в старшем брате, который поведет его по саду, показывая все творения их общего отца!

Нет! Ни за что! Зависть ужалила Арея. Ему захотелось, чтобы вечный свет, заключенный в эйдосе, горел у него в дархе, наполняя его силами.

– Так ты с нами или нет? – Кводнон безошибочно угадал состояние Арея. Он улыбнулся, и лицо его вновь показалось Арею прекрасным. Это была жуткая красота несущего смерть.

– С вами! – процедил Арей. – С вами, но сам за себя!

– Мы все сами за себя. Это нас и объединяет, – ухмыляясь, сказал Хоорс, первый убийца из всех стражей.

Глава десятая

Книга тайных драконов

Миролюбие кошки проверяется, когда дергаешь ее за усы, послушание собаки – когда отнимаешь у нее еду, а характер человека – когда что-то происходит вопреки его желанию.

Ирка сидела на полу и вытряхивала из рюкзака крошки, веревочки, еловую хвою. Рюкзак пах походами и костром. Последним выпал носок. Ирка взяла его двумя пальцами и отбросила. А Багров поднял, понюхал и преспокойно сунул в карман.

– Будет в резерве! – сказал он.

– Зачем тебе третий носок?

– Тшш-ш!

– Чего «тшш-ш»?

– Понимаешь, носок же не знает, что он третий. Вдруг он считает себя первым или вторым? А ты открываешь ему страшную тайну.

– Матвей!

– Опять же, случается, на улице промочишь всего одну ногу, и носок тогда нужен только один! – продолжал рассуждать Багров.

После рюкзака наступила очередь палатки. Матвей расправил ее на полу, так что палатка заняла всю комнату, и, раскрыв молнию, долго выбирал дохлых комаров, складывая их аккуратной кучкой.

– Ты не помнишь: это они от дихлофоса сдохли или я их проклял? – спросил он.

– А ты забыл?

– Да.

– От дихлофоса. Те, которых ты проклял, летали за нами три дня. И каждый хотел выпить по стакану крови и закусить огурцом. – Ирка вытянула ноги и, рассеянно глядя в окно, за которым не происходило ничего, кроме сырой и бедной на краски московской зимы, задумалась. Пустой рюкзак лежал у нее на коленях. – Не верю, что мы на это согласились! Декабрь, холод собачий, а нам искать Прасковью! Да еще телепортироваться запретили! Самолетом, мол, долетите, а иначе опасно! – передразнила она.

Багров утешающе погладил ее по руке:

– Все лучше, чем навещать пьющую русалку. У меня уже в глазах двоится. Я все в Москве знаю. В Митино – полтергейст. В Кунцево кикимору бросил муж, а она бросила пустой трамвай в трансформаторную будку…

Ирка махнула рукой, прося Матвея не продолжать, а про себя подумала, что он прав.

– И что мы знаем о Прасковье? – спросила она.

– Что она, Шилов и Зигя долетели до Новосибирска и теперь идут на восток. Куда идут, по какой дороге, пешком или не пешком – ничего непонятно, – сказал Багров.

– Негусто. А магия, зудильники, телепатия, поиск по эйдосу? Какие-нибудь полицейские камеры на дорогах? Ты же некромаг! Думай! – потребовала Ирка.

– Шилов и Прасковья все предусмотрели. Если Фулона их не нашла, то и я не найду. Они оставили нам один вид поиска – ножками, – вяло отозвался Матвей.

– Ну и хорошо! Будем искать ножками! – сказала Ирка.

В Приюте валькирий что-то полыхнуло. В двух шагах от Ирки возник Антигон, бережно державший старую керосиновую лампу. За спиной у Антигона топтался домовой Арчибальд. На одной ноге у домового был валенок, на другой – детская кроссовка, поэтому получалось, что переминался он не столько с ноги на ногу, сколько с валенка на кроссовку.

– Я уговорил его переехать, гадская хозяйка! В торговом центре ему веселей будет! – закричал Антигон. – Сперва мы это… маленько повздорили, а потом я его уговорил!..

Арчибальд застенчиво покосился на расцарапанный нос Антигона. Глаза у Арчибальда были добрые, васильковые. Не верилось, что старичок с такими лучистыми глазами недавно метал холодильники.

