Ольга Заровнятных - Заснеженное чудо Страница 3

Она, казалось, уже уверена была в том, что класс опустел, и по очки закопалась в тетради и методички. Вскинув на меня недоуменный взгляд, Маргарита Львовна поправила очки – «Это чтобы лучше видеть тебя, деточка!» – пронеслось у меня в голове совершенно неуместное – и застыла, глядя на меня, вся само внимание и отзывчивость.

– Ты что-то хотела, Женя? – мягко спросила она.

– Маргарита Львовна, – требовательно начала я, вознамерившись докопаться до правды, – а почему вы попросили зачитать сочинение Наташу? – у меня на языке еще вертелось «почему не меня?», но я вовремя остановилась, скромность заставила меня прикусить язык.

– Странно, что именно ты об этом спрашиваешь, Женя, – с упреком произнесла Маргарита Львовна и откинулась на стуле – это был верный знак начала педагогического внушения. – Я полагала, что ты достаточно хорошо ориентируешься в литературе и понимаешь, чем отличаются поэты и писатели от простых людей.

Тут началась столь длинная и пафосная речь, что я уже было пожалела о заданном вопросе. Ну правда, нашла у кого спрашивать! С другой стороны, врага надо знать в лицо. В данном случае моим врагом была причина, по которой Маргарита Львовна сочла чье-то сочинение лучше моего. А рассуждения на тему великих поэтов и простых смертных на меня смертную тоску нагоняли. Вот я, казалось бы, обычный человек – это если брать к примеру, – но только на первый взгляд! На самом деле я отличница, хорошая дочь, верная подруга, да просто замечательный человек. Да, я высоко себя ценила, но для этого были все основания. Ну и чем я, скажите мне, хуже всех этих писателей?

– Ее сочинение очень отличалось от всех остальных сочинений. Я имею в виду, вообще от всех сочинений, которые мне довелось прочитать на своем веку, – выдернула меня из размышлений Маргарита Львовна. – Оно особенное, понимаешь, Женя? Оно оригинальное!

У меня челюсть отвисла. Хотелось крикнуть: нет! Оно сумбурное! Запутанное, бессвязное! Оно написано потому, что Наташка не знала, о чем писать! Потому что у нее нет любимого времени года, у нее вообще нет ничего любимого! Наташка – это серая мышь, даже хуже, щепка, несомая волнами огромного людского океана. Она не может быть оригинальной. Она со временем потяжелеет от воды и опустится на дно, и никто никогда о ней даже не вспомнит.

– В этом сочинении Наташа не только рассказала о своем любимом времени года, но и назвала причины, по которым оно стало любимым, описала предысторию… Если бы в этом сочинении присутствовал сюжет, его с полным правом можно было бы назвать рассказом! Хотя существует же еще и бессюжетная проза, – задумчиво произнесла Маргарита Львовна, и я почувствовала, как ее смывает волной размышлений и уносит куда-то в неведомые дали.

Раздавшийся звонок на урок избавил меня от ее лекции. Вот теперь уже я торопилась, потому что не любила опаздывать, всегда старалась быть пунктуальной. В отличие от химички Ирины Леонидовны – она опаздывала на каждый урок, так что у меня даже сейчас была возможность прийти раньше ее.

Я влетела в класс химии и плюхнулась на свое место. Наташка удивленно посмотрела на меня, но ничего не спросила. В принципе, в ее немногословности и замкнутости иногда были свои плюсы, я могла это признать. Еще не хватало мне только сейчас изворачиваться и врать, почему я опоздала, где я задержалась…

Ирины Леонидовны, как я и рассчитывала, все еще не было. Зато было кое-что другое. Перед учительским столом красовались – хотя это слово уж точно здесь не подходит – порванные мятые листки бумаги. Только теперь я обратила внимание на то, что класс шумит как-то необычно. В любой другой день шум в классе напоминал гул деревьев во время сильного ветра. Сейчас же шумел, скорее, тростник.

– Это что, кто-то до туалета не добежал? – насмешливо спросила я у Наташки, кивнув на клочья.

– Да это мальчишки перекидывались, – вполголоса ответила подруга, – Славка с Денисом.

– Нормально так поиграли, – осуждающе произнесла я, гадая, как их накажет Ирина Леонидовна.

В этот момент в класс вошла наконец химичка и стремительно пронеслась к доске. При такой динамике движений странно было, что она постоянно опаздывала. Шлепнув сумку на стол, она торопливо написала на доске мелом тему урока «Общая характеристика неметаллов», схватилась было за тряпку, чтобы вытереть пальцы, но та оказалась вся в меловой пыли. Ирина Леонидовна брезгливо вернула тряпку на место и обернулась к нам.

– Здравствуйте, – произнесла она надтреснутым высоким голосом. У нее всегда был такой голос, это никак не было связано с болезнью. Голос, похожий на треснувшую фарфоровую чашечку, один кусок которой при неловком движении вот-вот готов был отколоться. – Тряпку, я смотрю, дежурные опять поленились сполоснуть?.. – тут она осеклась, заметив рваные листы на полу. – Кто это сделал? Немедленно уберите! – потребовала Ирина Леонидовна, и в ее голосе не было ни капли раздражения, простая просьба, обязательная к выполнению.

Будь на месте напроказивших ребят другие – они бы, разумеется, убрали за собой бумаги. Но Славка и Денис, если бумагу раскидали именно они, были трусами. Этакими волками в овечьей шкуре. Внешне – примерные прилежные ребята, на чей счет на родительских собраниях не высказывалось никаких замечаний. Они преуспевали в математике, черчении, физике и, разумеется, химии. Еще и поэтому они побоялись высовываться – чтобы не подмочить свою репутацию в глазах Ирины Леонидовны.

Теперь гул в классе совершенно стих. Тростник съежился, превратившись в сухие былинки, не способные издать даже шорох. Я с презрением оглянулась на Славку, сидевшего позади меня на соседнем ряду. У него было абсолютно невозмутимое лицо. Вот наглец!

– Пока виновные не уберут за собой, урок я начинать не буду! – выдвинула ультиматум Ирина Леонидовна и, сев за свой стол, уткнулась в журнал или еще в какие-то записи – мне со своего места не было видно, потому что в кабинете химии учительский стол стоял на небольшом возвышении. Но что губы у Ирины Леонидовны были обиженно поджаты – это я разглядела со всей четкостью.

Прошло минут пятнадцать, а то и половина урока… Ничего не менялось. Пристыдить вслух Славку с Денисом никто не решался. Не потому, что их кто-то боялся, было бы кого бояться. Просто в нашем возрасте работает негласный закон не сдавать своих. Очень сомнительный закон, между прочим. Ирина Леонидовна тоже нам вроде как не была чужой. По крайней мере, она никогда нас не обижала и даже пыталась с нами шутить. Говорить на нашем языке.

– Я сейчас выйду ненадолго, – произнесла Ирина Леонидовна, вставая со своего места. – Надеюсь, что, когда я вернусь, этого мусора посреди класса уже не будет.

Это был большой поступок, на мой взгляд. Она давала возможность Славке с Денисом исправить свою ошибку и при этом остаться в тени. То есть гарантировала их ненаказуемость. Лишь бы все исправили, а там уж пусть все содеянное останется на их совести. Я была согласна с Ириной Леонидовной целиком и полностью.

Однако кое в чем она просчиталась. Да и никто из нас не ожидал, что после ухода химички из класса Славка с Денисом не тронутся с места. Класс оцепенел – то ли от возмущения, то ли от изумления. Слышались негромкие восклицания, все осуждали ребят, но заставить их убрать листы бумаги не могло, как оказалось, ничто.

Я, со своей стороны, не могла понять, что движет – или, точнее, почему не движутся – Славик с Денисом. Было ощущение, что у них взыграл спортивный интерес: а что будет дальше? На что еще решится Ирина Леонидовна, чтобы заставить их убрать мусор? А может, сама уберет? А вдруг начнет наконец урок, смирясь с мусором посреди класса? Это было, конечно, гнусно…

И тут – кто бы мог подумать?! – Наташка встала, торопливо подошла к разбросанным бумажкам и стала собирать их, прижимая к своей груди. Так как бумаг было много, часть из них снова падала на пол, но Наташка опять терпеливо их поднимала и комкала, опустив глаза, спрятав свой взгляд от всего класса.

Когда она выпрямилась и уже развернулась было по направлению к мусорной корзине, стоявшей у учительского стола, дверь класса открылась. Ирина Леонидовна, как всегда, очень быстро прошлась по классу и заняла свое место за учительским столом. Казалось, она даже не заметила у мусорной корзины оторопевшую, покрасневшую Наташку.

И только когда та, побросав бумажки в корзину, вернулась на свое место, Ирина Леонидовна произнесла:

– Спасибо, Наташа, – она сделала паузу, а затем добавила: – Я знаю, что это не ты… – вот на этих словах я бы на месте учительницы остановилась, но Ирина Леонидовна решила добить нас всех, а больше всего – виновных, хотя им-то, понятное дело, было все равно: – Вам всем, всем, – веско повторила она, – нужно брать пример с Наташи. А теперь начнем урок.

Ирина Леонидовна, как ни в чем не бывало, стала рассказывать нам о неметаллах. Я сидела ни жива ни мертва. Вот так оборот! Наташка решила в классе прибраться – всего лишь! – а ее из-за этого героиней сделали! На ее месте легко могла оказаться я, если бы только предположила, что сбор разбросанных бумажек – это подвиг.