– А как уговорил-то? – продолжал шуметь Антигон. – Оказалося, мы родня! Троюродный дядя его прадедушки – он ить шурин племянника моего отца! А по матерям-то вообще! В одном, будем грить, мещерском болоте матеря наши росли! Только моя-то матерь годков на триста помоложе будет! Его-то отец уже оженился, а моя маманя едва из икры проклюнулась!

Арчибальд закивал в полном восторге. Потом домовой и наследник всех кикимор разом подпрыгнули и кинулись обниматься. Обнимались они так, что, если бы между ними оказался кто-то третий, ему бы переломали все кости.

– Лампу раздавите! – сказала Ирка.

Антигон и Арчибальд пугливо отскочили друг от друга и принялись разглядывать лампу.

– Уф! Целая! А то б замерз! – непонятно сказал Антигон, с облегчением вытирая лоб.

– Кто замерз? Ты?

– Он ба замерз, а мы ба все сварилися! – объяснил кикимор еще непонятнее.

Ирка с Багровым переглянулись.

– Там что, джинн в лампе? – уточнил Матвей.

– Нет, – Антигон толкнул Арчибальда локтем. – Ну говори давай! Чего молчишь? Я-то че говорить должен?

Арчибальд замотал головой и в свою очередь ткнул Антигона локтем под ложечку. Антигон присел от боли и боднул Арчибальда лбом. Тот в ответ пнул кикимора в голень и опять посмотрел на Ирку лучистыми васильковыми глазами.

– Стесняется он, кошмарная хозяйка!.. – прыгая на одной ноге, объяснил Антигон. – Короче, вот! В лампе то, что в торговый центр взять никак нельзя. Вот Арчибальдя и сидел в своем каретном сарае. Хранил, стало быть!

– Почему нельзя взять? – спросила Ирка.

Ее вопрос вызвал у домового и его приятеля большую тревогу. Антигон с Арчибальдом обменялись еще парой пинков, потом еще разок обнялись, вспомнив общего шурина, и начали шушукаться. Они шептались минут пять, недоверчиво поглядывая на Ирку и Багрова, а потом Арчибальд дал Антигону подзатыльник, этим делегируя ему права для продолжения беседы.

– Да все потому же, гадская хозяйка! – сказал Антигон. – А ну как лампа разобьется? Замерзнет он, разозлится! А там торговый центр, люди… Полыхнет все как свечка! Тут не пошутишь!

– С кем не пошутишь?

– С Огнедыхом! Его пламя в десять раз сильнее драконьего, – объяснил Антигон.

– Такого не может быть, чтобы в десять! – усомнилась Ирка.

– Не меньше. Драконы Огнедыха очень уважают! Против него никакая броня не поможет. Они в него, стало быть, огнем дыханут, а он в ем только греется. Залетит дракону в ноздрю или в ухо, дыханет – и все: собирай, дядя, пепел в совочек! – заявил Антигон, вручая Ирке лампу. Лампа была чуть теплой. И очень основательно ржавой.

Через закопченное стекло было ничего не разглядеть. Дева Надежды осторожно заглянула сверху. Керосиновая лампа горела. Внутри лампы на огне, свернувшись, лежало крошечное существо.

– Саламандра! – воскликнула Ирка.

– Сама ты саламандра! Говорят тебе: Огнедых!! – обиделся Арчибальд. – Саламандра – она ить хто?

– Хто? – слегка передразнил Багров.

– Элементаль огня. А энто наш русский Огнедых. Он как огнедыхнет – никому мало не покажется!

– То есть все равно саламандра! – продолжал дожимать Матвей.

– Ты со мной, паря, не шуткуй! Такую чесотку на тебя нашлю – десять лет, окромя носков, никакой одежи не наденешь! Сказано тебе: Огнедых – стало быть Огнедых! Последний русский Огнедых! Последний – это он, стало быть, один только остался, то есть других, стало быть, больше никаких и нету! Слушай и верь! – сдвигая брови, сказал Арчибальд.

Мойка заплевалась немытыми чайными ложечками. Предметы в комнате опасно запрыгали, а стул так и вовсе закрутился на одной ножке. Опасаясь за свой ноутбук, от клавиш которого начинало уже пахнуть горелым пластиком, Ирка наступила Багрову на ногу.